Торпеда для фюрера - Вячеслав Демченко

Он исподлобья взглянул на Войткевича с унылой злобой.

— Глубинные мины, диверсантов-водолазов или авианалёт, но в любом случае поздно. Вашу торпеду как раз сейчас поднимают.

Он надменно поджал губу, но и тут же отвесил её, ошеломлённый.

— Что вы говорите! — радостным шёпотом отозвался на эту новость Яша. — А то я уже думал, нам тут жить придется и рыбу жарить!

Дитрих уставился на него как на сумасшедшего и решил, что либо не понял вполне приличного немецкого этого типа, либо тот не понял его самого.

— Я говорю…

— Я слышал, что вы говорили, не трудитесь, — оборвал его Войткевич и вновь повернулся к Новику. — А ты что скажешь?

— Дай подумать… — нахмурился тот.

— Думайте, Саша.

— Подумал.

— Прямо Сократ! — похвалил его Яков. — И что вы подумали?

— Вы можете выяснить, на какую машину они будут перегружать объект? — с видимой почтительностью наклонился «фельдфебель Рамштайн» к уху штурмбаннфюрера.

— Не надо выяснять, вот она, — не оборачиваясь, позвал Яша.

Навстречу им по гравийной дороге, на обочине которой приткнулся Kübelwagen командира зондеркоманды, с надсадным рёвом, кивая широким бампером и выбрасывая щебень из-под передних колес, выкатывал полугусеничный грузовой «мерседес-бенц». Катил коротконосый, но ширококрылый монстр сам-одинёшенек, если не считать водителя, чья рыжина горела в сумраке под отброшенными бронещитками, так что даже Войткевич насмешливо пожал плечами.

— Саша, нас не считают за людей.

Но, обернувшись, недовольно поморщился, косясь на штурмбаннфюрера:

— А с этим шлимазлом что делать?

Впрочем, не успел он договорить, как проблема отпала вместе с головой штурмбаннфюрера, безжизненно повисшей на груди Дитриха.

— Ну тебя с твоими фантазиями, — отнял Новик ребро ладони от затылка Габе.

— Это что?.. — презрительно скривился Яков. — Через его беременную кошку?

— Это потому, что нам обратно ехать, — проворчал Новик, пряча чёрные смолистые волосы под кургузую серую пилотку.

— И сколько тогда у нас времени? — двумя пальцами поднял Войткевич подбородок Дитриха и заглянул в пустые остекленевшие глаза штурмбаннфюрера.

— Очухается скоро, но думать будет долго: стоит ли овчинка выделки.

— А вы жестокий человек, Саша. Рад за вас.

…На бетоне мола «мерседес-бенц» зашелестел резиновыми траками, уже ведомый Войткевичем. Рядом на сиденье с отсутствующим лицом, которое ему удавалось изображать куда лучше Якова, с его-то подвижной физиономией, сидел Новик.

На ловца и «вьюн» бежит

— Как глубоко её затянуло в ил? — задал, в общем-то, дежурный вопрос капитан-лейтенант Нойман корветтен-капитану Кристиансену.

— Весь день отсасывали, — не более содержательно ответил тот.

И работа эта, по подъёму вообще, оказалась не столько изнурительной, сколько нервной. Всю дорогу черноглазый командир «Марине Абвер айнзатцкомандо» стоял над душой, подгонял и поругивал, будто боялся, что куда-то русская железяка может деться со дна моря недалеко от входа в защищенную бухту. Но теперь наконец работа эта подходила к концу, можно сказать, триумфальному. И поэтому на баке собрались все причастные, начиная от водолазов в нестроевых нательных рубахах и заканчивая вовсе непричастным коком в фартуке на голое дряблое тело.

Командный состав, включая капитана вспомогательного судна «Кёльн» и присланного из рейха Torpedotechnische Offiziere, особо переживавшего за подъём, как за личный успех, толпились на баковой обводке мостика. Целое сборище капитанов, разных калибров и рангов.

Несколько раз уже траловые лебедки пытались выбрать лоснящиеся на солнце стальные стропы, но что-то всё не клеилось, до тех пор, пока обербоцман, непосредственно руководивший матросами техслужбы, не подбежал в тень мостика, держа ладонь над правой бровью:

— Герр корветтен-капитан! Надо бы подобрать ещё буквально метров пять от якоря, а то там расселина, тащить наискосок — не выдержат тросы, надо вертикально…

— А что ты мне жалуешься?.. — вполголоса проворчал старший по званию, но кивнув холодно, приглашающим жестом показал капитану «Кёльна»: мол, «соблаговолите уж». А затем почему-то зябко поёжился, хоть было совсем не холодно, и направился вдоль борта куда-то к корме.

Капитан же «Кёльна» перешёл на мостик, отдал команду рулевому и двинул рычаг машинного телеграфа; и уже через секунду где-то в железной утробе корабля на уровне трюма забубнил дизель.

Ещё через пару секунд за кормой вздулся зелёный волдырь воды и пены.

Заскрипели лебёдки, выбирая стропы. Минута, другая…

А затем куда больший, просто гигантский, водяной бугор с глухим рёвом и шипением вырос из моря, задрав почти вертикально тупой бак «Кёльна».

…Замечательно загерметизированный «Вьюн» два года лежал в расселине между подводными скалами, в мягкой подушке из ила и водорослей, подушке, в которую он воткнулся, когда разряженные аккумуляторы уже не могли питать электродвигатели. Но их энергии хватало на то, чтобы поддерживать всё это время взрыватель на боевом взводе.

Много раз за эти два года над ним, в трёх десятках метров, проходили катера, баржи, буксиры, транспортные корабли и даже солидная плавбаза «Романия», на которую взрыватель непременно бы среагировал, если бы не глубина.

Раздавались и взрывы, иногда совсем не далёкие от его тихого ложа, но на них «Вьюн», в соответствии с тщаниями Лёвы Хмурова, не реагировал. Равно как не среагировал на дощатую мишень при испытаниях 1941 года, поскольку предусмотрел умелец срабатывание взрывателя только при сочетании «правильного» шума, правильного приближения и достаточной близости большой металлической массы.

И вот пришёл его час. «Вьюн» не трепыхался, спокойно реагировал и на прикосновения жадного хобота землесосного снаряда, и на стальные стропы, охватившие его стальные бока. А вот когда стропы подняли его на два десятка метров к поверхности, и приблизился с правильным рокотом дизелей увесистый корабельный форштевень, «Вьюн» совершил то, к чему и был предназначен. Почти неслышно щёлкнули все двенадцать реле, замыкая электрические цепи, ринулся по медным проводам и дорожкам поток электронов, в нужном месте превращаясь в маленькую молнию, резко хлестнул взрыв детонатора — и сразу же ахнул взрыв большой…

— Что-то я удивлён, как монашка с пузом, — озадаченно пробормотал Войткевич, прокачав неподатливую педаль тормоза.

— Не иначе как наше «изделие», — с аристократической флегмой заметил Новик. — Давай задний ход. Нам тут делать нечего.

— Господи, а сразу нельзя было?.. — прорычал Яков, вталкивая рычаг передач в гнездо задней.

На бетонный мол с односторонним причалом мгновенно упала тень, и уже в неё из огненно-дымного облака, вздыбившегося над самой кипящей водой, посыпался какой-то металлический лом, горящие лохмотья, окровавленный передник кока. И фуражка кого-то из капитанов покатилась вслед за кургузым носом тягача, быстро откатывающегося назад.

Подскочив на водяной горе, нос корабля с нею же и опал в безумное и бестолковое кручение волн, и провалился в них ещё глубже, так, что вскоре на месте бака оказалась задранная корма.

Еле успев увернуться от заднего борта блиндированного «мерса», гауптштурмфюрер обернулся, не то погрозить протезом в чёрной перчатке ошалевшему водителю, не то ещё зачем — и замер с выпавшим из глаза на грудь мундира моноклем: «Donnervetter!»

Смешанные чувства овладели Бреннером. И торжество: «Говорил же я!» — сбылось его вещее предсказания оперативного значения. И злобное разочарование — всё и вся вокруг носилось, паникуя и недоумевая; а значит — от кого сейчас добьёшься трезвой и быстрой реакции?

«Разве что от старого знакомца Габе. Штурмбаннфюрер отличался пусть и несколько показным, но вполне работоспособным хладнокровием, не зря же я его вызвал сюда, — Бреннер принялся лихорадочно озираться. — Кстати, где это он запропастился?»

В этом Содоме с Гоморрой штурмбаннфюрера не было видно.

 Считаные метры и секунды

Штурмбаннфюрер Дитрих-Диц Габе в это время, с возможно более независимым видом, отдавал распоряжения:

— Ящик гранат… пулемёт… шевелитесь, Вальтер.

— В резерве только стволы, герр штурмбаннфюрер…

— Чёрт возьми, снимите с мотоцикла Пауля.

— Яволь, герр штурмбаннфюрер, — суетился оружейник, бегая туда и сюда со свернутой набок, в сторону причала, головой.

Там происходило что-то невероятное. Не то, чтобы вообще. Война всё-таки. Но чтобы подобное происходило на столь охраняемом объекте?!

Над местом, где только что колыхался на покатой волне «Кёльн», вилась и клубилась грязно-рыжая туча с белесой подбивкой пара. По всему причалу носились «шутце» с карабинами наперевес и за спиной, завывали сирены по всей базе и отдельно на крыле санитарного фургона, отрывистыми жестами регулировали эту панику офицеры. И тем более странно, что на фоне очевидной, но пока невидной, высадки русского десанта снаряжался столь воинственно вполне мирный тягач. Хоть и блиндированный на предмет перевозки боеприпасов, но отнюдь не входивший в штат боевых технических средств их зондеркоманды. Куда логичнее было бы, — раз уж началось такое светопреставление, — со стороны Габе озаботиться немедленным выдвижением их бронетранспортера. Но их испытанный в боях «Das Krokodil» [63] недоуменно таращился круглыми фарами с приплюснутого рыла в тёмном углу гаража. А полугусеничный «мерседес», минуту назад беспардонно ввалившийся зарешеченной кургузой мордой чуть ли не в самые ворота блокгауза, затмив божий свет, как посланник ада, на глазах обрастая всеми признаками «Троянского коня». Вот только насчет римлян в его утробе… Что, только эти двое чужаков, приехавших сегодня с командиром? А кто, собственно, будет кидать гранаты и стрелять?