Моя Нирвана - Инна Инфинити

Я подхожу к кровати и достаю из-под нее спортивную сумку, с которой раньше ездил на соревнования по каратэ. Открываю шкаф и начинаю быстро снимать одежду с вешалок, но через несколько секунд замираю. Смотрю на тряпки в своих руках и пытаюсь понять: я их сам себе покупал или мне их купили они?

Я ничего от них не хочу.

Швыряю шмотки обратно в шкаф. Глаза цепляются за несколько толстовок и рубашек, которые я совершенно точно купил себе сам за свои личные деньги. Кидаю их в сумку. Быстро перебираю вешалки, отбирая только те вещи, которые были приобретены мною самостоятельно. У мамы, то есть, у этой женщины дурацкая привычка покупать мне, Леше и Ире одежду. До сих пор, несмотря на то, что мы уже взрослые.

Тело будто парализует, когда я вспоминаю об Ире и Леше. Жадно хватаю ртом воздух от осознания того, что они мне не брат и сестра. Боже… Они мне чужие. Я не их старший брат, на которого они всегда хотели равняться и к мнению которого всегда прислушивались.

Перед глазами стремительно темнеет, и я валюсь на кровать. Она кажется мне чужой. Не моей.

Абсолютно все здесь мне чужое. Люди. Предметы. Воспоминания. Жизнь.

Все чужое, все не мое.

И я как будто тоже сам себе чужой. Я — не я. Не Самойлов Михаил Максимович.

Даже мое имя кажется мне чужим.

С большим усилием я отрываю себя от этой чужой кровати и поднимаюсь на ноги. Я еле на них стою, еле двигаюсь. Хочется просто упасть и сдохнуть, но вместо этого я кидаю в сумку еще несколько вещей и выхожу из комнаты. Нужно нахрен убираться отсюда. От них всех. От всего чужого. И от всей этой лжи, в который они меня держали.

Лиза продолжает сидеть на полу у шкафа в коридоре. Она подтянула к себе колени и опустила на них лицо. Я на секунду замираю у входной двери, не имея возможности отвести от нее взгляда. Она медленно поднимает голову, и наши глаза встречаются.

Что я вижу в ее двух бездонных серых озерах? Что угодно, кроме удивления. Все происходящее совершенно точно не кажется ей странным.

Правый уголок ее губ едва заметно ползет вверх.

— Ты всю жизнь орал до посинения, что я тебе не сестра, — произносит глухо. — Накаркал.

До меня вдруг доносится плач женщины из кухни и тихий голос мужчины, ее утешающий. Игнорирую слова Лизы и, пошатываясь, направляюсь к ним. Мужчина обнимает женщину, которая рыдает ему в плечо. Как только я появляюсь на кухне, они оба вздрагивают и поворачиваются ко мне.

— Мои настоящие родители живы? — спрашиваю прямо.

Они оба смотрят на меня в испуге, опускают взгляд на сумку в руке.

— Миша, ты куда? — лепечет женщина.

— Я задал вопрос, — обрываю резко. — Мои настоящие родители живы?

При каждом произносимом мною звуке горло раздирает от боли. Кажется, что я наглотался битого стекла. Я едва держусь на ногах, меня кидает то в жар, то в холод, а сырая прилипшая к телу одежда заставляет ощущать себя будто на дне болота.

Впрочем, я и есть на этом самом дне.

— Мать нет, — тихо отвечает мужчина.

— А отец?

Он медлит с ответом.

— Мы не знаем, кто твой отец, — наконец, произносит.

На этом я разворачиваюсь и под новую порцию громких рыданий женщины направляюсь на выход. У двери снова опускаю взгляд на продолжающую сидеть у шкафа Лизу.

— Из нас двоих несчастной сироткой оказался я. — И у меня даже находятся силы издать легкий смешок. — Поздравляю. Ты выиграла в нашей войне длиною в жизнь.

Лиза поднимается с пола и подходит ко мне вплотную. Ее глаза слегка покраснели, но она совершенно точно не плачет. Ну да, чего ей плакать. Она радоваться должна, что уничтожила меня.

— Знаешь, я, пожалуй, открою бутылку шампанского, — произносит довольно дерзко и ухмыляется. — Мне действительно есть, что отпраздновать. Иди к своей Виолетте, — кривит физиономию, — пусть утешит тебя. А когда отойдешь от шока, позвони мне. Выпьем кофе как-нибудь.

Я в недоумении смотрю на ее самоуверенное лицо. Еще десять минут назад она, увидев произошедшее на кухне, срывалась на плач. А сейчас довольная собой скалит зубы.

Воистину Бестия.

— Я ненавижу тебя, — шепчу ей со всем чувством, каким могу, и падаю спиной на дверь, потому что силы совсем иссякли.

Это все из-за нее. Если бы не она, я бы никогда не узнал то, что не хочу знать.

Бестия улыбается еще шире. Медленно тянется к моему лицу и накрывает ладонью щеку. Я тут же откидываю голову назад, подальше от ее обжигающего прикосновения.

— Не смей меня трогать, — хриплю.

— Почему? — широко распахивает глаза. — Теперь ведь можно. Наконец-то.

Если бы у меня были силы, клянусь, я бы приложил ее лицом о стену, чтобы стереть это радостное выражение. Но я уже не держусь на ногах, поэтому просто опускаю дверную ручку и вываливаюсь в подъезд.

Не знаю, каким чудом мне удается спуститься по лестнице. Дождь и ветер усилились, и сейчас на улице практически ураган. Я делаю шаг по направлению к машине, но тут же торможу, глядя на «Хонду».

Эту машину они подарили мне на совершеннолетие.

Достаю из кармана джинс ключи и вышвыриваю их на дорогу, а затем ковыляю к проезжей части и начинаю голосовать. Сильнейшие порывы ветра сносят меня с ног, и, чтобы не упасть, мне приходится облокотиться на чей-то автомобиль.

Возле меня наконец-то тормозят разбитые «Жигули». Пассажирская дверь открывается, и я вижу через нее водителя кавказской национальности.

— На Ленинскую Слободу отвезешь? — пытаюсь своим севшим и хриплым голосом перекричать свистящий ветер.

— Садись, — басит водитель.

Я забираюсь в салон и, стуча зубами, пытаюсь согреться. В машине воняет перегаром и дешевыми сигаретами. Вдруг резко хочу курить. Нащупываю в кармане джинс пачку, пытаюсь вытащить ее, но не получается, потому что бумажная упаковка с никотиновыми палочками внутри промокла насквозь и крошится прямо в руках.