Коридоры памяти - Владимир Алексеевич Кропотин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Их дом стоял на окраине, позади был зеленый дворик, цвели акации, утро начиналось с пения птиц. За окраинными постройками медленным течением проходила довольно широкая река. В ней купались. В ней водилась и рыба.
С каждым годом Игорь становился больше, заметнее в семье и поселке. Он гордился собой, когда пошел в школу, когда стал октябренком, когда его приняли в пионеры. Каждый раз, когда происходила такая перемена, он невольно оглядывался: смотрите, какой стал большой и самостоятельный.
Учился он хорошо. Во-первых, потому, что отец следил за его занятиями. Во-вторых, потому, что, как и отцу, ему было важно, чтобы жизнь семьи оставалась размеренной и надежной. В-третьих, нравилось узнавать новое.
Обычно он сидел на одной из первых парт. Поближе к учительнице, поближе к пионервожатой, поближе к тому, где в с е д е л а л о с ь. Иногда оглядываясь, он видел, что не всех занимало то, ради чего они ходили в школу. Однажды это удивило его. Потом еще раз удивило. Потом уже не понравилось: какие несознательные, сколько можно говорить им. Как-то он подумал о них вполне определенно: ну и зря, только еще больше отстанут, ведь все равно придется и учить уроки, и участвовать в мероприятиях. С этого времени он бессознательно разделял своих сверстников на тех, кто был ближе к тому, где в с е д е л а л о с ь, и тех, кто держался в стороне, будто их главное занятие было не учеба и главное место не школа, а что-то помимо учебы, за пределами школы.
Жизнь становилась все определеннее. Игоря окружал мир самостоятельных людей, мир людей, знающих свое место, свои обязанности.
Примером самостоятельности являлся отец. Высокий, худощавый, он был сдержан, но тверд, его уважали товарищи. Он любил одеться во все свежее, выглаженное, был чисто побрит, любил аккуратность во всем. И его товарищи, что приходили к ним в гости, тоже были одеты во все чистое и опрятное. Отец никого не баловал, но и не наказывал. В этом не было нужды. Для всех в семье правила были одни.
Бывало, отец ходил на рыбалку. Он не был заядлым рыболовом, но посидеть у реки любил. Брал с собой Игоря. Шли молча. Солнце уже поднималось над ровной и казавшейся голой землей, и все вокруг до самого неба охватывало оранжево-розовым светом. Состояние, в котором находился отец и которое передавалось Игорю, было особое: возникало ощущение значимости мира, где они жили. Радовали и наполнялись значением открытая, без кустов и травы, река, насквозь просвеченная у низких берегов, тени от неприметных в обычное время неровностей земли и дна реки, утренняя тишина, они сами, отец и он, Игорь, все это видевшие и ощущавшие. Они приготавливались и садились. Занимал внимание поплавок, вдруг уходивший вглубь, круги на спокойно рябившей воде. Хорошо было сознавать, что рыба тоже жила, что в реке с такой прозрачной водой и рыжим от солнца дном было, оказывалось, не пусто. Там находились свои пространства, свои знакомые рыбам места и пути, свое время клева. Игорь будто ощущал эту реку пространство, реку-время, так все там походило на то, что было на земле у людей. Ему казалось, что он чувствовал рыбу по другую сторону удочки, видел, как она подходила к крючку, проверяла наживку, хватала ее. Ему нравилось, что все в жизни было так определенно, одномерно и однозначно. На земле, в небе, под водой все можно было увидеть и измерить.
Примером самостоятельности был и дядя, брат матери, чекист. Он и походил на мать. Такой же широкий, невысокий лоб, такие же русые чрезвычайно мягкие волосы, такое же широкое скуластое лицо. Он приходил к ним запросто и, как человек, который, где бы он ни был, чувствовал себя на своем месте, располагался в их тесной комнате за столом.
Дядя и отец дружили. Общительность дяди подчеркивали достоинства сдержанного отца. Может быть, физически отец превосходил дядю, но как невозможно было предположить, что отец мог изменить себе, так еще труднее представлялось, чтобы это сделал дядя. В нем чувствовалось какое-то иное преимущество. Казалось, что он знал и умел что-то такое, против чего даже такой сильный и уверенный в себе, в своей бригаде, в положении дел на шахте отец мог оказаться беззащитным.
Увидев Игоря в парадной форме суворовца, мать всплакнула.
— Ты чего, мама? — спросил он.
— Вот ты и пристроен, вот ты и пристроен, учись хорошо, Игорь, — сказала мать. — Спасибо дяде, помог.
Упоминание о дяде не понравилось Игорю. Но мать можно было простить. Она гордилась им, своим первенцем.
Отец пришел с работы. Сначала он умылся и переоделся, сообщил матери новости о бригаде, о шахте, потом как взрослому пожал руку сыну.
— Пройдись-ка, — сказал он.
Игорь прошелся.
— Хорошо, — сказал отец. — Худ только. Вы что там, спортом не занимаетесь?
— Занимаемся, — возразил Игорь. — Каждый день.
— Это хорошо, — сказал отец. — Ничего, были бы кости, мясо нарастет.
Невольно смерив себя с отцом, Игорь удивился, что оказался меньше, чем представлялось ему, такой высокий и сильный был отец.
Легкий запах угля, сопровождавший Игоря, пока он шел по поселку домой, приготовил его к встрече с родными. Раньше Игорь тоже любил этот запах. Аромат угля и теперь был приятен ему.
По тому, как откуда-то издалека смотрел на него отец, Игорь почувствовал, что тот видел в нем что-то уже самостоятельное, серьезное и заслуживающее внимания. Это нравилось. Он и сам как бы уже отделял себя от отца, но сознавал, что корень у них был общий. Вообще-то дома все шло по однажды установленным правилам, но сестра, она была на три года младше Игоря, подросла, поглядывала на него как на взрослого. Он раздал подарки, не раздавал их раньше, ждал отца. Их долго рассматривали, благодарили. Потом приходили знакомые и родственники. Они еще с порога смотрели на него в форме, узнавали его, улыбались.
Так было теперь каждый день. Когда он был в форме, на него смотрели. Дома. На улице. Как бы умноженный обращенными на него взглядами, Игорь нравился и сам себе. Но теперь его уже не подмывало оглянуться: вот какой вырос большой, какой стал самостоятельный! Теперь ему представлялось, что он в самом деле стал самостоятельным и заслуживал внимания.
Нет, он не кичился, в его семье это было не принято. Но он гордился, что первый
