Гнозис. Чужестранец (СИ) - Элейский Иван

— Ага, а ещё было нужно бросить того безумца-проклятого, который решил вступить за тебя. Не знаю, чем ты его очаровала, может отсосала ему, может ещё, но он полез за тебя в самое пекло. — Удильщик рассмеялся. — А ты бросила его умирать.

— Иначе бы мы оба погибли.

Она с трудом поднялась на ноги и сжала кулаки. Слабая волна огня разошлась в стороны и потухла, не дойдя ни до щупалец, ни до Удильщика.

— О, ты всё ещё держишься. — Удильщик покачал головой, как будто с сожалением. — Уйди в мир иной с честью, признайся в том, что сделала. Даю тебе шанс.

— Пошёл нахер, ублюдок. Не тебе меня судить, — вскрикнула она, бросая в него сгусток пламени.

— Хм, но я хочу услышать, как ты наконец будешь честной с самой собой. Это ведь худшее наказание для тебя, предательница, — сказал он, отбивая сгусток огня пузырем воды, которые взорвались, создавая облако пара. — Раз ты не хочешь сама, я тебе помогу.

Щупальца сжались вокруг Игоря, заставив его закричать. Платон едва видел в образовавшемся от боя тумане, но слышал разговор, ещё сильнее ускорил темп, игнорируя боль в животе, которая требовала свернуться калачиком и лежать. Если он не успеет, то они оба умрут. Последние люди, которым он мог довериться в этом мире. Люди, которые пришли его спасать, хотя не были обязаны.

— Так, что, будешь говорить? — крикнул Удильщик. — Или мне выжать из этого говнюка все соки?

Амалзия с широко раскрытыми глазами уставилась на Игоря, зависшего в воздухе. Ребра мужчины трещали, конечности изгибались под неестественными углами, а из глотки рвался сиплый крик.

— Стой, — сказала она. — Я скажу всё, что хочешь.

— Хорошо, — Удильщик провёл рукой по собственной груди. — Начинай с самого начала.

— Я подставила двух мальчишек, чтобы они не рассказали о моем плане побега. Рассказала, что они воровали железо, и их вздернули. Они были невиновны. — Слёзы покатились у женщины из глаз. — Я убила своими руками стражника, который наткнулся на мой тайник. Я сожгла парня, который вечно шутил надо мной, потому что так я могла доказать свою силу. Никто из них этого не заслужил. — Она сорвалась на крик. — Доволен!?

— Нет, — качнул головой Удильщик. — Есть ещё.

— Я пыталась сбежать из плена людей которые учили меня, — каждое слово она выкрикивала так, будто это должно было принести облегчение. — Я попросила о помощи благородного человека и он мне помог, а когда нас схватили, я сбежала не оборачиваясь и даже не представляю, что с ним сделали.

— О, поверь… — начал было Удильщик, но Амалзия его прервала.

— Я хотела сдать человека, которого спасла в пустыне, Сурту, чтобы он меня помиловал и пустил обратно, как будто я провинившаяся шавка! Да, черт подери, я предавала и предаю! Я обманывала, подстроила проигрыш хорошего человека в соревновании ради того, чтобы помочь самовлюбленному диктатору!

— Оу, ого, — Удильщик явно удивился. — Это интересно.

Платон замер в десяти шагах за спиной Амалзии. Внутри у него всё похолодело и этот холод постепенно заполнял все внутренности, отгоняя даже боль. Зрение снова сузилось до узкого туннеля, на лице замерло отстраненное, странное выражение. Где-то в глубине души ему не хотелось знать правду, не хотелось верить в то, что он только что услышал, но выбора не оставалось. Он вызвал корреляцию и дождался холодного, отстраненного голоса в своей голове.

«Ага, понятно. Нет, она не врёт с вероятностью в 90 %. Возможно, что говорит не всё, но она истощена, на эмоциях, выведена из себя и спровоцирована. Нужно быть гениальным актером, чтобы с такой яростью выкрикивать ложь о себе. К тому же нет никаких причин говорить подобное, если только это не является правдой.»

«Но зачем она так?»

«Этому может быть много причин. Одна из них — хотела выжить, занять место повыше, обеспечить своё будущее. Вы же с ней знакомы месяца полтора, а с собой ей всю жизнь жить. Это примерная оценка, конечно, вероятность ошибки высокая, около 40 %, не учитывая мелкие детали. Но на твоем месте я бы заботилась о том, что Игоря сейчас сдавливает с силой в пять сотен ньютонов и давление продолжает увеличиваться.»

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— А вот и моя цель к нам присоединилась, — наконец заметил Платона Удильщик. — Так что пора со всем этим кончать. Отпускаю все твои грехи, Спичка.

Щупальца сжались снова, из груди Игоря раздался надрывный булькающий хрип, и они отбросили его в сторону безо всякой жалости. Амалзия посмотрела на Платона, ему даже показалось, что он увидел в её глазах сожаление. В тот же миг одно из щупалец врезалось в неё, снося в сторону.

Платон видел всё это, но просто не находил в себе сил пошевелиться. Ноги стали ватными, а в голове пульсировали нехорошие, неприятные мысли, которые он бы не решился даже самому себя озвучить.

— Отдаю дань уважения твоей стойкости и решимости. Для обычного человека, хоть и из другого мира, ты хорош. — Удильщик слегка склонил голову. — Но нам пора выдвигаться, так что давай либо подеремся и я потащу тебя силой, либо пойдёшь со мной добровольно.

Он снова хихикнул. Внутри у Платона словно был лед коснулся легких, дыхание перехватило.

— Откровенно говоря, я бы предпочел первый вариант, но решать тебе, — добавил Удильщик.

Два щупальца за его спиной рассыпались брызгами воды, одно, самое маленькое из них осталось судорожно подергиваться, периодически касаясь веток деревьев и разбрызгивая воду в сторону. Платон закрыл глаза. В который раз вызвал меню. Оставалось два варианта: полумрак и трепет. Что делать — он не знал, да и не хотел принимать никаких решений. Выбрал трепет.

«Старый, усталый лес обожжен и промочен. Уйдут годы, чтобы восстановить всё, что было разрушено. Скоро сюда придут стражники и будут пытаться понять, что случилось. Будут осматривать труп со стрелой в спине, будут осматривать раздавленных, поломанных, изрубленных на куски людей. В конечном итоге, они решат, что дело не их ума, и уйдут, но будут помнить. Столько боли, столько крови, и ради чего всё это? — задаются вопросом деревья. Им не понять целей людей, им не понять, почему они не сдаются.»

Платона наполнила смесь чувств. Скорбь, недоумение, страх и вера. Какой-то странный отблеск надежды, вера в то, что рано или поздно всё станет как прежде, что всегда остаётся путь по которому после любого краха всё восстанавливает. Из-под пепла пробиваются новые деревья, вода возвращается в русло, люди уходят, а лес остаётся.

Он сжал кулаки.

— Я не проигрываю, — ответил он сиплым голосом.

Скованные мышцы живота не позволяли нормально вдохнуть, чтобы сказать это достаточно громко, но Удильщик всё равно услышал.

— Я тоже, — спокойно ответил он.

Щупальце устремилось вперед, Платон резко отпрыгнул в сторону, приземляясь на больную ногу. С трудом удержал равновесие, выставил меч вперёд.

— Зачем ты вообще продолжаешь сражаться? Они все тебя предали, а я вот помог раскрыть правду. Разве ты против правды? — крикнул Удильщик.

— Из-за тебя они погибли, — просипел Платон. — Таким как ты не место среди людей.

— Пффф.

Щупальце резко ударило Платона в спину. Он полетел на землю, перекатился, с трудом, но встал на ноги. Что-то внутри теперь придавало ему сил.

— Ты же не надеешься всерьез победить?

Глава 23

Шансов на победу и правда не было видно. Но оставался ещё один козырь. Вероятно, последний. Платон включил полумрак.

«Тссс. Хочешь сбежать от него? Он силен, но мы можем успеть скрыться.»

«Не хочу убегать.»

«Оууууууу. Вот как. Ну что ж, сложно, но есть шансс. Внимательно слушал трепет? Что он там сказал про стрелу в спине, помнишь? Я помогу добраться туда, куда нужно, только слушай мой шепот.»

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Платон бросился в сторону реки, туда, где стояла лодка, туда, где всё началось. Он следовал тихим свистящим командам в голове, и потоки воды неизбежно промахивались мимо него. Он скрывался за деревьями, камнями, нырял в овраги, сдирал кожу, падая на землю в нужный момент и продолжал бежать.