Молот Вулкана. (Сборник) - Филип Дик

— Я уведомлю об этом ответственного за безопасность нашей миссии, — сказала она. — Мистера Мэйджбума. Чтобы никакая случайность… — она вдруг примолкла.

— Что-то не так?

— Со мной происходит что-то совершенно необычное… — доктор Риттерсдорф нахмурилась. — Что-то встрепенулось во мне. Глубоко внутри. Если бы я со всей определенностью не знала… — Вид у нее стал очень смущенный. — Ничего страшного. Не беспокойтесь, мистер… Бейнс, верно? — Она быстро осушила стакан до дна. — Я ощутила такое неожиданное для меня самой возбуждение. Как мне кажется, это все связано с теми тревогами, что я испытывала. Мы так не хотели увидеть здесь… — Речь ее стала заплетаться. Пройдя в угол каюты, она уселась в кресло. — Вы подбавили что-то в этот напиток. — Поднявшись, она выронила из рук стакан. Затем как можно быстрее метнулась к красной кнопке на противоположной стене каюты.

Когда она оказалась с ним рядом, он обхватил ее за талию. Полномочный представитель межкланового совета Альфы-III-М2 сделал решающий ход. На радость или горе, но замысел его был уже приведен в действие как часть их обшей борьбы за право на существование.

Доктор Риттерсдорф укусила его за ухо, едва не отхватив мочку.

— Эй, — слабо запротестовал он.

Затем удивился:

— Что вы делаете?

После чего сказал:

— Варево Ледебера в самом деле сработало.

И добавил:

— Но, как мне кажется, есть предел всему.

Прошло какое-то время, и он произнес, задыхаясь:

— По крайней мере, должен быть.

Раздался стук в дверь.

Чуть-чуть приподнявшись, доктор Риттерсдорф крикнула:

— Убирайтесь!

— Это Мэйджбум, — послышался приглушенный голос из коридора.

Резво вскочив на ноги, при этом высвободившись из объятий, доктор Риттерсдорф подбежала к двери, заперла ее на защелку, после чего резко развернулась и, с искаженным страстью лицом, бросилась — так, во всяком случае, ему показалось — на него. Он зажмурил глаза и приготовился к удару ее тела.

Приведет ли все это, однако, к тому, что они добьются, чего хотели? В политическом отношении…

Навалившись на нее всем своим телом, буквально пригвоздив ее к полу, чуть правее груды одежды, которую она поспешно с себя сбросила, Бейнс прохрипел:

— Послушайте, доктор Риттерсдорф…

— Мэри. — На этот раз она укусила его за губу. Зубы ее клацнули с поразительной силой, он сморщился от боли и непроизвольно зажмурил глаза. И это оказалось роковой ошибкой. Ибо в то же мгновенье он был перевернут на спину. Затем он почувствовал, что лежит совершенно распластанный, будто пригвожденный к полу — ее острые коленки глубоко вонзились в нижнюю часть его живота. Руками она обхватила его голову чуть повыше ушей и, намотав его волосы на пальцы, что было силы тянула их вверх, как будто в ее намерения входило оторвать его голову. И в то же самое время…

Ему удалось очень слабым голосом крикнуть:

— Помогите!

Тот, кто был по ту сторону двери, однако, по всей вероятности, уже ушел. Ответа не последовало.

Бейнс представил себе красную кнопку на стене, которую Мэри Риттерсдорф едва не нажала — собиралась нажать, но теперь, в этом уже не было ни малейшего сомнения, ни при каких обстоятельствах не нажмет в ближайший миллион лет. — Он начал дюйм за дюймом продвигаться в направлении кнопки.

Ему так и не удалось до нее дотянуться.

И что совсем меня убивает, подумал он в отчаянии, это то, что вдобавок ко всему, все происходящее сейчас на полу каюты 32-Н не приведет ни к каким существенным политическим последствиям.

— Доктор Риттерсдорф, — проскрежетал он, хватая воздух ртом, как выброшенная на берег рыба, — будьте же благоразумны. Ради Бога, давайте поговорим, ладно? Пожалуйста.

На этот раз она укусила его за самый кончик носа. Он почувствовал, как сомкнулись ее острые зубы. Она только громко рассмеялась. От этого долгого, раскатистого смеха у него мороз пошел по коже.

Похоже, от этого-то я и погибну, решил он в конце концов. Прошло, как ему показалось, бесконечно долгое время, в течение которого никому из них не удалось вымолвить ни слова. От этих ее укусов. Она закусает меня до смерти, и я ничего не смогу поделать. У него возникло такое ощущение, что ему удалось расшевелить глубоко скрытое сексуальное буйство самой вселенной, которое теперь обрушилось на него своей непреодолимой мощью. Это была стихийная, изначальная, но огромная сила. Это она пригвоздила его к ковру здесь, на полу каюты, лишив его возможности спастись. Если бы только кто-нибудь вломился сюда, кто-нибудь из вооруженных часовых, например…

— Ты знаешь, — прошептала Мэри Риттерсдорф, увлажняя слюной его щеку, — что ты самый красивый мужик из всех, что когда-либо жили? — При этом она чуть отстранилась от него, устраиваясь на его туловище поудобнее, все еще продолжая сидеть на корточках. И тут он своей возможности уже не упустил — откатился в сторону, затем, прямо, как был, на четвереньках метнулся к заветной кнопке и стал вслепую поспешно шарить рукой по стене, пытаясь нажать ее, вызвать кого угодно — будь то землянин или сам дьявол.

Тяжело и часто дыша, Мэри ухватила его за лодыжку, подтянула к себе, вновь распластав его на полу. Неловко дернувшись, он ударился о ребро какого-то металлического ящика и громко застонал. Он почувствовал тьму поражения, звенящую пустоту полнейшего уничтожения первооснов его личности — ни о чем подобном он даже не подозревал за всю свою жизнь — и поэтому оказался совершенно не готов достойно встретить такого рода опасность.

Издав торжествующий смех, Мэри Риттерсдорф перевернула его на спину и с новой силой набросилась на него; ее голые колени снова глубоко погрузились в его плоть, грудь соблазнительно раскачивалась прямо над его лицом, она же с непонятно откуда берущейся у нее силой сомкнула пальцы вокруг его запястий и буквально распяла на полу своей каюты. Ей, по всей вероятности, было абсолютно все равно, находится ли он еще в сознании. Это он понял прежде, чем тьма, в которую он все больше погружался, стала совершенно непроницаемой. Последняя мысль промелькнула в его мозгу, — окончательное и бесповоротное решение. Когда-нибудь, каким-угодно образом он еще рассчитается с этим святым гебом Игнасом Ледебером, за все, что с ним произошло. Пусть даже это будет самым последним, данным ему в этой жизни.

— О, какая же ты все-таки прелесть, — звенел, оглушая его, ликующий голос Мэри Риттерсдорф всего лишь в сантиметре от его левого уха. — Я могла бы съесть тебя с потрохами. — Она задрожала с головы до ног, по всему ее телу прошла экстатическая волна пароксизма, напоминающая землетрясение.