Черная сага - Сергей Булыга

На следующий год мы снова пришли в Йонсвик, и снова я шел по той же самой улице, и снова она меня окликнула из того самого окна:

– Мой господин!

А я спросил:

– Ты меня помнишь?

– Нет.

– А я все помню, – сказал я.

Она смутилась. Или притворилась? Не знаю. И тогда я этого тоже не знал. А просто сказал:

– Мой пояс, как и в прошлый раз, набит диргемами. Только теперь я сразу тебе их отдам, а ты мне за это… ты снова будешь петь мне свои песни.

Она была поражена! Спросила:

– Только и всего?

– Да, – сказал я. – А что?

– Н-не знаю. Как решит хозяин.

Хозяин решил так: я отдаю ему диргемы, все до единого, а он за это позволит мне послушать только одну ее песню, а после я сразу уйду и больше никогда к ним не приду. Я согласился. Сел и слушал. Хозяин подал мне вина. Я выпил… и немедленно заснул.

Проснулся я на пустыре – без плаща, без меча и даже без кольчуги.

На следующий год я снова пришел в Йонсвик. И снова она меня окликнула. Я притворился, будто не расслышал. Зашел в ближайшую харчевню, снял конуру, велел подать мне туда всего, что у них есть… И тут ко мне вошла она! Я встал и закричал:

– Прочь! Я не звал тебя!

– Нет! – со смехом сказала она. – Прежде послушай мои песни. Ведь я – твоя судьба.

Я, скрепя сердце, согласился. Она села напротив меня и запела. Нам принесли еды, питья. Я не притронулся к еде, не пригубил питья. И песен я не слушал – не хотел. А она пела их, пела и пела. Да, песни были очень хороши, но сколько же их можно слушать, думал я. Небось, уже и ночь пришла. Я встал.

– Куда ты? – спросила она.

– Ухожу, – сказал я. – Я спешу.

– Тогда прощай.

– Прощай! – гневно ответил я и, хлопнув дверью, вышел в общий зал. Там почему-то уже никого не было. И вообще, там было очень тихо и очень темно…

И очень холодно! Сразу почувствовав неладное, я отшатнулся, дернул дверь… Но конура уже была закрыта – изнутри. И никого, я это понимал, там уже нет: не зря же она со мной попрощалась! Тогда – на ощупь, то и дело спотыкаясь – я двинулся по залу. Долго я тогда плутал! Потом все же добрался до входных ступенек, взошел по ним, толкнул входную дверь, вышел на улицу…

А там зима! И сумерки. Зимой Йонсвик стоит пустой и, значит, до ближайшего жилья три дня пути. Я постоял, подумал… и пошел! Шел, песни пел. День шел, ночь шел, и снова день, охрип – и петь уже не мог, а только в мыслях повторял и повторял и повторял те сокровенные слова, чтобы их не забыть. Потом упал, заснул… Потом меня нашли чужие люди и принесли к себе домой и там отогрели. Вот как мне тогда посчастливилось! Поэтому я отдал этим людям все мои диргемы. Потом, ранней весной, опять пришел в Йонсвик, искал ее, искал… но не нашел. И через год опять искал. И через два. И через пять…

Зачем? Ведь если не судьба, то, значит, не судьба, тем более, что я сам сказал ей: «Прощай!» Но все равно мне было очень обидно. Вот так теперь и Сьюгред ждет этого странного, чужого ярла. И не дождется, я-то это знаю. Мне очень жаль ее, но мне нечем ей помочь, разве только петь, чтобы она крепче спала. Вот примерно так я тогда думал. Долго думал. А потом и я заснул – возле нее, в ногах. И снилось мне тогда… Нет, не скажу!

А утром Сьюгред сказала:

– Когда придет мой муж, я попрошу, чтобы он взял тебя к себе в дружину.

Я промолчал. А что тут было говорить? А Сьюгред продолжала:

– Ты очень хорошо поешь. И как это я раньше этого не замечала?!

– Я раньше пел другие песни.

– А эти почему не пел?

– Потому что эти не для всех.

– А для кого?

– Для тех, кто ждет, но не дождется.

Я думал, что она меня ударит. Но Сьюгред даже не нахмурилась – сказала:

– Я бы на твоем месте не стала судить о том, о чем ты не имеешь ни малейшего понятия. Ты, как и мой отец, как все его дружинники, как все его рабы… – и замолчала, и задумалась… а после вдруг спросила: – А где ты научился этим песням? Ведь ты же не сам их выдумал!

– Не сам.

– А… научила тебя женщина! Ведь так?

– Положим, что так.

– Она была красивая?

– Да, очень.

– Любопытно! Ну а… богатая?

– Она, по-моему, не нуждалась в богатстве.

– Вот даже как! А кем она была?

– Моей судьбой.

– Что, до того красивая?

– Нет, до того всесильная.

И – дальше больше, слово за слово – я рассказал ей все. Выслушав мою историю, Сьюгред долгое время молчала, а после чуть слышно сказала:

– Но я счастливее тебя. Ведь правда же?

И я… кивнул – да, это так. Зачем я это сделал, я не знаю.

А вечером я снова пел. И пел назавтра. И напослезавтра. Но я не только пел. Сьюгред была весьма строгой и требовательной хозяйкой, и поэтому у меня всегда было полно работы. Да и сама Сьюгред тоже не сидела сложа руки. А так как все наши рабы ушли, то нам с ней то и дело приходилось выполнять не только чистую, но и довольно-таки грязную работу. Зато…

Но, думаю, сейчас будет разумно пропустить все то, что произошло в Счастливом Фьорде в последующие две недели, и сразу перейти к тому, как к нам явился Аудолф Законоговоритель. Аудолф был человек очень почтенный, прекрасно знал законы и обычаи, никогда не поддавался сторонним влияниям, а говорил только то, что считал нужным сказать. Жил он в Тресковом Фьорде, у него была богатая усадьба, пять кораблей и самая лучшая в округе кузница. Шла молва, будто Гисни, кузнец Аудолфа, знается с подземным народом, но, правда, мало кто в это верил. А еще у Аудолфа был чалый жеребец по кличке Гром. Аудолф так сильно его любил, что даже родным сыновьям не позволял не нем ездить.

Однако в этот раз Аудолф явился к нам пешком – была распутица, и он очень боялся, как бы Гром где-нибудь не оступился и не поранил себе ногу. Аудолф пришел не один, а привел с собой четырнадцать человек, но не дружинников, как это можно было бы предположить, а свободных бондов-арендаторов. Ага, подумал я, как только рассмотрел их всех на вершине Кривой сопки, скверное это дело, если сам Аудолф решил потягаться за земли Счастливого Фьорда! И я уже хотел было вернуться в землянку и поскорее рассказать Сьюгред об увиденном… но передумал, усмехнулся и так и остался стоять и смотреть на Аудолфа и его людей, идущих вниз по склону.

А потом я увидел, как на другом, соседнем перевале показался Лайм Деревянная Борода в окружении своих дружинников. Лайм – человек молчаливый и недоверчивый. Когда-то он подавал большие надежды, однако после всем нам хорошо известных событий на Крысином Ручье многие знатные йонсы стали считать зазорным садиться с ним за один стол. Странно, подумал я, на что же это теперь может надеяться Лайм? Ведь Аудолф не из тех, кто умеет делиться!

Однако не успел я об этом подумать, как следом за Лаймом на вершине уже третьего, Большого перевала показался Гьюр Шестирукий. Ошибиться в этом было невозможно – у Гьюра золоченый шлем, и поэтому его всегда легко узнать издалека. Гьюр Шестирукий – плохой человек. Он заносчив, неподатлив и неуживчив, коварен и лжив. Единственное, что в нем есть хорошего, так это его воинское умение, но и от этого никому нет никакой пользы, даже самому Гьюру. И поэтому, хотя у всех спускавшихся к нам в долину были белые щиты, я прекрасно понимал, что без немирья здесь не обойдется. И, может, это даже к лучшему.