Преодоление земного притяжения - Николай Агафонов

Приехав в Москву, Андрей сразу зашел к главному редактору.

— Ну как, доволен командировкой, Андрюша? Да и сам вижу, вон какой румяный и загорелый.

— Спасибо, Василий Федорович, за интересную командировку, вот подготовил очерк о буднях сельского священника.

— Давай оставляй, сейчас мне некогда, потом просмотрю и в номер, а сейчас подключайся к работе, расслабляться некогда.

Андрей спустился в фотолабораторию, к дяде Яше. Разлив кофе по чашечкам и прикурив сигарету, Яков Иосифович, подмигнув Андрею, вопросил:

— Рассказывай, Андрюша, старику, как прошла твоя командировка в «иную реальность».

— Да я и сам, дядя Яша, иной явился, я ведь теперь крещеный.

— Ох, чуяло мое сердце беду, ведь уговаривал тебя, откажись.

— Да что же плохого, дядя Яша, в том, что я крестился?

— Да я не про это, Андрюша, а про то, что ты там за статью сочинил, после того как крестился. Если ты написал все правдиво, то тебя наверняка не напечатают. Но это еще полбеды. Беда в том, что это конец твоей журналистской карьере. Все твое образование коту под хвост, вот о чем я хочу сказать. Луч-ше бы ты сослался больным и не поехал. Здоровые-то нынче не в цене.

Самара, 2002 — март 2003 г.

Попутчик

Состав поезда лязгнул и остановился, обдав стоящих на перроне специфическим запахом дыма, чего-то прелого, кислого, свойственного всем нашим поездам. Отец Виктор немного неудачно выбрал место на платформе: как раз в конце состава, где обычно прицепляют вагоны с общими местами, и поэтому оказался в водовороте мешочников, которые ринулись в атаку на общие вагоны, для того чтобы успеть занять места получше. На него неслись плюшевые фуфайки, матерная ругань, надсадные вопли. Кто-то больно стукнул чемоданом по ноге. Он повернулся посмотреть, кто именно, хотя это не имело никакого смысла, а так, одно любопытство, но тут же, зацепленный мешком за плечо, был развернут на сто восемьдесят градусов. Странно было в 80-е годы наблюдать эту сцену, чем-то напоминавшую 20-е годы разрухи и гражданской войны. Отец Виктор с трудом выбрался из этого людского круговорота. Ему некуда было торопиться, поезд стоит 40 минут, место в купейном никто не займет, и он с интересом взирал на одушевленную стихию, штурмующую вагоны. В основном это были женщины из села Большие Коржи, одетые поголовно в плюшевые фуфайки и темные платки. Отличить их от остальных можно было легко и по особому выговору с акцентом на букву «ц»: «Цаво лезешь, как на буфет?» — кричала одна. «А тебе цаво, одной только надат ехать?» Раздался звон разбитого стекла, и стоявшая до того невозмутимо проводница кинулась в толпу с ругательствами. Неторопливой походкой двинулся к вагону старшина милиции. Отец Виктор, потеряв к зрелищу всякий интерес, пошел к своему вагону.

Там было людно от провожающих, но в его купе было пусто. Он положил «дипломат» на верхнюю полку и вышел в проход к окну вагона. В это время недалеко от перрона притормозил «уазик», из которого вывалились трое. Двоих он сразу узнал: директор банка и первый секретарь райкома комсомола, третий ему был не знаком, хотя мельком несколько раз видел его в райисполкоме. Все трое были немного навеселе. О чем-то оживленно разговаривая и смеясь, они прошли в купе отца Виктора, не заметив его в проходе. Отец Виктор хотел было зайти поздороваться, но, заметив, что они разливают коньяк, передумал. Игорь, так звали секретаря райкома комсомола, обращаясь к третьему, сказал:

— Ну, Паша, счастливый ты человек — едешь в столицу, отдохнешь, развеешься.

Из этого отец Виктор сделал вывод, что они провожали своего друга Павла. Друзья чокнулись, выпили, и тут Олег, директор банка, заметил его.

— Ба! Кого я вижу! Да это наш батюшка, отец Виктор! Вы тоже в Москву разгонять тоску? Какое у Вас место?

— В этом же купе, — ответил отец Виктор.

— Ну так заходите, есть немного коньяка, пока поезд не тронулся, выпьем на посошок. Паша, познакомься: это настоятель церкви в нашем райцентре, при этом наш ровесник. Правильно я говорю, отец Виктор, Вы тоже с 53-го года? А Паша, или официально Павел Петрович, но, я думаю, между нами это ни к чему, так вот он — заведующий отделом культуры при райисполкоме, едет на конференцию в Москву, так сказать, опыт перенимать.

— А Вы, отец Виктор, в Москву так или по делам? — спросил, разливая коньяк, Игорь.

— На экзаменационную сессию в Духовную академию.

— А Вы разве не окончили ее?

— Я семинарию духовную окончил.

— Да что же, кроме семинарии, еще и академии есть? — удивился Игорь.

— Даже аспирантура, — подытожил батюшка не без тайной гордости.

— Вот Вы даете, — покачал головой Игорь.

— Да у них там преподавание на высшем уровне, не то что у нас в институте, небось марксизм-ленинизм досконально знают, — вмешался в диалог Олег.

И все посмотрели на отца Виктора с уважением к его знанию марксизма-ленинизма.

— Нет, марксизм-ленинизм мы не изучаем, — сказал отец Виктор, видя, что его правдивое признание несколько разочаровало собеседников.

После третьего предупреждения проводницы о том, чтобы провожающие покинули вагон, Игорь с Олегом, допив коньяк и пожелав доброго пути, направились к выходу.

Поезд медленно тронулся. Отец Виктор достал конспекты с лекциями, решив воспользоваться дорожным временем для подготовки к экзаменам. Павел сидел напротив и внимательно наблюдал за его манипуляциями. То, что попутчик собирался углубиться в чтение, ему явно не нравилось. По всему было видно, что он хочет поговорить, но не знает, с чего начать.

— Что читаете? — поинтересовался он.

— Конспект по патрологии, готовлюсь к экзаменам.

— А, понятно, — протянул Павел. Хотя было видно, что ему ровным счетом ничего не понятно.

— А мы же, батюшка, с Вами враги, — вдруг ни с того, ни с сего сказал он.

Отец Виктор аж растерялся от такой постановки вопроса:

— Это как так?

— А так, Вы — служитель религии, так сказать, а я — служитель культуры. Религия и культура всегда были врагами, это, батюшка, Вам надо бы знать, — явно наслаждаясь растерянным видом отца Виктора, самоуверенно изрек Павел.

Но после этих слов от растерянности отца Виктора не осталось и следа. Он, уже предчувствуя грядущую победу в предстоящем споре, просто возликовал в душе. Павел, отхлебывая пиво, с интересом поглядывал на него, ожидая, как же тот будет выкручиваться перед ним, человеком политически подкованным.

«Это ему не безграмотным старухам мозги компостировать», — не без злорадства подумал Павел.

Отец Виктор не стал горячиться и выкладывать свои козыри, а решил прощупать противника.

— Многие ученые и деятели культуры думали по-другому, они считали, что вся культура из храма.

— Это ничем не обосновано, небось они были идеалисты, — небрежно бросил Павел, — а ты читал, что пишут классики: Маркс, Энгельс и Ленин? Вы же это, сам говорил, не изучали в семинарии.

— Представь себе, я читал, так, из любопытства, но ничего, серьезно подтверждающего твое утверждение, я там не нашел. А то, что вся культура из храма, это доказать несложно. Как, по-твоему, что такое культура?

— Ну как — что? Культура — это наука, живопись, архитектура, литература, музыка — словом, все искусство.

— Отчасти правильно, но нужно сразу оговориться, что слово «культура» происходит от слова «культ», — начал отец Виктор свое наставление. — Первые написанные книги и стихи были религиозными гимнами и молитвами, первая живопись еще с пещерных времен имела культовое значение. Театр родился из религиозной мистерии. Как могли быть врагами науки древнеегипетские жрецы, создавая основы математики? А вавилонские жрецы стали первыми астрономами. В средневековой Европе Церковь была единственным очагом культуры и науки.

— Это когда еретиков на костре поджаривали, — съехидничал Павел, — хорошее христианство: возлюби ближнего и посади его на горящие угли, — и, довольный своей шуткой, он громко засмеялся.

Отец Виктор вспыхнул и в запальчивости проговорил:

— Инквизиторские пытки имеют такое же отношение к христианству, как пытки на Лубянке к идее коммунизма, — от этих неосторожно вылетевших слов у него похолодело в груди, а Павел заерзал, как будто ему было неудобно сидеть.

Наступившую паузу прервал первым Павел.

— Да, в коммунизм никто почти не верит, даже там, наверху. Да ну их, к едреной фене, все эти серьезные разговоры. Я так, в шутку сказал, какие там враги. Нам долбили в институтах диамат, больше-то мы ничего не знаем. Лучше я тебе анекдот про КГБ расскажу, раз о них речь зашла. Вот сидят трое командировочных в гостиничном номере. Один из них уже лег отдыхать, а двое мешают ему спать, анекдоты рассказывают, смеются. Ему это надоело, он вышел в коридор, дал горничной рубль и попросил ровно через пять минут принести три стакана чая. Затем заходит и говорит приятелям: «Вот вы тут анекдоты политические травите, а у КГБ повсюду подслушивающие устройства». «Да ладно, — говорят, — сказки нам рассказывать». «Ах, сказки! — подходит к электророзетке и говорит в нее: — Товарищ майор, три стакана чая нам в номер, пожалуйста». Через минуту открывается дверь, вносят три стакана чая. Друзья сразу приумолкли, попили чай и в кровать. Утром просыпается этот человек, смотрит, его приятелей нет. Спрашивает у администратора, куда они подевались. Тот отвечает: «Их ночью КГБ забрало за политические анекдоты». — «А меня почему не взяли?» — «Товарищу майору Ваша шутка с чаем понравилась».