Гений Зла Муссолини - Борис Тененбаум
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Франко тем временем провел в своей резиденции еще один важный разговор. Правда, этого гостя отправить в родную деревню было бы потруднее — это был сэр Сэмюэл Хоар, — но поговорить и гостю, и его любезному хозяину было о чем.
В испанских газетах в то время прошло сообщение, написанное по совершенно пустой формуле, освященной временем:
«Глава государства принял посла Великобритании по его просьбе и провел с ним продолжительную беседу».
Содержание беседы, разумеется, не разглашалось.
V
Сэр Сэмюэл в Мадриде вел себя подчеркнуто беззаботно. Демонстраций вокруг посольства он как бы «не замечал», находил время для светских мероприятий, вроде конкурса исполнителей танго, и даже поучаствовал в неофициальной части конкурса и сам, заслужив высокую оценку у компетентного человека — посла Аргентины.
Но, конечно, одной только техникой танго его заботы не ограничивались.
Служба MI-6, в которой он состоял когда-то, имела в Испании хорошие связи. Майор Хью Поллард, ведавший там делами, был искренним католиком, в годы гражданской войны всей душой сочувствовал испанским националистам, соответственно знал очень многих людей среди испанских военных. Он даже был знаком с Франко лично и оказал ему в свое время большую услугу, доставив в июле 1936-го английским самолетом в Марокко[126].
Все это сейчас, летом 1940-го, очень пригодилось. Скажем, когда генерал Хосе Лопес Пинто, командующий 4-м военным округом, устроил в Сан-Себастьяне военный парад в честь своего гостя, командира немецкой части во Франции, достигшей испанской границы, сэр Сэмюэл узнал об этом в тот же день. И немедленно подал официальный протест — на том основании, что парад шел под возгласы «Да здравствует Гитлер!».
Одновременно с протестом сэр Сэмюэл сообщил Франко, что британский флот пропускает в испанские порты торговые корабли с зерном из Аргентины и Канады. Он вообще рекомендовал своему правительству придерживаться в отношении Испании политики кнута и пряника. Скажем, разрешение на проход судам с зерном рассматривалось как «пряник», а тот факт, что пропускались они только после досмотра и только с таким количеством груза, который не позволял создавать запасы, — ну, это был /«кнут», которым, собственно, даже и не били.
В Лондоне считали, что намека будет вполне достаточно.
После серьезной дискуссии попробовали добавить и еще один намек, теперь уже на дополнительный пряник. Министр иностранных дел Англии лорд Галифакс настоял на том, чтобы испанцам сообщили, что «после окончания войны Великобритания, будет готова к переговорам о будущем Гибралтара». Интересно тут то обстоятельство, что премьер-министр Англии Уинстон Черчилль был против этой идеи.
Он сказал Галифаксу, что не следует считать Франко дураком.
Ну что толку в обещании поговорить о Гибралтаре после войны? В конце концов, если война окончится для Англии хорошо, то переговоры будут бесплодны, а если плохо — то не нужны. Тогда ведь и говорить будет не о чем?
Но лорд Галифакс стоял на своем, и Черчилль не стал с ним спорить. Дел ему хватало и помимо Испании — падение Франции означало не только полный крах всей английской стратегии на континенте Европы, но и огромные проблемы в делах чисто военно-морских. Война начиналась в 1939-м с полным преобладанием английского флота в европейских водах. Теперь, летом 1940-го, падение Франции не только выводило из строя важного союзника, но и ставило под вопрос судьбу французских военных кораблей. Мысли Пьера Лаваля о «вступлении Франции в новый европейский союз под руководством Германии» могли иметь для Англии самые серьезные практические последствия.
С этим надо было что-то делать.
VI
3 июля 1940 года английские корабли обстреляли французскую эскадру, стоявшую в порту Мерс-Эль-Кабир в Алжире, неподалеку от Орана. Если сказать, что грохот их пушек отозвался во всем мире, это не будет преувеличением. Обстрел был частью сложной операции под названием «Катапульта» — так Британское адмиралтейство нарекло целый комплекс мероприятий по предотвращению попадания французского флота в руки Германии.
В ночь на 3 июля французские военные корабли, стоявшие в Портсмуте и Плимуте, были захвачены внезапной высадкой солдат английской морской пехоты. Сопротивление было минимальным, и только в одном случае его подавили оружием. Командующие военными судами Франции, стоявшими в Александрии, под угрозой пушек решили, что «благоразумие — лучшая часть храбрости», и согласились на некую неунизительную форму интернирования своих кораблей.
Все это было сделано без выстрела и обошлось без жертв, но вот в Оране и в Мерс-Эль-Кабире дела пошли в нежелательном направлении. Командовавший там адмирал Женсоль получил сразу два ультиматума — сначала английский, требовавший разоружения на английских условиях, а потом немецкий, грозивший пересмотром условий перемирия между Францией и Германией.
В итоге французский адмирал ответил англичанам, что «на силу ответит силой».
Женсоль, что называется, «спасал честь Франции» — мысль о том, что ему действительно придется сражаться, почему-то в голову ему не пришла. У английского командующего, однако, был на руках категорический приказ Уинстона Черчилля:
«Французские корабли должны либо принять наши условия, либо потопить себя или быть потопленными вами до наступления темноты».
Адмирал подумал — ив 16.54 по местному времени открыл огонь. В итоге французская эскадра оказалась под тяжелым огнем: один линкор потоплен, еще один сильно поврежден. Двум новым линейным крейсерам, «Дюнкерку» и «Страсбургу», удалось выйти из порта и прорваться в море. Англичане их не догнали, корабли добрались до Тулона, хотя потерпели большой ущерб — «Дюнкерк» практически полностью вышел из строя.
Негодование во Франции было огромным: «Вероломные англичане напали на французский флот, стоявший во французском порту, было убито больше тысячи французских моряков…» Это нельзя было оставить без ответа — маршал Пэтен немедленно разорвал дипломатические отношения с Великобританией.
В Германии газеты Геббельса всласть поговорили о «кровожадном Черчилле, отрицающем само понятие международного права», в Италии Муссолини пришел к заключению, что англичане так и не осознали, что война уже проиграна, в Англии понимающие дело люди говорили, что операцию можно было бы провести и получше — самые ценные французские корабли все-таки сумели уйти. Ну, и так далее. Но, наверное, самые глубокие размышления по поводу операции «Катапульта» возникли в Испании.
Во-первых, Франко получил нагляднейшую демонстрацию того, что Англия, несмотря ни на что, не считает себя побитой.
Во-вторых, ему было известно, что удар по алжирским портам нанесли
