Воспоминания. Время. Люди. Власть. Книга 1 - Никита Хрущев

После смерти Патона институтом руководит, причем успешно, его сын Борис, который сейчас является Президентом АН УССР.

Когда Патон умер, заканчивалось строительство в Киеве нового моста через Днепр. Это был самый большой мост в Киеве. Он цельносварной. Патон добивался этого, и я его поддержал, чтобы была принята цельносварная конструкция. Он был техническим руководителем по сварке моста. Я в то время приехал по какому-то делу на Украину. Украинцы носились с идеей присвоить этому мосту мое имя. Меня это удивило, особенно потому, что к тому времени у нас уже было принято решение запретить присваивать предприятиям, учреждениям, колхозам и пр. имена руководителей партии и правительства, находящихся в здравии. И даже ряд почетных имен, которые были присвоены раньше, мы специальным решением сняли. Как я в шутку говорил тогда, лишили всех прав и состояния этих людей, которые «нахапали» себе фабрики, заводы и города. Нездоровое даже было такое соревнование, чье имя будет присвоено большему количеству предприятий или колхозов. Это дикая вещь! При Ленине этого, по-моему, еще не было. Потом иногда присваивалось имя здравствующего Буденного (как героя Гражданской войны). Присваивались также имена умерших в память их добрых дел, которые они совершили для партии, ради народа.

Я спросил украинцев: «Зачем вы хотите присвоить мое имя мосту? Это прямое нарушение решения ЦК. Я против, тем более что сам был инициатором вынесения такого решения. Неужели вы не понимаете, в какое положение меня ставите? Прошу вас никуда не вылезать с предложениями такого характера. И зачем долго искать, кто более достоин, чтобы его имя было присвоено этому сооружению? Вот академик Патон. Прошу, внесите именно такое предложение, и правительство утвердит его». Так мосту было присвоено имя Патона. И сейчас этот мост, как говорится, живет и здравствует, а люди, проезжая по нему, вспоминают добрым словом его создателя академика Патона.

Вторая мировая война приближается

Когда в 1938 году я возглавил Компартию Украины, Сталин предложил ввести меня в члены Военного совета Киевского Особого военного округа (КОВО) с тем, чтобы я мог приобщаться и к военным делам: «большая война» СССР с врагами неизбежна, партработникам надо все знать самим. Тем более, добавлю, что столько было в РККА «вредителей», столько было изъято лиц командного состава. Большинство их не вернулось после ареста, были казнены либо направлены в лагеря. Командующим войсками КОВО был Тимошенко[219]. О нем мне рассказывал Сталин, он его знал лично еще по 1-й Конной армии и хорошо характеризовал его. Когда я был введен в Военный совет, то всегда аккуратно ходил на его заседания и слушал все выступления. Там разбирали конкретные вопросы. Главным образом тогда занимал всех вопрос о создании укрепленных районов по нашей западной границе: строили бетонные доты, вооруженные артиллерией и пулеметами; еще раньше был создан укрепленный район непосредственно под Киевом, по Ирпеню. Его начали строить в 1928–1929 годах, когда я заведовал орготделом Киевского окружкома партии. Иной раз я выезжал на военные учения, знакомился с войсками. Знакомство было, правда, довольно ограниченное, потому что я никогда не занимался непосредственно военными вопросами, так как по горло был загружен партийной работой, проблемами развития народного хозяйства: угольной промышленности, металлургии, сельского хозяйства. Но строительство укрепленного района меня интересовало. Я вообще к строительству проявлял слабость и неплохо разбирался в строительном деле. Поэтому здесь мое участие было полезным, я выезжал на стройки и следил, как идет дело.

Тимошенко информировал меня о заседаниях Главного военного совета (ГВС) РККА[220]. Он часто выезжал туда. Это человек с хитринкой. Я чувствовал по нему, что он недоволен работой ГВС, но бессилен исправить ее. Однажды выехал он в Москву (я тоже там оказался) и очень просил меня, чтобы я пошел с ним на заседание ГВС. Я никогда раньше там не был и никакого отношения к нему не имел. Говорю: «Зачем же я пойду? Неудобно. Да и как на это посмотрит нарком Ворошилов?» Он отвечает: «Обсуждать будут именно наши вопросы, вы – член Военного совета Киевского Особого военного округа, надо, чтобы вы были в курсе дела, как решаются эти вопросы. Поэтому все будет понято правильно». Мне очень не хотелось идти, но он так настаивал, что я понял: у него имеются какие-то соображения на этот счет, и я решил уступить ему и пойти на это заседание. Пришли мы с ним, заняли места: он – свое обычное, а я примостился на свободном стуле. Собрался ГВС: Ворошилов – председатель, члены ГВС Щаденко, Кулик, Мехлис и не помню уже, кто еще входил тогда в его состав[221]. Ворошилов занял председательское место, объявил повестку дня.

Я сейчас совершенно не помню, какие обсуждались конкретные вопросы, но помню общую обстановку, в которой проходило их обсуждение. Тимошенко, видимо, и пригласил меня затем, чтобы я увидел, какая там обстановка и как решаются все вопросы. Вот Ворошилов начал. Подал голос Кулик, выступал сумбурно, нельзя разобрать, о чем, по существу, говорил, потому что горячился, плохо формулировал свои мысли, орал. Сразу поднялся ералаш, атмосфера накалилась. После него еще более сумбурно выступал Щаденко. Он тоже начал жестикулировать и кричать. Ворошилов его останавливает, а он кричит на Ворошилова, резко возражает. Кончил он, выступает Мехлис. Мехлиса я знал хорошо, это был воистину честнейший человек, но кое в чем сумасшедший. Он с еще большей горячностью доказывает свою правоту. Все заговорили сразу, кто в лес, кто по дрова. Ворошилов то примиряет их, то сам кричит. На меня все это произвело впечатление несерьезной организации несерьезных людей, которые не могут дельно решать вопросы обороны страны (хотя авторитет Ворошилова тогда стоял на очень большой высоте). Кончили обсуждение, было принято какое-то решение, все ушли.

Тимошенко, повторю, человек хитрый, поглядывает на меня и как бы одними глазами спрашивает: видел, мол, какова обстановка, в которой решаются вопросы обороны СССР? Мне было трудно, конечно, сделать сразу какое-либо обобщение или какие-то выводы, потому что я единственный раз побывал на таком заседании. Сказать, что данный орган не в силах решать эти вопросы, было бы слишком смело. Ведь люди, которые входили в ГВС, – уважаемые: сам Ворошилов, Кулик – человек, который храбро воевал еще солдатом и считался знающим артиллеристом, Щаденко… Насчет Щаденко – тут своя история. Он коммунист с дореволюционным стажем, по профессии из портных. В свое время отличился на Дону, в борьбе против атамана Каледина. Я фамилию Щаденко знал еще в ту пору по публикациям, поэтому он в моих глазах обладал неким ореолом. Человек с таким прошлым! А его несуразное поведение на ГВС я объяснял просто сложностью обсуждавшихся вопросов.

Мехлиса я знал больше, знал еще по «Правде» и, сразу нужно сказать, относился к нему с уважением. Я познакомился с ним, когда учился в Промышленной академии, во время борьбы с «правыми». Мехлис как редактор «Правды» очень помог нам в этой борьбе. После этого я с Мехлисом поддерживал связь, и когда мы встречались, то обменивались мнениями и с вниманием относились друг к другу. Вспоминаю, однако, и случай, который характеризует сумасшедший характер Мехлиса. Приехав с Украины, я шел в тот раз к Маленкову в его кабинет, в коридоре встретил Мехлиса. Мехлис был тогда наркомом Госконтроля СССР. Он говорит, как всегда, горячо: «Вора поймал!» Спрашиваю: «Поймал, да одного? Наверное, в Советском Союзе еще не один вор остался». – «Да ты, знаешь ли, что воруют?» – «Ну, что?» – «Авиационные моторы». – «Тут я тебе не поверю, воруют, верно, что угодно, но авиационный мотор? Кто его купит? Зачем его красть? Съесть его нельзя, продать нельзя, какой смысл в краже?»

Зашел я к Маленкову, и Мехлис ввалился туда же, опять продолжалось обсуждение. Маленков, оказывается, уже рассматривал этот вопрос. А я потом разобрался, в чем дело. Все объяснялось просто. Заводы тогда имели суточные планы с суточными отчетами. Например, завод должен был сделать в день 100 моторов, а сделал 101. Но показывал 100, а если сделал 99, то тоже показывал 100. Таким образом, плюс на минус, и получалась в совокупности месячная плановая выработка. Мехлис же подсчитал все «плюсовые» моторы, которые не были показаны, и решил, что они уворованы. Этот вопрос разбирал затем Сталин, обсуждение проходило очень бурно, и меня удивило тогда, что Сталин долго не понимал столь простой механики. Нависла угроза над директорами заводов, но в конце концов постигли, что не было воровства. Запутал дело, конечно, Мехлис, взбудораживший Политбюро.

А вот другой случай. Мехлис во время военных событий на озере Хасан[222] в 1938 году был начальником Главпура РККА. Поехал он на Дальний Восток. Потом вернулся и рассказывал, какие же там вредители, сколько врагов народа! И стольких-то он арестовал… Есть там один подлец, да и фамилия у него Подлас[223]. Он его тоже арестовал. Я потом еще расскажу об этом Подласе, какой это был замечательный человек и как он прекрасно действовал во время Великой Отечественной войны, несмотря на то, что еще не был по-настоящему реабилитирован.