Кампанелла - Альфред Штекли

Новый план при всем своем остроумии был не лишен существенного недостатка: для его выполнения требовалось время, и не дни, а месяцы. Написать в тюрьме большое сочинение, чтобы ни одна его страница не попала в руки надзирателей, то и дело устраивающих обыски, было очень сложно. Ведь иногда за целые сутки не удавалось даже нацарапать записки в несколько слов! Нужно было время. А его-то как раз почти не оставалось.

Вызванный в трибунал Кампанелла продолжал защищаться. Он требовал опроса новых свидетелей, настаивал, чтобы ему дали возможность написать жалобы испанскому королю и папе. Члены трибунала потеряли терпение. Ему заявили, что его дело закончено и он считается «изобличенным» и «признавшимся», так как он не отрицает, что хотел установить республику. Его вина доказана. Все дальнейшие ухищрения, имеющие целью оттянуть вынесение приговора, совершенно бесполезны. Его больше не будут вызывать на допросы и не будут выслушивать его защитительных речей. Санчес напоследок сказал:

— Государственные интересы требуют, чтобы вы были преданы смерти. Вам надо думать не о том, чтобы защищаться, а о том, чтобы готовиться к последнему причастию.

Эти слова не были пустой угрозой. В тот же день Кампанеллу перевели в камеру с окном, забитым досками, лишили возможности писать и общаться с адвокатом.

Итак, все кончено. Надеяться было не на что. Случай с Пизано показывал, что испанские власти не будут дожидаться, пока вмешается Рим.

То ли в связи с приближающейся пасхой, то ли в связи с окончанием дела, но в камеры к калабрийцам зачастили священники, иезуиты и доминиканцы, Они увещевали узников подумать о неминуемой смерти, покаяться и признаться во всем. Не забывали они и Кампанеллы. Особенно настойчивым был Педро Гонзалес. Он убеждал Кампанеллу раскаяться, а когда тот отказался, стал в грубых и резких выражениях попрекать его:

— Подумай о душе, потому что тебя самого ничто уже не спасет!

Кампанелла прогнал его прочь. «Тебя самого ничто уже не спасет!»

Даже новый план, который не удастся осуществить из-за недостатка времени. И его никак уже не выиграть? Положение было отчаянным. Конец?! Все средства были исчерпаны. Выхода не было. Оставалось только ждать казни.

На пасху, 2 апреля 1600 года, в тюрьме Кастель Нуово случилось чрезвычайное происшествие. Под утро надзиратель Мартинес, дремавший на своей скамейке, был разбужен необычным шумом. Заключенные барабанили руками и ногами в двери. Сильно чувствовался запах дыма. Пожар!

Мартинес вызвал по тревоге солдат, а сам побежал разыскивать, что горит. Из камеры, где сидел Кампанелла, шел дым. Надзиратель распахнул дверь. На полу рядом с тлеющими остатками досок и одежды лежал Кампанелла. Мартинес решил, что он мертв, но вдруг услышал какое-то невнятное бормотание. Он перетащил Кампанеллу в другую камеру.

Что произошло? Вечером, после ссоры с Гонзалесом, Кампанелла попросил, чтобы надзиратель оставил ему на время ужина лампу. В припадке ли отчаяния или с намерением покончить с собой Кампанелла разломал кровать, скамью, стол. На кучу досок швырнул одеяло, белье, соломенный тюфяк. Он запалил костер и бросился в огонь.

Прошло много времени, пока Кампанелла очнулся. Надзиратель тщетно старался его растормошить. Он нес какую-то ахинею и безумно пялил глаза. Вскоре по всей тюрьме разнеслась новость: Кампанелла сошел с ума.

Глава двенадцатая. БЕЗУМЕЦ ИЛИ СИМУЛЯНТ?

Первыми пришли посмотреть на безумца надзиратели из других башен и равелинов, а также солдаты караульной службы. Человек, о котором говорили, что его ученость известна далеко за пределами Неаполитанского королевства, сидел на полу, бородатый и грязный, и смотрел своими большими темными глазами в одну точку. Временами он вдруг начинал кричать, звал надзирателя, требовал, чтобы его немедленно представили папе и не мешали бы ему собирать людей в крестовый поход против турок. Вскакивая, он, словно слепой, шел вперед, натыкался на стену и что-то бессвязно бормотал. Иногда он часами стоял посреди камеры, лихорадочно ощупывая одежду. Ему казалось, что на груди кишат тысячи вшей, он сбрасывал их на пол, топтал ногами, жаловался, что кругом белые лошади, множество лошадей.

У его двери все время толпились любопытные.

Сам комендант Кастель Нуово явился посмотреть на него. Кампанелла приплясывал, строил дикие гримасы. Увидя кастеляна, он нагнулся и стал торопливо снимать башмаки. Он связал концы шнурков и выпрямился во весь рост. Торжественно и громко провозгласил он, что назначает дона Алонзо капитаном крестового похода, и пытался повесить башмаки ему на шею. Солдат грубо оттолкнул сумасшедшего.

В тюрьму часто приходил прокурор. Он расспрашивал надзирателей и подолгу наблюдал за Кампанеллой. Тот, ползая по полу, деловито выковыривал осколочки каменных плит и бросал, стараясь угодить в глазок. Арестанты почти каждую ночь просыпались от страшных криков безумца. Он орал на всю тюрьму: «Да здравствует папа Климент!» и дико хохотал. Если кто-нибудь из заключенных оказывался в коридоре, когда надзиратель открывал дверь, чтобы передать Кампанелле хлеб, то они всегда стремились заглянуть в камеру: всем было любопытно поглазеть на сумасшедшего. Мало что удавалось понять из его речей, но одна тема постоянно повторялась, в его причитаниях и криках. Он бредил крестовым походом против турок. Этот крестовый поход был навязчивой идеей Климента VIII. А еще утверждали, что Кампанелла вступил в союз с неверными против наихристианнейшего из всех монархов!

Люди, наблюдавшие за Кампанеллой, заметили, что он все время был озабочен организацией крестового похода: требовал, чтобы ему прислали лучших пушкарей Неаполя, подсчитывал необходимую амуницию, отбирал лошадей. Почти каждого человека, который попадался ему на глаза, он старался завербовать в армию крестоносцев, раздавал индульгенции, награды, чины. Арестанта Чезаре Спиноле он обещал сделать гонфалоньером, а испанца-офицера, начальника стражи, старшим сержантом.

Однажды на тюремном дворе вокруг виселицы собралась огромная толпа зевак, чтобы присутствовать на очередной казни. Кампанелла просунул руки сквозь решетки и, надрывая голос, кричал в окно, призывая всех благоверных принять участие в священной войне с турками.

По ночам он просыпался, вскакивал, в судорожной торопливости надевал башмаки и отправлялся в крестовый поход. Он пел духовные гимны и солдатские песни и маршировал по камере до тех пор, пока надзиратель не надевал на него кандалы и силой не заставлял его лечь.

На заданные вопросы он всегда отвечал невпопад. Если можно было что-нибудь разобрать, то это были обычно слова о папе. Кампанелла уверял, что Климент спасет всех калабрийцев. Эти речи вынуждали испанцев насторожиться: недаром уже в первом доносе говорилось, что заговорщики связаны с папой. Обо всем этом докладывали вице-королю, и он все более подозрительно относился к каждому шагу апостолического нунция.