Я без тебя не могу (СИ) - Рахманина Елена

Я покинул СИЗО, сделав вывод о том, что Андрей вряд ли способен причинить ей какую-то неприятность, а жизнь его обидела достаточно и еще обидит не раз – может быть, с моей помощью, а может и нет.

Следующей в списке шла моя дорогая несостоявшаяся жена. После достаточно тяжелого разговора с ее отцом мы сошлись во мнении, что его дочери требуется длительное лечение в хорошей клинике, где ей смогут вправить мозги. А если не смогут, то я приложу все усилия, чтобы она никогда не покидала светлые стены психлечебницы. При всем этом, я не считал Диану сумасшедшей, она всегда отдавала отчет своим действиям, разве что была порой то слишком возбужденной, то апатичной ко всему, но эту богатую девочку никогда не наказывали, а отвечать за свои поступки рано или поздно приходится.

Меня удивило, что Арнаутов так скоро согласился, и мне даже не пришлось прибегать к шантажу и уловкам, которые я готов был пустить в ход в случае, если он начнет противиться. Конечно, место, куда ее положили, вовсе не похоже на заведения, где лечатся душевные болезни в России, – скорее, это санаторий для богатых людей, уставших от жизни, в котором большую часть времени пациенты проводят на свежем воздухе.

Отца я оставил «на десерт».

День, когда спустя много лет я вновь увидел её, забыть будет сложно. Для своих пятидесяти с большим хвостиком, выглядела она превосходно. Высокая, худощавая, холеная, с такими же темными волосами, как у меня, и чертами лица, почти не тронутыми возрастом и ножом пластических хирургов. Глядя на неё, можно было понять одержимость моего отца. Я вспоминал его любовниц, которых часто имел возможность лицезреть в нашем доме после того, как он забрал меня из интерната, и каждая из них была похожа на мою мать, но не более, чем дешевая копия.

Любимая женщина Анатолия Самгина опустилась в кресло, будто на трон, и закинула ногу на ногу, ощущая себя, как и всегда, хозяйкой положения.

– Ты прекрасно устроился, сынок! Смотрю, наше воспитание пошло тебе на пользу. – Она иронично изгибает губы в хорошо знакомой мне холодной улыбке – улыбке, которую отец часто видел на моем лице, напоминая, насколько я на нее похож, но я мог удостовериться в этом разве что достав фотоальбом.

Прежде чем пригласить матушку, я узнал, что она в погоне за ускользающей молодостью истратила все деньги последнего усопшего мужа на любовников, которые, скорее всего, были на порядок моложе меня.

Моё соглашение с ней было предельно простым, а чувство удовлетворения, снизошедшее на меня, когда она все же его приняла, набив себе цену – неописуемым. Возможно, кому-то мой план мог бы показаться странным, но как по мне – он идеальный.

Я пришел в дом к отцу, демонстрируя документ, подтверждающий, что теперь это моя собственность, как и все, что ранее принадлежало ему, но все же мы – семья, и я позволил ему продолжать в нем жить. Мне было известно, что отец тяжело болен, а поскольку я отнял у него всё, бороться со мной у него не было ни сил, ни желания, ни возможностей, и единственное, что ему осталось на старости лет, – зависеть от меня.

Моя мать же его люто ненавидела, и ей настолько требовались средства для поддержания того уровня достатка, к которому она привыкла, что, приглашая её, я отдавал себе отчет в том, что она не может себе позволить мне отказать.

Я почти видел, как в её голове сменялась одна мысль за другой, знал, что она уже давно охотится за старыми кобелями, которые вовсе не спешили соединять себя с ней узами брака на старости лет, как, впрочем, и выделять содержание, соответствующее её непомерным запросам.

План был элементарным: она должна ухаживать за первым супругом до конца его дней, которые непременно должны завершиться естественной смертью. Впрочем, моя мать так ядовита, что её слова бывали действеннее крысиного яда. Но и отец, несмотря на болезнь, найдет способ доставить ей печали. Ей не разрешалось покидать дом на срок свыше двенадцати чесов и иметь связи с другими мужчинами в этот период времени.

Анатолий Самгин, конечно же, понял, что его некогда горячо любимая женщина с ним не ради него, а из-за денег сына, и он перед ней предстал жалким, едва ли не немощным стариком, угасающим с каждым днем. Камеры наблюдения были расставлены по всем уголкам дома, и порой я наблюдал за этими двумя запертыми в банке скорпионами, ожидая, когда один из них сожрет другого.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Мои вечера в Техасе были похожи один на другой, как братья близнецы, и сегодня я вновь остановил машину на стоянке тренировочного центра, где работала Алена, чтобы в очередной раз посмотреть на неё хотя бы издали. Все мышцы на теле напряглись, когда я увидел, как к ней подошел мужчина, в котором я признал одного из тренеров, чьи физиономии я успел изучить наизусть. Он принялся с ней довольно откроено флиртовать, и пусть я не слышал, о чем они говорят, но видел язык тела, который он изо всех сил пытался настроить на её волну.

От того, чтобы выйти из машины и набить ему морду, меня остановила только закрытая поза Алены, испытывающей неловкость от его напора. В тот же день я понял, что ждать сил больше не осталось: сегодня – неловкость, а завтра она может смениться интересом, а послезавтра – привязанностью.

Я даже не успел выстроить дальнейший план действий, и проходя в зал, в голове не было ни одной мысли о том, как следует с ней себя вести, что сказать и чем объяснить свое нахождение здесь. Я просто хотел быть рядом.

Зал был пуст, и она тренировалась, напоминая мне ту девушку, в которую я когда-то влюбился, девушку, которая никогда не сдается.

Она спрыгнула на мат и встала прямо напротив того места, где я сидел, стирая пот со лба, наконец-то подняв на меня взгляд, замерла на секунду, а потом просто развернулась и покинула зал. Я не находил в себе сил подойти к ней, полагая, что она вновь меня отвергнет, а так я хотя бы мог видеть ее не за стеклами салона своего автомобиля. По договоренности с руководством спортивного центра, мне позволили беспрепятственно находиться на его территории в вечернее время, и я пользовался этим, наблюдая за её тренировками.

Ей потребовалась пара дней, чтобы не столбенеть при виде меня, и в итоге она перестала обращать внимание на мое присутствие, хотя я замечал, как её движения становились резкими и порывистыми, стоило ей понять, что я рядом, словно жившие в ней чувства ко мне прорывались наружу.

Не знаю, что мной руководило в тот день, но вместо того, чтобы уйти и вернуться завтра, я решил рискнуть и последовал за ней.

Её злость, вложенная в слова вкупе с тем, как тело отзывалось на мои прикосновения, дали мне надежду на то, что я еще могу вернуть свою любовь. Но вопреки моим опасениям Алена сама потянулась к моим губам, словно желая собрать с них нектар последнего слова… «любимая», и мне, кажется, в этот момент, я увидел, как стена, возведенная между нами, рушится по кирпичику.

Она прижимается ко мне, обнимая за шею так, словно вновь готова довериться и открыться, будто нас и не разделяли эти паршивые десять лет одиночества, а потом порывисто освобождает меня от футболки, жадно прикусывая обнаженную для её зубов кожу, словно это единственная возможность утолить дикий голод. Я отрываю её от пола, и Алена обхватывает ногами мой торс, оказываясь со мной на одном уровне, и вглядывается в моё лицо, проводя по нему пальчиками, будто вновь запоминая его черты.

– Тебя долго не было, – произносит моя любимая с укоризной, сведя брови, и кусает за нижнюю губу, немного оттягивая, в наказание, которое я готов принимать от неё вечно. Она возвращает ноги на кафель и спускается руками по моей груди, вниз к паху, царапая попутно кожу ногтями, чтобы сложить их на поясе джинсов.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

– Я был неподалеку, – отвечаю я, опустив глаза, наблюдая, как она справляется с моей одеждой и достает член. – Скучала?

Алена обхватывает его пальцами, проводя ими от основания к головке, гипнотизируя меня взглядом, накаляя напряжение до предела. Я ожидаю услышать сейчас, что скучала она по моему члену, моему телу и чему угодно еще, лишь бы уйти от прямого ответа.