Русский Мисопогон. Петр I, брадобритие и десять миллионов «московитов» - Евгений Владимирович Акельев

или мать в старости <…> а у меня, убогова чернца, уже на сем свете несть ни отца, ни матери; аз един, и возплакать по мне и опечалится некому»[510]. Поэтому он и решился прийти к царю с таким обращением.

Подобные обличители вызывали раздражение и даже гнев Петра. Но, возможно, их усилия все-таки не были совсем бесплодными. Например, как хорошо известно, в феврале 1697 г. был объявлен царский указ о реформировании порядка судопроизводства. В нем признавалось несовершенство существующей системы правосудия, при которой «правым и маломочным людем во оправдание чинится многая волокита и напрасныя харчи, и убытки, и разоренье»[511]. История создания этого указа плохо изучена[512], однако мы вполне можем (пока на уровне гипотезы) связать воедино общественное недовольство «неправедными» судами, ярко выраженное в «тетрадях» Авраамия, и царский указ об изменении формы проведения суда, принятый всего месяц спустя после знакомства Петра с челобитной старца. Как иначе объяснить, почему именно в этот момент царь так решительно обращается к проблемам судопроизводства? Нет ничего не вероятного в том, что Петра не оставили равнодушным упреки Авраамия (который в действительности выражал общественное мнение – и Петр это понимал) в том, что царь, «покинув правление государства своего», «приказал правити» взяточникам, которые «губят государство нагло, судят неправедно и с судимых емлют, кто даст почести посуленной, тот и прав», так что «которое дело мочно было вершить в два или в три дни, и такие дела и в год не вершатся, праваго не оправят для того, что и с виноватаго взято»[513].

Нельзя исключать и того, что обличения брадобрития, которые, несомненно, были не единичными, точно так же оказывали на Петра I определенное воздействие и даже могли в какой-то степени влиять на готовность к решительным действиям.

23. «Великому государю бить челом, чтоб бород не брить»

В 1700 г. в Разрядном приказе расследовалось дело о расклеивании в публичных местах неких листов против брадобрития. Первая такая листовка была обнаружена 27 мая 1700 г. в 7 верстах от Троице-Сергиева монастыря по направлению к Москве на стоявшем на дороге кресте[514]. 1 июня 1700 г. точно такой же лист был обнаружен и на воротах Михайло-Архангельского монастыря в Юрьеве-Польском[515], а 18 июня 1700 г. – на городовых воротах в Суздале[516]. К сожалению, сам лист в деле не сохранился. Известно, что 11 августа 1700 г. он был отослан в Преображенский приказ, но поиски материалов этого дела среди документов Преображенского приказа успехом не увенчались. Но тем не менее по косвенным данным мы можем составить представление о содержании этих прокламаций. Когда один такой лист 18 июня 1700 г. принесли в Суздальскую приказную избу воеводе Василию Исленьеву, он велел его прочесть вслух.

Во время этого чтения подьячий Суздальской приказной избы Федор Михайлов вдруг воскликнул: «О том де и архиерей с Тверским архиепископом соборовать хотели!» На допросе подьячий показал следующее: «Слышал он в прошлых годех Суздальского митрополита от казначея Ионы Вологоцкого о том, чтоб де приитти им, архиереем, к великому государю и бить челом, чтоб бород не брить»[517]. Следовательно, и в этом листе также речь шла о призыве бить челом государю о том, «чтобы бород не брить». Но, скорее всего, этот призыв был обращен к служилым людям (именно поэтому следствие по делу производилось в Разрядном приказе).

По всей видимости, случаи обнародования прокламаций, содержащих критику брадобрития, были нередки. Во всяком случае, уже упоминавшийся Джон Перри счел необходимым упомянуть об этом как о довольно важном явлении петровской России:

Русские положительно питали некоторого рода религиозное уважение к своим бородам, тем более что это ставило различие между ними и иностранцами, а священники поддерживали их в этом обычае, приводя в пример то, что все благочестивые мужи в древности носили бороду, согласно тому, как на иконах изображают святых. По этому случаю на улицах подбрасывались напечатанные письма на имя царя, в которых его величество упрекали в тиранстве и язычестве за то, что он заставлял их расстаться с бородами[518].

Однако в тех листовках, которые распространялись в городах, монастырях и по наиболее оживленным дорогам Центральной России весной – летом 1700 г., была не только критика брадобрития. В них содержался призыв к активным политическим действиям – мирному коллективному обращению к государю с петицией об отмене брадобрития. Причем своим адресатом авторы прокламаций видели служилых людей, что не могло не вызвать у агентов власти особенного беспокойства. С одной стороны, такие действия вроде бы находились в рамках закона. В 22‐й статье 2‐й главы Соборного уложения (как раз посвященной государственным преступлениям) предполагалось, что «люди разных чинов» могут являться в органы государственной власти и даже к самому государю с коллективными обращениями, которые царские администраторы были не вправе оставлять без внимания, а тем более под угрозой жестокого наказания запрещалось представлять эти законные мирные коллективные обращения «скопом и заговором»[519]. Этим правом мирного коллективного обращения к властям и к самому государю люди активно пользовались в допетровское время[520]. Сам Петр I до какого-то времени был вынужден считаться с этой традицией (см. п. 29). Но в конце концов по инициативе царя была осуществлена криминализация подобных форм общественной активности. Петр собственноручно написал специальную статью для «Воинского артикула» 1715 г., в которой категорически запрещались подобные коллективные выступления:

Все непристойные подозрительные сходбища и собрания воинских людей, хотя для советоф каких-нибудь (хотя б и не для зла) или для челобитья, чтоб общую челобитную писать, чрез что возмущение или бунт может сочинитца, чрез сей артикул имеют быть весма запрещены. Ежели из рядовых кто в сем деле преступит, то зачинщиков без всякаго милосердия, несмотря на тое, хотя оне к тому какую притчину имели или нет, повесить, а з досталными поступать, как о беглецах упомянуто. А ежели какая нужда кому бить челом о чем, то позволяетца каждому о себе и своих обидах бить челом, а не обще[521].

Не приходится сомневаться в том, что, когда Петр I писал этот закон, он имел в виду какие-то конкретные случаи, руководствовался личным опытом. Не исключено, что он вспоминал и тот самый случай, который описан в данном параграфе.

24. Убить Антихриста!

В середине ноября 1701 г. московские жители наблюдали жуткое зрелище. На Красной площади «коптили» (то есть жгли на медленном огне) книгописца Григория Талицкого (того самого, с которым любил подолгу беседовать