Королева - Карен Харпер

Я представила его Джону, и они внимательно присмотрелись друг к другу, а потом обменялись крепким мужским рукопожатием.

— Все ли хорошо дома? — спросила я, когда мы все втроем сели у огня, прижимаясь друг к другу. — Как там Мод, как дети? Ведь прошло уже… погоди-ка — двадцать шесть лет, не меньше.

— Ну да. У них у всех свои семьи, и я рад за тебя, Кэт, — сказал отец, кивнув на Джона. — Я уже дедушка, у меня семеро внуков. Надо было повидать тебя, пока я еще жив.

— Здоров ли ты, отец? На больного ты не похож.

— Здоров. Мод умерла.

— Ах, я этого не знала.

— Конечно, не знала — ты же столько лет живешь у Тюдоров.

— И когда же… от чего она умерла?

— Прошлым летом у нее образовалась какая-то опухоль во внутренностях. Мод рассказала мне, что ты когда-то обвинила ее в том… в том, что она причинила вред твоей матери.

— Я тогда была совсем молода и очень сердилась из-за того, что ты так быстро женился снова, и…

— На смертном одре она созналась, что ты была права.

Я смотрела на отца, застыв на месте. Джон протянул могучую руку и погладил меня по колену.

— Так она… она… — выговорила я, заикаясь, каким-то чужим голосом, — ударила маму по голове, а потом утопила, так?

Отец кивнул.

— Я должен был догадаться, да, наверное, в глубине души и догадывался, только очень уж мы с ней, с Сесилией, не ладили, прямо как кошка с собакой. И, да простит меня Бог, мне нравилась Мод. Кэт, я приехал задать тебе вопрос: сможешь ли ты меня простить? Бог свидетель, я рад, что ты уехала от Мод, от всех нас. Теперь уж ничего не поправишь, но я хотел, чтобы ты знала правду. — Он порылся в кошеле, пристегнутом к поясу, и протянул мне руку с узловатыми пальцами — с них свисало мамино гранатовое ожерелье, которое я так любила когда-то. Пусть я тогда была маленькая и глупая, но и теперь я горько заплакала.

Ни отец, ни Джон не стали меня успокаивать. Наконец отец кивнул Джону, и тот надел ожерелье мне на шею. Я снова подумала о перстне с рубином, который сберегла для Елизаветы на память от ее матери. И о кровавом кольце вокруг шеи Анны Болейн. Ее призрак уже несколько лет не являлся мне в страшных снах, но в ту ночь она вернулась и снова просила защитить ее девочку, позаботиться о ней.

Мой отец остался в Хэтфилде на ночь. Ее высочество милостиво приказала подать нам в гостиную изысканный обед, а после обеда даже заглянула к нам, пожала моему отцу руку, отведала и похвалила мед, который он привез в глиняных кувшинах, спрятанных в переметные сумы. Пусть она была бледна и одета очень просто, я видела, что на моего отца Елизавета произвела огромное впечатление. Потом она ушла, а мы с отцом и Джоном проговорили чуть ли не всю ночь. Отец снова и снова повторял, как он мной гордится. Я заверила, что прощаю его: он ведь не знал, что Мод — убийца. А то, что мама была жестоко и несправедливо убита, заставляло меня еще сильнее чувствовать духовное родство с Елизаветой.

Принцесса приходила еще раз — пожелать нам спокойной ночи, а наутро, когда я расчесывала ей волосы, сказала:

— Кэт, ты достигла в жизни куда больше, нежели я.

— Да ведь, любушка, вам предстоит пойти еще дальше.

— Но я слышала, как твой отец говорил, что гордится тобой, — голос у нее дрогнул. — Если бы мой отец сказал так обо мне, клянусь, я бы всем на свете пожертвовала ради этого.

Когда мой отец сообщил, что собирается в обратный путь, принцесса дала ему соверен — ведь у нас он ничего не хотел брать. Она убеждала его, что это плата за отличнейший мед, который он привез из такой дали: Когда мы прощались, повалил густой снег. Я помахала отцу рукой. Джон проехал с ним часть долгого пути до Девона. И после того дня я, прикасаясь к висевшему теперь у меня на шее маминому ожерелью, всякий раз горевала о том, что многие люди покидают этот мир прежде, чем им простят грехи их, прежде, чем они успеют помириться со своими родными. Мой отец прожил жизнь очень скромно, незаметно, у него были свои недостатки, и все же я чувствовала: как человек он был куда лучше, чем царственный родитель ее высочества.

А уже на следующий день мы получили письмо от Сесила, который извещал нас о том, что Сомерсет обезглавлен, а все его имущество конфисковано. «Что же теперь станет с его гордой герцогиней?» — подумала я. Несомненно, многочисленные враги, которых нажили они с мужем, возрадуются. Герцогиня потеряла все и отправилась в ссылку, в дальнюю провинцию. А весной дело приняло еще более серьезный оборот: выяснилось, что мы не зря боялись герцога Нортумберлендского. Король заболел и слег, однако это было не самым худшим. По какой-то совершенно непонятной причине он попрал принятый при отце закон и лишил обеих своих сестер права наследования.

— Не могу в это поверить, — снова и снова повторяла Елизавета, вышагивая по гостиной. — Эдуард нас обеих так любит! Я же чувствовала, что Нортумберленд что-то затевает! Ни малейшего намека на такую перемену — ни от него, ни от его величества, и вдруг как гром с ясного неба! Это так неожиданно для меня, если не считать, конечно, того, что я боялась за всех нас, в том числе и за свою кузину Джейн, когда услышала, что Нортумберленд добился возвышения ее отца, а затем женил на ней своего сына Гилдфорда Дадли, хотя сама она ничуть того не желала и противилась, как могла. Что же теперь на уме у этого дьявола-герцога? — обратилась она с вопросом к нам с Джоном и сама на него ответила: — Провозгласить Джейн Грей, сестру короля[70], наследницей вместо нас? Разрази его гром! Отец убил бы его за такое, голыми руками задушил бы!

Помню, еще девочкой, в Девоне, я слышала от старух поговорку о том, что беда никогда не приходит одна. Увы, это совершеннейшая правда. В июле 1553 года его величество король Эдуард Тюдор, не дожив до полных шестнадцати лет, скончался от ужасной, мучительной и неприличной болезни — то ли французской, то ли еще какой, мы так и не узнали. Кое-кто даже тихонько шептался о том, что короля отравили, однако вслух никто об этом не говорил. Нортумберленд вызывал Елизавету в Лондон — и перед смертью ее брата, и после, — но принцесса лежала в постели и жаловалась на нездоровье и на то, что убита горем. Она очень старалась, как и советовал ей Сесил, не попасть в когти Нортумберленда, да и в когти Марии, которую теперь должны были провозгласить королевой.

Последним ударом стало то, что Нортумберленд возвестил королевский указ, подписанный Эдуардом и скрепленный его печатью: сноха герцога Джейн Грей, в жилах которой текла королевская кровь, сим объявлялась королевой, а ее муж Гилдфорд, сын герцога и брат Робина, — королем Англии.

Мария также призвала Елизавету присоединиться к ней и постоять за правое дело, ибо немало англичан взялось за оружие, дабы защитить права Марии на престол. Во многом это была гражданская война — снова протестанты против католиков, — но Елизавете удалось не впутаться в это дело на протяжении тех недолгих девяти дней, пока царствовала Джейн Грей, а повсюду царила неуверенность.

Но вот самозваные король и королева схвачены и брошены в Тауэр (вместе с Нортумберлендом и еще двумя его сыновьями; одним был Робин, друг Елизаветы), и принцессе — делать нечего — пришлось ехать в Лондон, чтобы присутствовать при коронации сестры: тут уж отказ был бы воспринят как оскорбление, а перегибать палку было нельзя. Хорошо уж и то, что восстание англичан ради утверждения на троне Марии вернуло и Елизавету, пусть на время, в число законных наследников престола.

— Не могу я ехать в Тауэр, Кэт, пусть даже во дворец, и готовиться к торжественному въезду моей сестры в Лондон и последующей коронации. Мне безразлично, что там предписывают традиции королевской семьи, — заявила мне Елизавета, когда мы остановились, чтобы подкрепиться на последнем перед Лондоном постоялом дворе. — Мне думалось, что я смогу заставить себя побывать там, где убили мою матушку, но теперь вижу: это выше моих сил. В Лондон-то я прибуду, но не стану сопровождать Марию в Тауэрский дворец, как она приказала.

— Да ведь традиции играют огромную роль, вы и сами это знаете. Ваша матушка с триумфом прибыла туда накануне своей коронации, так что с Тауэром связаны и светлые воспоминания. Кроме того, обратите внимание на то, как народ приветствует вас на всем пути в Лондон, — убеждала я, взяв принцессу за локоть и наклонившись к ее уху; все это происходило в освобожденном для нас общем зале таверны. — Или вы полагаете, что мне приятно будет снова побывать в Тауэре? Но я пойду на это, лишь бы вы не оказались в немилости у Марии и заняли достойное место в ряду наследников престола — после стольких тяжелых и тревожных лет.

Елизавета сжала мою ладонь обеими руками, прикусила губу и кивнула.

— Но там ведь находится в заточении кузина Джейн, там Робин. Они, возможно, даже услышат, несчастные, как мы веселимся во дворце.