Ферсман - Олег Писаржевский

Напряженно всматриваясь вперед, караван поплыл дальше, ныряя из одной впадины в другую и медленно, с опаской продвигаясь по крутым склонам песков.

Снова мучительный путь.

Вторые сутки идет измученный караваи, идет на северо-запад, вопреки карте. Впрочем, карты практически не существует, в ней обнаружены такие погрешности, которые сводят на нет ее указания.

К полудню — началу наибольшего пекла — караван вступил на голый бархан, сложенный из подвижного песка. Участники экспедиции встрепенулись. За эти несколько дней они приобрели уже немалый опыт путешествия по пустыне и знали, что именно такие пески — окланы — окружают такыры. А там, где такыр, там могут быть и колодцы.

И, действительно, вскоре показались струйки белого дыма, а через минуту с вершины бугра открылась долгожданная картина: внизу, к северу, уходил ровный, как скатерть, огромный такыр; у края его виднелись кибитки, а около них знакомый плетень из кривых ветвей саксаула. Колодец! Какое счастье — отбросить все тревоги! Исследователи больше не думали уже ни о чем, они стремились вперед — к длинной веренице огромных впадин, окруженных венцом каких-то каменистых обломков. Не было никаких сомнений — здесь выходили на поверхность коренные породы, как называют геологи каменные массивы, слагающие толщу земной коры. Вершины разбитого плато были окаймлены песчаными валами, а далеко, километров за двенадцать, снова виднелись серные бугры с обрывистыми склонами.

Очередная встреча с кумли — «людьми песков», чай, угощение, сбор воды, поиски проводников, печение хлеба — все эти, обычно столь приятные минуты отдыха от утомительного перехода на этот раз казались досадным препятствием на пути к столь близкой цели. Как только последний верблюд, налившись солоноватой водой, отвалился от колодца, путешественники помчались вперед, взапуски, обгоняя верблюдов, по ровным, как паркет, впадинам выдувания.

Все говорило о том, что экспедиция достигла конца намеченного маршрута: и старые развалины печей и странные, искривившиеся и сверкающие яркожелтые выходы почти чистой серы среди белоснежных песков на вершине холма. Сера! Везде сера! Большие янтарные кристаллы серы украшали трещины в камнях. Сколько ее здесь!..

Экспедиция достигла самого большого бугра — Дарваза, что значит «ворота». Действительно, бугры, расположенные по обе стороны тропы, напоминали башни ворот средневековых замков и крепостей.

Тропа пролегала по впадинам, описанным некоторыми путешественниками по Кара-Кумам как высохшее русло воображаемой реки Чарджуй-Дарьи. Но под копытами лошадей звенели светложелтые мергели. Не требовалась чрезмерная проницательность, чтобы по виду этих осадочных горных пород, состоящих из смешанных между собой глины и известняка, заключить, что под ногами путешественников отнюдь не русло, проработанное текучей водой. Это, несомненно, бессточные впадины, образованные отчасти в результате выщелачивания легко растворимых осадками пород, а главным образом в результате их выветривания и выдувания.

На следующий день ни зной, ни отвесные лучи безжалостно палящего солнца — ничто не могло остановить исследователей, которые бродили от холма к холму. Они отламывали образцы, взламывали корки, покрывавшие вершины бугров, словно панцырями. Эти защитные покровы обязаны своим возникновением климатическому режиму южных пустынь, где в поверхностном слое идет нередко щелочное выветривание. Ферсман был прав в своих предположениях: ветер выступал, по существу, как химический фактор! Количественные перемещения частиц почвы, осуществляемые ветром, приобретали здесь новое качество. Здесь же происходило накопление водных окислов кремния — того образования, которое минералоги называют опалом.

Всюду с поверхности шли интенсивные процессы окисления, уничтожающие самородную серу и превращающие ее в свободную серную кислоту. Нужно заметить, что, работая в кара-кумских песках, исследователи не сразу поняли это свойство серных месторождений. Когда собранные ими образцы серной руды, аккуратно завернутые в бумагу, прибыли в Ленинград, оказалось, что бумага совершенно разъедена. На этикетках остались только отдельные обрывки; а местами оказались поврежденными даже ящики. Это явление настолько заинтересовало Ферсмана, что он описал его в «Докладах Академии наук» и выделил природную серную кислоту как новый жидкий минерал.

…Во рту пересыхало так, что трудно было говорить. Зной звенел в ушах. Ученые перебрасывались только отдельными короткими репликами. Они думали об одном и том же, испытывая волнующее, незабываемое предчувствие, вернее предвкушение, почти совершившегося открытия. Прекрасные мгновенья, знакомые каждому исследователю, каждому искателю! Тот, кто сумел вложить в эти переживания всю силу, всю страстность мятежного духа, — тот никогда не покинет трудную каменистую тропу, по которой ученые взбираются к сияющим вершинам познания природы.

«Природа, ее тайны не даются без борьбы, организованной, планомерной, систематической, — писал по этому поводу Ферсман. — И в этой борьбе за овладение тайнами природы, ее силами, — счастливый удел ученого, в этом его жизнь, радости и горести, его увлечение, его страсть и горение. Но если у исследователя нет этой страсти, если по шестичасовому звонку поспешно запирает он двери своей лаборатории и если его рука не дрожит, когда он производит последнее взвешивание или последнее вычисление, — он не будет настоящим ученым».

В этот знаменательный, незабываемый день на буграх Дарваза впервые дли Ферсмана и Щербакова стали до конда ясны ошибки старых исследователей.

Окончательно выяснилось, что все без исключения бугры отнюдь не вулканические жерла, выносившие пары серы и сернистые источники, а лишь остатки развеянных ветрами увалов.

Вместо большого русла таинственной реки Чарджуй-Дарьи перед исследователями лежали выдутые ветром, размытые водами впадины.

В последний вечер путники засиделись у костра Вытянув усталые члены, кутаясь в одеяла от холодного ветра, Ферсман и Щербаков обменивались впечатлениями. Сейчас они уже пытались связать в общую картину открывшийся им геологический ландшафт. Они воодушевились и наперебой фантазировали, связывая картины настоящего с геологической и геохимической историей этих мест. Так родилась импровизированная геохимическая поэма, которая сохранилась в воспоминаниях Ферсмана о первой Кара-кумской экспедиции.

Туркмены были поражены, услышав через переводчика, что вся экспедиция вместе со своими верблюдами и мешками, доверху набитыми минералогическими образцами, все эти дни шла и сейчас находится на дне моря. На дне бывшего моря, конечно! Здесь всюду было море, оно подходило к самым горам Копет-Дага. Оно бывало здесь много раз, и много раз поднимались горы, и много раз опускалась земля.