Лапочки-дочки из прошлого. Исцели мое сердце - Вероника Лесневская

не торгую детьми, - осекаю ее под звук хлопнувшей двери авто. – С Инной на празднике вы так же договаривались? – с ужасом догадываюсь, вспоминая День рождения. Воскресенский был прав, наказывая администратора. Это была не слепая ярость, а предчувствие.

- Не твое дело, - скрипит зубами недомать, обнажая свое настоящее лицо. – Ты все равно вылетишь отсюда сегодня, - хмыкнув зло, она сует деньги в большой карман моего кардигана, который я накинула на ходу.

Перехватываю руку за запястье, с отвращением отбрасываю от себя, но поздно. Ее ладонь пуста, а на губах играет издевательская ухмылка.

Недоуменно опускаю глаза, медленно осознавая, что Дарья меня элементарно подставила. Значит, чутье меня не подвело – и она действительно лживая стерва. В ее рассказах о Константине нет ни грамма правды. Однако это вряд ли спасет меня сейчас. Ведь отвратительный характер своего мужа она изучила в совершенстве…

- Ну и, какого хрена здесь происходит? – гремит мужской голос. Совсем близко.

Спрятав руки в карманы брюк, к нам шагает взбешенный Воскресенский. Останавливается напротив, расстреливает ненавидящим взглядом бывшую, а потом поворачивает голову ко мне:

- Вера?

Коротко. Хлестко. Наотмашь. Будто дал пощечину.

- Держу оборону, - оправившись от шока, кидаю ему в ответ с укором.

Вижу сомнение в потемневших от злости глазах. И понимаю, как неубедительно выгляжу со стороны. Мои слова расходятся с действиями. Ведь в этот самый момент я подрагивающей рукой ныряю в карман и собираю деньги в кулак. Выбрасываю часть смятых купюр на землю, тянусь за оставшимся. Выгребаю все, чуть ли не выворачивая карман, словно избавляюсь от ползучих гадов, забравшихся под мою одежду.

Не могу побороть отвращение. К женщине, которая оценила своих детей в несколько грязных бумажек.

- Происходит то, что и ожидалось, Костя, - ехидно, с чувством собственного превосходства, тянет Даша. - Ни одна няня не в состоянии заменить детям мать.

С презрением смотрю на нее и замечаю, как она косится на купюры, подхватываемые ветром. Убирает руки за спину, сцепив кисти в замок. Будто сдерживает себя, чтобы не наклониться за деньгами.

- Ты лучше рот закрой, Даш, - неожиданно осекает ее Воскресенский. - Не испытывай мое терпение, - цедит, накаляясь от гнева.

Обращается к ней, но ни на секунду не сводит с меня глаз, будто пытается прочитать. Смело выдерживаю наш зрительный контакт, потому что скрывать и бояться мне нечего.

- Это был один из моих заказов, - произношу ровным, бесстрастным тоном и небрежно киваю на его бывшую жену. – И он оказался с сюрпризом.

- Кость, ты готов доверить девочек первой встречной, - она продолжает отыгрывать свою партию, рассчитанную на единственного зрителя. Потому что я, в отличие от Воскресенского, смотрела спектакль с самого начала. - Наших с тобой дочерей! Какой-то чужой бабе! – театрально вздыхает. - Все они продажные. Даже те, с которыми ты спишь.

Впервые за все время Костя отрывается от меня, обращая волну ярости на Дашу. Хватает ее за локоть, намереваясь оттащить прочь с территории.

- Заткнись! И не смей…

Он осекается на полуслове и замирает, раскрыв рот. Удивленно и немного растерянно смотрит на шикарный, расстегнутый плащ Даши, по которому растекается нежный масляно-заварной крем. Между краями недешевой оливковой ткани размазаны кусочки хрупких белковых коржей. Изящная блузка цвета слоновой кости дополнена жирными разводами на груди и миндальной стружкой вокруг пуговиц и в декольте.

Даша не двигается, боясь пошевелиться и окончательно угробить свою одежду. Лишь хлопает ресницами и часто дышит, не веря в произошедшее.

Недоуменно кашлянув, Воскресенский отпускает ее и отшатывается, чтобы самому не испачкаться. Как заклинивший робот, поворачивает ко мне только голову и выгибает бровь, не в силах озвучить застывший на губах вопрос.

- Рука дрогнула, - отбрасываю в сторону пустую коробку из-под торта.

И оттряхиваю ладони. Признаться, я сама не понимаю, что случилось. Я разозлилась на хамские слова Дарьи – и все. Дальше пелена. Руки, не слушаясь меня, сами сняли крышку и запустили нежнейший «Эстерхази» стерве в грудь. Еще и впечатали дно коробки со всей силы.

Лишь сейчас интеллигентная Вера возвращается в мое тело, но я все равно не намерена оправдываться.

Расправив плечи, снисходительно ухмыляюсь.

- Вот эти белые лепестки – это миндаль, - указываю пальчиком на прилипшую к мамашиной одежде стружку. - Один из самых аллергенных орехов. Реакция наступает через три-пять минут и достигает пика в течение нескольких часов. Сыпь, зуд, одышка, кашель, отек Квинке, - перечисляю без эмоций, в то время как в груди бушует ураган ненависти. - Дальше скорая. Если успеет…

- А? Что? – выйдя из ступора, Дарья судорожно вытирает блузку и плащ. - Зачем это мне? – брезгливо трясет липкими руками.

Костя задумчиво молчит, настороженно наблюдая за нами. Возвышается, сложив руки на груди, и хмуро сводит брови. Становится мрачнее с каждым моим словом. Пока не превращается в сплошное черное пятно, от которого веет грозой. Огромной тучей он нависает над нами, готовый пролиться кислотным дождем.

- Перед тем, как украсть детей, было бы не лишним хоть что-то о них узнать, - выплевываю резко. - Например, на какие ингредиенты у них аллергия. Иначе похищение может закончиться в больнице.

Краем глаза замечаю, как Воскресенский передергивает плечами. И вдруг делает широкий шаг, встав между нами. Я оказываюсь спрятана за его мощной, огромной спиной.

- Вот же тварь, - яростно выдыхает, склонив голову. Не видя его мимики, мне сложно понять, кому адресовано ругательство.

- Она врет, и так бездарно, - защищается Дарья до последнего.

- Нет, я виновата лишь в том, что позволила себя обмануть, - говорю куда-то поверх мужского плеча. - Впредь буду умнее. И подобного больше не повторится. Если, конечно, я останусь в этом доме

- Вера, - оглядывается Воскресенский.

- Я могу идти, Константин Юрьевич? Дети ждут.

Не дожидаясь ответа, оставляю бывших супругов наедине.

Глава 25

Константин

Провожаю рыжую фурию охреневшим взглядом, хмыкаю себе под нос и потираю пальцами подбородок. Не останавливаю ее. Позволяю гордой орлице вернуться к птенцам, которые по воле судьбы достались ей от тупорылой кукушки. Но их происхождение не имеет для нее никакого значения. Она яро защищает гнездо, накрыв крылом, и готова заклевать и растерзать каждого, кто посмеет сунуться туда.

Прищуриваюсь от грохота, когда Вера с размаха захлопывает ворота. Металл дребезжит, петли жалобно скрипят, железные прутья звякают. Черт, я рискую однажды сам