ЛВ 3 (СИ) - Звездная Елена

Но не долго я о том думала — первым явился леший.

Огромный, злой, кожа трещит, глаза горят, рык из груди вырывается, того и гляди сейчас изукрасит угольное лицо аспида синяком разноцветным. Хотя это вряд ли, аспида тумаками может и угостил бы, а вот Агнехрана не выйдет, и пытаться не стоит.

— Лешенька, — позвала я, вперед выступая да Агнехрана в аспидовом виде собой закрывая, — Воденьку успокой, скажи что хорошо все со мной.

Зарычал леший, на меня посмотрел недобро, опосля на аспида, а на руки наши и вовсе уставился так, словно впервые такое в жизни своей увидал.

— Лешенька, мы домой вернулись, — молвила, глядя на друга верного выразительно.

«Я с тобой позже поговорю» — прорычал мысленно.

А я ему в ответ:

«Знаешь, а у него ведь нет дома — могильник один, а дома нет».

«Он — маг!» — ярился лешенька.

«Он аспид, мы ему кров обещали, помнишь?»

«И кровь, — недобро напомнил друг мой сердешный».

«От крови отказался, но коли потребуется — нацежу».

Глянул на меня лешенька неодобрительно, помянул пень замшелый в ругательстве, да и исчез, неся Воде весть радостную, что нашлась я, и хорошо все со мной. А я вздохнула и хотела было клюку призвать, но не успела — Леся явилась первая! Да как явилась, глаза, что себе из листьев вмиг сотворила на руки наши вытаращила и давай плясать. Ох, как плясала! И с бубном, и без, и радостный танец, и ликующий, и торжествующий, и… И потом Ярина явилась. Та теперь посильнее Леси была, и казалось бы поумнее тоже, как минимум поопытнее, по сдержаннее, но нет — обозрев руки наши сцепленные, эта умная и ответственная чаща… принялась танцевать. И торжествующе, и ликующе, и вообще очень выразительно. И вот стоим мы с Агнехраном, а вокруг нас чащи Заповедные, между прочим клыки и зубы леса, танцуют радостно.

— А ты уверена, что нам нужен такой дом? — мрачно спросил аспид-охранятельный.

— Ну, какой есть, — пожала плечами я.

И аккуратно руку высвободила.

И не то, чтобы чащи движения моего не заметили, они-то заметили, они все замечают, но на ликование это действия не возымело вообще никакого. Так мы и ушли с поляны, на которой веселились клыки и зубы… то же мне, защитницы… развратницы они, а не защитницы.

— Такой момент испортили, — сказал Агнехран и снова взял меня за руку.

И я подумала, что… нет, не испортили, такой момент вообще ничем не испортишь.

***

К избе пришли мы вместе. Я не очень быстро шла, да и тропу заповедную спустя рукава использовала — не хотелось мне торопиться, хотелось идти, идти и идти, неспешно, спокойно, под светом яркой луны, под пение цикад, да соловья где-то в ветвях заливающегося и рядом, просто рядом с тем, кто все так же держал за руку. И говорить не хотелось, и спрашивать ни о чем не хотелось тоже. Спокойствие было такое хрупкое, как ваза тонкая, что казалось одно движение, один вопрос и лопнет она, осколками осыплется и не станет покоя, места ему не останется.

А потом подошли мы к избе, да и остановились, до самой избушки моей не доходя — там спокойствию не было. Истово голосил петух, доказывая, что он всем петухам петух, мычала корова, мекали козы, овцы хоть молчали, хвала им, а домовой мой стоял, на все это добро взирал головенку ручками обхвативши, и вот хоть и тихим был мой Тихон, а чувствовалось — взвоет сейчас на весь лес.

— Охранябушка, — тихо сказала я, — а пошли обратно, а?

— В Пустошь черную? — спросил он.

— Не, не так далеко.

Я призадумалась.

— В бор сосновый идем, у меня дел по горло, так что в бор.

И развернулись мы и пошли в бор. И даже не спросил аспид-маг, от чего не зову я тропу Заповедную. А не хотелось мне, просто не хотелось, хотелось дальше так идти, когда рука в руке, и тепло его меня согревает, просто идти и не думать ни о чем.

***

Ведьмы начали прибывать утром. Я стояла на вершине горы, на мне платье было чародейское, да плащ теплый, на меху, коим по утру Агнехран меня укрыл, покидая. И двигался он осторожно так, бережно, сразу ясно стало, что будить не хотел, но я проснулась, как только руки его обнимать перестали, от холода проснулась, и никакой плащ не согрел, пусть даже и на меху. Куда ушел мой охранябушка я знала — по делам своим архимаговским, а потому не удерживала, даже притворилась, что сплю… Но едва он ушел, поднялась и я, дел на сегодня было много.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Хорошо летят, — произнес лешенька, вглядываясь в косяк приближающихся ведьм.

— Угу, красиво, — глядя в горизонт, согласилась я.

— Так значит прав я был, аспид оказался архимагом, — леший впервые с утра темы этой коснулся.

— Ты был прав, — кротко ему ответила.

— Но в лесу он и дальше будет аспидом притворяться? — зол был мой друг сердешный, очень зол, но сдерживался.

А как не сдержаться? Многое для нас аспид сделал, а меня так вообще спас — не появись он вовремя, ловушка чародейская от меня бы один пепел и оставила. Вот только страшно было об ином сказать:

— Не притворяется он, лешенька, — я все же это сказала.

— Как это? — не понял верный мой друг и соратник.

Повернула голову, взглянула на лешего устало, да и пояснила:

— Он — аспид.

Застыл лешенька, на меня глядя потрясенно, горло прочистил, да и вопросил:

— Это как?

Ну, ведьмы были еще далеко, Агнехрана тут не было, так что рассказать торопливо я могла. Только вслух говорить ничего не стала, чуть отступила, ногу из туфельки высвободила, пальцами вмиг замерзшими к мху чудом в такой температуре выжившему прикоснулась, чтобы связь с лешим была более закрытая, да и передала мысленно:

«Думаю, дело было так — он родился аспидом, прямо вот в Черной пустоши и родился. Там у них, я когда жизненную силу распределяла, чтобы она меня не сожгла, видела жилья устройство — живут они в пещерах, на поверхности-то не выжить, а в пещерах там где вода есть, там жить можно. И вот он в одном таком поселении жил. Да жил недолго, видимо, кто-то на селение напал, да всех убил. И так убил, что ни одной души живой не осталось там, видать по всему племя иное напало, али совсем страшное случилось, но он остался чудом каким-то, а больше там никого, ни одной живой души не было. И знаешь, сказал он мне, что по памяти как мог селение восстановил, но так он это сказал, что чувство появилось, будто он в детстве всего лишился, и отца, и матери, и сестер-братьев, друзей-соседей. Всего лишился».

Промолчал леший, лишь на меня смотрел сурово и вопросительно, дальше что было знать хотел.

«Как он из Пустоши выбрался не ведаю, — продолжила я, — видать эффа помогла, та что у них травница-целительница, но как-то вышло так, что стал Аедан магом, да имя сменил на Агнехран».

Нахмурился леший, но не перебивал, слушал все так же внимательно.

«А потом, знаешь, семью создать попытался. Оно ж как — семья всем нужна, очаг родной, угол теплый, только женился он на магичке и та не ведала, с кем очаг делит, да от кого дитя в себе носит. Поняла все, когда родила не ребеночка розовощекого, а аспида черного…»

Тут замолчала я. И вроде боль не моя, а у меня сердце сжимается. За ребеночка того, да за охранябушку моего.

«А маги, они знаешь, лешенька, они другие, — продолжила, боли не скрывая, — первая ценность у них — это сила. Силу они завсегда хотят больше, чем что бы то ни было. И сохранила та магичка в тайне, что о расе мужа своего, да ребенка ведает, видимо ничего не сказала, от того и не ждал Агнехран опасности со стороны родной матери сына своего. А следовало бы…»

«Это та, у которой могилы нет?» — уточнил леший.

Он наш прошлый разговор с аспидом слышал.

«Она, — кивнула я».

«Поделом», — сказал лешенька.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

И тут согласна я с ним была, наверное, что поделом ей.

«А сына он похоронил там, где жил раньше… где восстановил все по памяти…Страшно, правда?»

Леший не ответил. И я на него взглянула, а заметила только сейчас — глаза у него пустые стали. Совсем пустые. Словно свет в них погас.

«Лешенька, случилось что?» — я руку протянула, его руки коснулась.