Лапочки-дочки из прошлого. Исцели мое сердце - Вероника Лесневская

Тем более, у женщины. Но с Верой обычные методы не действуют, а принципы рассыпаются в прах.

- О ком… - поправляет еле слышно. И впивается в меня пристальным взглядом. - О Дарье…

Глава 26

Вера

Дрянь!

Неужели все, что рассказал мне Костя, правда? Мне сложно представить, как мать может отказаться от собственных детей. В каждой женщине изначально заложен родительский инстинкт. Даже животные порой жертвуют собой во имя сохранения потомства. А она… хуже твари.

Может, Воскресенский все-таки преувеличивает, пытаясь очернить бывшую?

Исподлобья смотрю на его волевое, слегка тронутое мимическими морщинами лицо. Строгий, упрямый подбородок, смягченный ямочкой. Изучаю расслабленную позу, небрежно расстегнутые пуговицы помятой за день рубашки, опущенные плечи, удобное положение рук. Останавливаюсь на длинных пальцах, покоящихся на бумагах. Возвращаюсь к графитовым глазам, темным и холодным, как бездонная пропасть, ловлю задумчивый прищур, тушуюсь под пристальным взглядом.

И… верю ему.

Не знаю, почему. Не могу объяснить, что чувствую в этот момент. Во мне бурлит смесь противоречивых эмоций. Но ни одна из них не направлена против Кости.

Значит, все правда. И «несчастная» Дарья на самом деле…

Сжимаю кулаки под столом. Меня всю трясет от обиды за лапочек. Они же такие чудесные. Два рыжих подарка небес. Я бы жизнь за них отдала, не раздумывая, хоть мы и неродные. А Воскресенский… за четыре года доказал, что достоин быть их отцом. Лучшим. И, к сожалению, единственным родителем. Потому что их настоящая мать…

Подлая дрянь!

- Согласен, - выдыхает Костя, и я понимаю, что произнесла это вслух. – Только при девочках не говори это слово, а то я на ночь глядя плохо соображаю, чтобы искать ему аналоги, - выдавливает из себя некое подобие улыбки.

- Твой сарказм – это что-то вроде защитной реакции? – парирую я.

- Не исключено, - легко соглашается. - Как и твоя язвительность.

Улыбаюсь в ответ. Кажется, мне начинает нравится его прямолинейность. И то, что он сам четко видит собственные недостатки и не отрицает их. Это признак уверенного в себе мужчины. И честного. От которого не ждешь удара в спину. Наоборот, Воскресенский развернет тебя, демонстративно покрутит ножом перед самым лицом, неторопливо и обстоятельно выскажет все, что о тебе думает, и… Дальше ему и делать ничего не надо будет, потому что ты сам зарежешься, лишь бы сбежать от него, хоть на тот свет.

На удивление, в моей душе нет больше ни капли гнева на Костю. Словно во время нашей беседы пали высокие крепостные стены, рассыпавшись камнями, и впустили, наконец, больше солнечного света, который разогнал тьму. И, пока я пытаюсь согреться под его лучами, он продолжает серьезнее:

- Я переживаю, что Даша будет манипулировать чувствами детей. Не зря ведь ищет с ними встреч. Понимает, что лапочкам не хватает мамы, - запинается, скользнув по мне напряженным взглядом. - Да ты и сама это видишь, - склоняется к документам. – Если Даша сможет наладить с ними контакт, чего она всеми силами добивается, и расположить их к себе, то это все усложнит. Против дочерей я бессилен и безоружен. И бывшая это понимает.

- Как ты поступил с ней сегодня? – уточняю, пытливо всматриваясь в мрачное лицо. Костя был так зол, когда увидел нас с Дашей, что у меня до сих пор мурашки по телу от одного лишь воспоминания о его разрушающем негативе. Как он сам выдерживает это?

- Далеко не так, как хотелось бы, потому что мне нельзя в тюрьму, - вновь «выставляет щит», но, покосившись на меня, все-таки признается: - Вызвал знакомого участкового. Он просто напомнит ей букву закона, - оправдывается поспешно.

- Она ведь все равно не сдастся, - чувствую, как тревога разгорается в солнечном сплетении. Гадкое ощущение. Будто должно случиться нечто плохое.

- Понимаю, - Костя встает, шагает к бару. - Но мне надо время, чтобы окончательно и при этом законно от нее избавиться.

- Страшно, что за это время она может навредить детям, - взволнованно наблюдаю за каждым его движением.

Однако он всего лишь достает минеральную воду в стекле и два стакана. Становится рядом со мной, упираясь бедром в край стола.

- Может, - наливает мне воды, и я жадно пью. В горле пересохло после тяжелого, нервного разговора. – И уже дважды Даша чуть не сделала это. Если бы не ты… - Костя сжимает бутылку настолько, что я боюсь, как бы она не лопнула. Подставляю пустой стакан, отвлекая его от мрачных мыслей.

Плеснув мне еще минералки, он задумчиво умолкает. Принимает какое-то важное решение. Сам. Как привык это делать. Я же послушно жду, когда он заговорит. Потому что я в этой семье никто. Няня. Или «партнер», что бы это не значило для Воскресенского. Но уж точно я не тот человек, который имеет право лезть с советами. Я и так взяла на себя слишком много. Удивительно, что он терпит меня и вообще согласился поговорить, причем откровенно.

- Вера, у тебя много заказов осталось? – выдает после паузы.

Встрепенувшись от неожиданности, я запрокидываю голову, чтобы посмотреть ему в глаза. Снизу вверх. Однако, несмотря на то, что Костя опасно нависает надо мной, я не ощущаю его давления или превосходства. Мы общаемся на равных.

- Предыдущие все сдала, Дашин не в счет, - опомнившись, восстанавливаю в разрозненных мыслях свой «рабочий график». - И сегодня взяла один новый.

- Можешь передать его этому своему... – красивое лицо недовольно искажается.

- Матвею? – кривится сильнее, и я понимаю, что угадала. - Ну, в принципе, заказ несложный. Могу, - непонимающе свожу брови. - А зачем?

- Чтобы уехать.

- Но я… - растерянно выдыхаю.

Понимаю, что сопротивление бесполезно, однако не в моей натуре подчиняться беспрекословно. Я должна хотя бы знать цель и место. Участвовать в обсуждении, а не слепо следовать за поводырем. Пусть даже таким грамотным, сильным и убедительным, как Воскресенский.

Хмурюсь, вопросительно и смело глядя на важного, возвышающегося надо мной мужчину, и его уверенность пошатывается.

- На время, - объясняет осторожно, словно крадется ко мне по минному полю. - Немного отдохнете с девочками за городом.

- Кажется, я догадываюсь, к чему ты клонишь…

Я медленно поднимаюсь, и мы оказываемся лицом к лицу. Поясницей упираюсь в спинку кресла, которое мешает мне отступить назад. В поисках точки опоры врезаюсь пальцами в край стола и сама не узнаю свой