Черная сага - Сергей Булыга

А после подошел к своим саням, перевернул их и поджег. Таков был его дар богам – последний. Он, значит, собирался идти дальше…

Но тут из темноты вдруг снова показался незнакомый человек. Теперь уже все совершенно точно знали, что это Старший Винн, и поэтому поспешно расступились перед ним. Старший Винн прошел через толпу дружинников, присел перед горящими санями и сказал:

– Я очень голоден.

– Ты опоздал, – сказал Торстайн. – Один твой брат съел все мои припасы, а второй всех моих собак.

– Да, – согласился Старший Винн, – я это знаю, все это так и было. Но я до того сильно голоден, что не побрезгую съесть самого тебя.

– Ну, это вряд ли! – сердито воскликнул Торстайн.

– Почему?

Но Торстайн не стал ему ничего объяснять, а быстро вскочил, ловко вырвал меч из ножен, и – р-раз! – пронзил Винна насквозь! И – гр-рохот! Гр-ром!..

…А после, как рассказывал Торстайн, он очнулся и, еще не открывая глаз, прислушался. Было очень тихо, только скрипели полозья да изредка тявкали собаки. Тогда Торстайн приподнялся и увидел, что он лежит в своих санях, а следом за ним, и тоже на своих санях, едут его дружинники, а в воздухе кружит поземка, холодно, и нигде вокруг не видно ни зги. То есть все теперь такое же, каким оно было восемь дней назад. И так же, как тогда, все их мешки полны разных припасов. А где Шапка Мира? Где Винн? Это что, был такой сон? Или это им было такое испытание? А теперь что, нужно ждать еще одно? Подумав так, Торстайн сошел с саней, остановил свою упряжку, велел и всем другим остановиться. Они долго стояли, мерзли на ветру и озирались по сторонам…

Вдруг Дарки закричал! И указал рукой! И все они опять увидели, что где-то очень-очень далеко над горизонтом горит полоска ослепительно яркого света. Но на этот раз никто уже не ликовал – все молчали. Торстайн нахмурился, сказал:

– Чего глазеете? Да нет там ничего! Мерещится! – и, возвратившись к своим саням, он развернул их и велел возвращаться домой.

И вот они вернулись. Пьют, веселятся. Счастливы! Только один Торстайн был тогда хмур. Да это и понятно – он же поднял меч на старшего из Виннов, а такое не прощается и теперь он в любой момент может умереть. А мы тогда кому достанемся? Ведь сыновей у него нет и не было, есть только дочь, да и та еще не замужем. Значит, тут нужно очень спешить! Поэтому, вернувшись из похода, Торстайн сперва три дня молчал и думал, а после собрал нас всех и сказал вот что:

– Мне скоро уходить, вы это знаете. Но меня мой уход нисколько не печалит. Я в этой жизни совершил немало славных дел, я даже сразил хитроумного Старшего Винна – пронзил его насквозь, невзирая на то, что под плащом у него была надета двойная кольчуга. Но, правда, в одном – и, может быть, едва ли не в самом главном – моя жизнь сложилась весьма неудачно: я не имею сыновей. Так что как только я уйду, Счастливый Фьорд станет ничьим. Нет, даже больше, чем ничьим, потому что принадлежать незамужней женщине – это, скажу я вам…

Но только больше он ничего не сказал, он теперь просто сидел и смотрел в стол. Мы ничего не понимали! Да, незамужняя – это, конечно, плохо. Но незамужнюю всегда можно выдать замуж. А Сьюгред, хоть я и не терпел ее, скажу: была умная, работящая и, главное, богатая невеста. Так все тогда и стали говорить! Все тогда очень много говорили. Один Торстайн молчал. Долго молчал. Даже очень! А потом вдруг сказал теперь вот что:

– Да, это так. И я нашел бы ей женихов. Мало того. В эти три последних дня я предлагал Сьюгред на выбор этого и этого и этого… – тут он повернулся к дочери и с гневом продолжал: – А что ты мне на все это ответила? Ну! Повтори при всех!

Сьюгред встала и ответила:

– Мне по нраву только Айгаслав, ярл Земли Опадающих Листьев. Я буду ждать его.

– Ждать! – закричал Торстайн. – Да ты в своем уме?!

– Без всякого сомнения.

– А если он не явится?

– Значит, я недостойна его.

– Так, может, ты тогда выйдешь за другого?

– Нет.

– Почему?

– Потому что я этого не желаю.

– Сьюгред! – вскричал Торстайн и при этом побелел как снег, его всего трясло. – Одумайся! Не то я вот прямо сейчас, при всех…

– Как посчитаешь.

– Так и посчитаю. Так вот! Все слушайте! Я говорю: если я умру, а ты, дочь моя, к тому времени так и найдешь себе жениха, то с того самого дня моей смерти все мои люди становятся свободными. Вы, моя верная дружина, забираете мой корабль и уходите на нем куда пожелаете. А вы, мои рабы, снимаете ошейники, открываете мои сундуки и делите мое добро – всем поровну. А дальше… Дальше я вам уже не указчик, ибо свободные люди сами определяют свою судьбу. Да будет так! – и с этими словами Торстайн обнажил меч и троекратно прикоснулся к нему губами.

А мы смотрели на него, молчали. Потом Торстайн велел нам расходиться.

И потянулись дни за днями. Точнее, дней-то еще не было, но временами небо на востоке становилось немного светлей да светлей. Дружина начала готовиться к походу. Я спрашивал у них, куда они на этот раз думают идти.

– В Трантайденвик, – отвечали они. – А там уже наймемся к кому-нибудь.

Да и рабы, я видел, соберутся, спорят. Тоже, небось, решали, как им быть и куда подаваться. А ведь Торстайн был еще жив! Но, правда, он очень постарел за это время. Стал подозрительным, неразговорчивым. Боялся, что его отравят. Ножей боялся, шорохов. И Сьюгред тоже была очень мрачная.

А ярл, конечно, не являлся. Ветер слабел и становился все теплей. Сугробы понемногу оседали и покрывались крепким настом, наст темнел…

А после вышло солнце. Оно показалось совсем ненадолго, мы только и успели пропеть ему гимн – и оно снова закатилось. А мы пошли к столу и пировали. Торстайн был хмур и ни в какие разговоры не вступал. Испортил пир! Я даже петь не стал, да меня тогда не очень-то и просили. И разошлись мы тогда много раньше обычного…

А утром крик на всю усадьбу:

– Торстайн ушел!

И еще как ушел! Во сне – позорнее для йонса не придумаешь. Йонс должен уходить в бою – тогда это почетно. Йонс также может умереть на берегу, в кругу своих соратников, с мечом в руке, все рассказав, воздав дары – это еще терпимо. Но умереть во сне, не приготовившись – это большой позор не только на него, но и на всех его родных, дружинников, женщин и даже рабов. Дарки сказал в сердцах:

– Вот, дождались! Всех запятнал.

А Бьярни засмеялся и сказал:

– Ты бы помолчал! Это с тебя все началось, а не с него! Потому что разве это не ты первым закричал: «Смотрите!» Вот он и посмотрел, повел.

– А ты!..

И, слово за слово, они схватились за мечи. И пролилась бы кровь. Но я сказал:

– Глупцы! Винн подстрекает вас. Вы что, хотите, чтобы вас положили вместе с опозоренным?

Они сразу оробели и притихли, и спрятали мечи. А я опять сказал: