Англия: колониальный империализм. Германия: юнкерский капитализм. Франция: ростовщический империализм. Особенности империализма США и Японии. Развитие капитализма в России - Коллектив авторов -- История

цивилизационных трансформаций приобретает характер вполне практических коннотаций. Смещение вектора прогресса человечества в сторону интеллектуализации всех сфер общественной жизни и возрастания значения знания и информации регенерирует доминирующую роль субъекта, наделенного эксклюзивными умениями и навыками, чей труд несовместим с унифицированным и массовым производством, аимманентен малым экономическим формам. Вряд ли преувеличением будет отметить, что именно такие характеристики были в полной мере присущи экономической деятельности кустарей, которые были вынуждены быстро адаптироваться к меняющимся хозяйственным условиям.

Помимо общепланетарного тренда актуальность изучения опыта функционирования экономического сегмента, основанного на самоорганизации населения в современных российских условиях, становится особенно очевидной в связи с необходимостью формирования механизма рекрутирования в рыночную экономику широких масс, инициирующего их самодеятельность и хозяйственную активность.

И, наконец, в научном плане дальнейшее освоение истории кустарной промышленности позволяет расширить эмпирическое основание развития теории модернизации, дискуссионным аспектом которой остается проблема соотношения традиции и модерна в переходе общества к современности.

В качестве объекта настоящей статьи выбраны кустарные промыслы Московского региона, имевшего в силу естественных и исторических факторов уникальный социально-экономический облик и особенный характер процессов, происходивших в его хозяйственном строе.

Хронологически описываемый в статье сюжет ограничен первыми пореформенными десятилетиями (до начала 1890-х годов). Крестьянская реформа была принята в качестве отправного события в силу того, что освобождение крестьян дало толчок либерализации сельской экономики, обусловившей качественную трансформацию промышленной отрасти крестьянских хозяйств. В последующие за реформой три десятилетия достаточно отчетливо наметились новые черты мелкой крестьянской промышленности, но еще не проявилось влияние политики государства и земств, активизировавшееся в последней четверти XIX столетия и существенно отразившееся на характере происходивших в данном сегменте аграрной экономики изменений.

Проблематика, связанная с развитием кустарной промышленности, в том числе Московского региона, не сформировалась в научное направление исследований российских историков. Однако было бы несправедливым не отметить работы, наметившие ее общий контур и направления освоения темы. Происходившие в кустарной отрасли крестьянских хозяйств изменения стали предметом внимания земской интеллигенции. Несмотря на то что трансформация кустарного производства региона становилась реальностью, в целом скрепы, удерживающие его в лоне традиционного строя, оставались в первый пореформенный период непреодолимыми. Большинство земских статистиков отмечали недифференцированность промышленных и земледельческих занятий сельского населения региона.

Кустарные «гнезда» с преобладающими промышленными занятиями в этот период являлись в большей мере редкостью, чем закономерностью. И даже в таких малоплодородных промышленных губерниях, как Московская, где было бы всего естественнее искать подобного рода места концентрации крестьянской промышленности (промышленные кластеры), исследователи С. Харизоменов и В. Пургавин, глубоко изучавшие кустарные промыслы этой местности в конце XIX в., широкого распространения специальных поселений не обнаружили[58].

Втягивание крестьянских хозяйств Московской губернии в товарно-денежные отношения обусловило рост хозяйственных рисков, повышающих возможность пролетаризации значительной массы кустарей, и детерминировало их стремление к поиску источников экономической стабильности. В представлении либерального народника В. П. Воронцова главным из них по-прежнему являлась традиционная отрасль крестьянской деятельности – земледелие, что проявлялось в усилении тяги кустарей к сельскому хозяйству и отмечалось в Московской губернии в конце 70-х – начале 80-х годов XIX в.

Центральное место в земской историографии, как и в общественном сознании, второй половины XIX в. занимала проблема освоения кустарной промышленности капиталом. Исследователь кустарной промышленности Московской губернии А.С. Орлов отмечал, что форму капиталистической работы на дому «к 1900 г. приняли многие промыслы, за 20 лет перед тем бывшие кустарными: домашняя же промышленность 1880 г. во многих отраслях сделалась через 20 лет фабрично-заводской»[59].

Сюжет, связанный с общественным движением в поддержку кооперации кустарей и ремесленников, стал предметом изучения двухтомной монографии Г. П. Петрова[60].

Советский историографический период характеризовался ослаблением исследовательского интереса к проблеме модернизации кустарно-ремесленной промышленности на основе товарных отношений, что в известной степени объяснялось концептуальной позицией большевиков, относивших кустарную промышленность к разряду рудиментов прошлого, подлежащих неизбежному искоренению. Один из видных представителей большевистской элиты, М. П. Томский, прямо заявлял на VIII съезде РКП(б): «Для нас ясно, что кустарное производство есть пережиток старины, пережиток вредный…»[61].

Кустарная промышленность рассматривалась в трудах советских историков только в качестве одного из сюжетов аграрной проблематики. Немногие появившиеся в этот период работы, освещающие сюжеты, связанные с модернизацией мелкой промышленности, были обязаны постановке в отечественной исторической науке проблемы преодоления многоукладности экономики в условиях транзита к социализму. В контексте решения этой задачи ставились конкретные цели в монографии П. Г. Рындзюнского: восполнить пробел советской историографии в плане изучения степени капитализации крестьянских промыслов в пореформенной России[62].

Историко-географическая работа К. Н. Тарновского стала показателем формирования нового качественного этапа в изучении кустарно-ремесленной проблематики. Исследователь, опираясь на значительный архивный материал, районировал территории плотного расселения кустарей, в том числе и в Московском регионе, которые характеризовались спецификой проявления общественного разделения труда, капитализации, кооперирования, результативности мер правительственного содействия[63].

Настоящая статья не претендует на окончательное преодоление имеющихся пробелов в изучении кустарной промышленности нечерноземной деревни. При ее подготовке авторы ставили конкретную задачу определения основных направлений развития кустарных промыслов региона, в силу особенностей хозяйственного строя, представляющих специфическую парадигму модернизации мелкой сельской промышленности.

Работа написана на основе комплекса источников земского происхождения: статистики, инструкторских описаний и т. д. Отдельные уточнения исторической картины качественной трансформации кустарных промыслов региона пореформенного периода удалось воссоздать благодаря привлечению материалов Центрального исторического архива, впервые введенных в научный оборот.

Промышленные занятия крестьян Московской губернии были опосредованы рядом социальных, политических и естественно-географических факторов. Утверждение о том, что развитие кустарных промыслов сельского населения нечерноземной деревни было обусловлено исключительно неплодородием почвы, страдает упрощением. На самом деле, корни кустарничества стоит искать как в традиции средневековых промыслов Волжско-Окского междуречья, обслуживавшего важные направления товарного транзита, так и процессами, которые в конечном итоге определили рост и величие Московской государственности. Став центром хозяйственной жизни страны, Московский край, как никакой другой, испытывал влияние развернувшейся в экономике страны модернизации, определившей основные направления эволюции, в том числе кустарной промышленности Подмосковья.

В сочетании с наличием непростых природных условий политические и социальные предпосылки создали необходимую питательную среду для промышленной деятельности сельского населения.

В отличие от других регионов Центрального Нечерноземья уже к середине XIX столетия промысловая деятельность наряду с сельским хозяйством составляла значительную часть бюджета крестьянских семей Московской губернии и охватывала практически все трудоспособное население деревни. В среднем на один крестьянский двор приходилось 1,68 работников, из них 1,53 занимались промыслами, а удельный вес всех кустарей среди трудоспособного населения составлял 87,5 %[64]. В соседней, достаточно развитой в промышленном отношении Владимирской губернии кустари составляли 13,0 % от общего и 14,5 % от крестьянского населения[65].

К середине XIX в. в московской деревне сформировалась, хотя и