Я без тебя не могу (СИ) - Рахманина Елена

Утром следующего дня я проснулся в её палате, ощутив, что Алена смотрит на меня. Она была очень бледной, цвет кожи сливался с белым постельным бельем, и я даже дышать на нее боялся – такой она казалась хрупкой, полупрозрачной в это время. Я тут же подаюсь вперед, чтобы убедиться, что мои глаза меня не подводят, нестерпимо желая к ней притронуться, но всё что могу себе позволить – это сжать кончики прохладных пальцев.

– Алёна, – произношу имя, ставшее в минувшие дни для меня молитвой.

Нас прервала, вошедшая в комнату врачебная делегация во главе с лечащим врачом, попросившим меня удалиться, чтобы за порогом палаты я мог встретиться с осуждающими взглядами её близких, напоминая мне о том дне, когда сбил, мчась на высокой скорости, упертую рыжую девочку.

– Самгин, тебе не мешало бы поспать и помыться, выглядишь, как бомж, – положив руку на плечо, посоветовал Максим. – Не порть санитарную обстановку в её палате.

Врачи сказали, что её жизни больше ничего не угрожает. Мой мозг их поправил: кроме меня.

Только после этих слов я ощутил напряжение минувших дней, превратившихся для меня в пытку. Страх отступил, и головокружительная, ни с чем не сравнимая радость затопила моё естество, заставляя задыхаться от обрушившегося на меня счастья. Человек слишком жаден в своих желаниях, и если еще вчера, я молил Всевышнего о том, чтобы она просто выжила, теперь я мечтал о полном выздоровлении.

Узнав, что она вновь уснула, я все же последовал совету Макса и отправился в свою гостинцу, принял душ, сменил одежду и вновь вернулся в больницу. Медсестра отчиталась, что пациентка еще раз ненадолго приходила в себя и снова заснула. «Организму требуется набраться сил, чтобы выздоравливать», – пояснила очевидную истину девушка в белом халате.

Сидя у больничной койки, я погрузился в чтение досье, подготовленного Михаилом, о случившемся с ней, но всё, что ему удалось раскопать, содержало лишь куцые данные, говорящие о том, что отчаянной журналистке стала известна информация о неком человеке, имя которого было зашифровано, подпадающая под государственную тайну. Единственное, что несколько меня удовлетворило – приписка, гласившая, что после того, как из ресторана вывели посетителей, причастных к перестрелке выносили в мешках для трупов. О кудрявой девушке, которая была тогда с Аленой ничего не говорилось, её не существовало ни в одной из баз данных, к которым мог подобраться Михаил со своими связями и моим деньгами.

Не знаю, когда, но Алена вновь проснулась и молча смотрела на меня. Ей больше не требовался аппарат искусственного дыхания, и со стороны, возможно, казалось, что всё уже не так плохо, но я знал, какие дозы обезболивающих ей подают через капельницу, чтобы унять боль от ранения, и мне бы хотелось взять на себя эту боль.

Я придвинулся к ней ближе, и не в силах смотреть в глаза, испытывая безграничную вину, трусливо уткнулся в её постель, пока не ощутил, как она перебирает пальцами волосы.

– Прости меня, родная, – произнес совсем тихо, подняв голову. Сейчас её взгляд казался более осмысленным и живым, чем утром.

Алена с видимым усилием подняла руку и положила на мою щеку. Её ладонь была холодной, но все равно обжигала, и это заставляло моё сердце биться сильнее.

– Отпусти меня, Клим, пожалуйста. Я больше так не могу. Я больше не хочу иметь с тобой ничего общего.

Глава 46

Алена

Первый раз я вернулась в сознание вечером следующего дня после того, как загремела в больницу. А, может, это было два дня спустя? Запуталась. Вместе с сознанием вернулась боль, глушимая лекарственными препаратами, которая через гудение и дрожь всё равно пробивалась наружу.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Пожалуй, никогда я не чувствовала себя настолько паршиво. Тело было тяжелым и, казалось, не принадлежало мне, веки, словно налитые свинцом, было невозможно поднять, во рту – отвратительный привкус, который хотелось смыть, а в голове шумело, отчего я не могла сосредоточиться ни на одной мысли, – это всё, что я успела почувствовать, прежде чем снова провалиться в сон. Глубокий, густой, как кисель, который бабушка варила мне в детстве для крепости костей.

Но с каждым днем мое состояние улучшалось, а сознание прояснялось, и чем больше проходило времени, тем сильнее я понимала, что мне нужно бежать отсюда. Мне было невыносимо видеть и слышать Клима. Сейчас, когда казалось, что всё самое страшное позади, моё уязвлённое самолюбие и раненое сердце страдали куда сильнее, чем рана от огнестрела в грудной клетке – от нее хотя бы можно было найти обезболивающее. Тогда, в номере отеля, я уже не сомневалась, что от моей любви больше ничего не осталось, а сейчас, глядя на него, сидящего у моей постели, поняла, насколько глубоко я заблуждалась. Меня это злило, задевало и раздражало, и я вопреки голосу рассудка чувствовала всепоглощающую любовь к нему, которая продолжала разъедать меня, но рядом с ней призраком витала боль, причиненная его словами. Сколько еще раз он будет вытирать об меня ноги, пока не сравняет с землей?

– Можешь даже не мечтать об этом, этого никогда не будет, – отвечает Самгин на мою просьбу отпустить меня, тут же меняясь в лице, словно он не ожидал ничего подобного. К нему возвращаются прежнее упрямство и уверенность, пряча за ними уязвимость, которую на доли секунд мне удалось разглядеть.

У меня едва оставались силы держать веки открытыми, поэтому, с минуту пробуравив его гневным взглядом, я вновь уснула, чувствуя напоследок мягкий поцелуй на щеке. В ту ночь мне снилось, как дерзкий парень в кожаной косухе везет меня из московской больницы домой, укладывает в кровать под благодарные причитания бабушки и так же целует в щеку, как этот великовозрастный остолоп.

Силы потихоньку возвращались, хотя Клим продолжал находиться в моей палате и ухаживать за мной, едва ли не кормя меня с ложечки. Он окружил меня собой со всех сторон, замотал, словно в пуховое одеяло, больше похожее на смирительную рубашку, чтобы я не могла никуда деться от него. Чем больше проходило времени, тем сильнее мне хотелось биться лбом о мягкие стены, которые он возвел вокруг меня. Его нисколько не заботило, что я не хочу его видеть рядом с собой, он вбил себе в голову, что своим всепоглощающим вниманием сможет получить мое прощение, а на самом деле я только сильнее злилась.

Я игнорировала его присутствие, своим молчанием напоминая начало нашего знакомства. Но Самгина было не остановить, встав на привычные рельсы, его поезд мчался на всех парах, поэтому его мало волновало, что я не обращаю на него внимание, он продолжал денно и нощно находиться в моей палате, недовольно покидая, когда проходил осмотр или меня навещали друзья. Он вывозил меня на больничном кресле подышать свежим воздухом, посмотреть на первый выпавший снег, рассказывал истории из своего детства, совсем не веселые, хотя он улыбался, а мне хотелось плакать. Но он лишал меня права выбора, а свое решение я ему уже озвучила.

Поэтому, когда меня неожиданно пришла навестить Алика, я ей очень обрадовалась, ведь это дало возможность побыть в палате без Самгина, который, похоже, подкупил весь персонал и поставил у дверей охрану. Не удивлюсь, если вскоре больница будет названа его именем за те щедрые дотации, которые он влил в карманы врачей и руководства.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

– Алена, я должна принести тебе извинения. Операция пошла не по плану, ты не должна была пострадать, нас раскрыли из-за меня, я виновата перед тобой, и, если тебе нужна помощь или услуга, ты можешь ко мне обратиться. Хотя, я вижу, о тебе здесь неплохо заботятся, – рассматривая мою ВИП-палату, произнесла девушка. Мне почему-то сразу становится ясно, что это предложение – её личная инициатива и никакого отношения к ведомству, на которое она работала, не имеет.