Возвращение Скорпиона - Юрий Кургузов

— Да мне, Майя Георгиевна, и не нужен ваш муж, — мягко и терпеливо проворковал я. — Мне нужны вы. То есть, извините, нужны, чтобы побеседовать.

Смех за дверью:

— А больше ни для чего?

Я вроде смутился:

— Ну что вы! Как можно!..

И вдруг дверь распахнулась так резко, что я еле успел отпрыгнуть.

— Входите, — громко сказала женщина и, повернувшись на каблуках, быстро пошла в глубь квартиры.

Я захлопнул дверь и потопал за ней. Гм, а она очень даже ничего: волосы до плеч, довольно высокая, фигура и ноги в норме. Одета же была в короткое черное платье. Веселенький колер, нечего сказать!

По дороге мы миновали две смежные комнаты и одну проходную и вошли в спальню. Явно — спальню. И явно — женскую. Т о л ь к о женскую, о чем свидетельствовали единственная и не слишком широкая (да и не слишком убранная) кровать в центре комнаты, а также многочисленные туалетно-косметические принадлежности, коими было уставлено и завалено все вокруг. По-видимому, обитательница этой спальни всерьез боролась с природой и временем.

Однако не только с этими двумя, а и зеленым змием тоже. Судя по количеству на полу, тумбочках и даже подоконнике пустых и полупустых бутылок, "змия" дама сия периодически уничтожала. Насколько успешно — вопрос другой.

Она повернулась ко мне, и я подумал, что вот по крайней мере с природой-то бороться ей вовсе и нечего — заключить бы только хотя бы временное перемирие со "змием". Красивые волосы, серые глаза, прямой греческий нос и четкие, чувственные губы — чего еще надо? И ей самой, и окружающим. Меня бы, ей-богу, все это вполне устроило, но вот алкоголь…

А вы замечали, что пьющие женщины почему-то похожи как сестры? Действительно ведь — загадка мироздания: мужики лакают — и все разные, а бабы — ну прямо как нарисованы по единому шаблону. К счастью, моя визави не достигла еще стадии, когда лицо — точно сморщенное печеное яблоко, кожа одутловато-багровая, опухшие конечности, ну и т. д. Однако боюсь, всё впереди. Гадом буду, ей нет еще и сорока, а кожа уже начинает покрываться словно тончайшей сухой сеткой, руки, ноги и остальное теряет понемногу мягкость, эластичность, упругость, и…

Но довольно! Сообразив наконец, что взгляд мой может быть истолкован превратно и нескромно, я переместил его на стену и сделал вид, что засмотрелся на картину — немецкий пасторальный пейзаж, коих во множестве навезли после войны из Германии наши бойцы и командиры. Майя Георгиевна же резво прыгнула в кресло, и рука ее потянулась к недопитому стакану. Похоже, с вином, хотя бутылки, торчащие там и сям как грибы, были самого разного рода и жанра.

Тогда я перестал прикидываться, что поглощен картиной, и прикинулся, что поглощен ею. А она тусклым и бесцветным голосом — такие бывают у пьяниц, когда действие предыдущей дозы иссякает, — проговорила:

— Садитесь.

Я сел в кресло напротив.

— Благодарю.

— Пейте, — царским жестом ткнула она в бутылки, однако я трагически вздохнул:

— Увы…

Уголки полунакрашенных губ (половина помады уже перекочевала на стакан) презрительно опустились:

— А-а, мы за рулем!

Я вздохнул еще круче:

— Кабы только за рулем… — Жалобно развел руками: — Простите… Простите, но я… закодирован.

Есть! Попал! Теперь в ее глазах промелькнула уже явная симпатия, словно к соратнику по борьбе. И одновременно — сочувствие. К соратнику, попавшему в неприятельский плен. Но почти моментально сочувствие сменилось на прагматичную деловитость:

— Всего-то? Господи, ерунда какая! А хотите, раскодирую?

Опешил я совершенно искренне:

— Как это?!

Майя Георгиевна хрипло рассмеялась:

— Да очень просто! Код — всего-навсего вбитая в мозги воля другого человека. И если у тебя воля не слабее, ты запросто эту чужую волю можешь оттуда выбить. Я себя всегда сама раскоди… раскодировываю, когда надоедает.

Что именно надоедает, она не уточнила, но было ясно и так.

Я сделал вид, что испугался.

— Нет-нет, пожалуйста, не надо, а то как заряжу! Я, видите ли, в вашем городе проездом, спешу по делам, ну и… В общем, не надо, ладно?

— Ну ладно, — милостиво согласилась она. — Вам же хуже. — Отпила из стакана. — Не хотите — как хотите, но всё ж жаль, а то б погуляли…

Приняв допинг, Майя Георгиевна тараторила что-то еще, а я с наипочтительнейшим выражением физиономии взирал на нее. Да, жене Мошкина не было и сорока, но беда ее (помимо прочих) была еще и в том, что стремилась выглядеть-то она на двадцать. А зачем?

И вдруг…

И вдруг она замолчала и вылупилась на меня, будто видит первый раз в жизни. Потом недоуменно и опасливо проговорила:

— Эй, а вы кто?

Но я был готов к подобному повороту и вроде бы ухитрился ответить, не назвав своего имени. Правда, успев при том наврать с три короба.

— Понимаете, Майя Георгиевна, я знакомый вашего мужа. Работаю по тому же профилю, но в другом городе. Значит, его нет дома?

Она усмехнулась:

— А вы слепой? Пила бы я сейчас так спокойно, кабы он был дома! — Внезапно насторожилась: — Э-э-э, погодите-погодите! Так вы тоже мент?

Я виновато улыбнулся:

— Да вроде…

Майя Георгиевна больше не улыбалась.

— Но это же вы сказали, что закодировались?

Я удивился:

— И что с того? Разве в милиции мало алкоголиков?

Она покачала головой:

— Алкашей-то там до… страсти. (Я чуть не подпрыгнул!) Да только редкие из них кодируются.

— Ну, значит, перед вами уникальный экземпляр. — Доверительно пояснил: — Начальство достало, иначе бы с работы погнали.

Она хмыкнула и опять потянулась к стакану. Допила до дна и вытерла губы пальцами.

— Если вам нужен Мошкин, звоните ему на службу.

— Уже звонил, — вздохнул я. — Там ответили, что недавно заходила какая-то женщина и они вместе ушли… Ой! — вроде как запоздало прижал ладонь ко рту. — Ой, простите, я думал, это были вы…

Она не шибко расстроилась. Достала откуда-то из-под поясницы мятую пачку "Мальборо", и я коршуном подлетел с зажигалкой, чиркнул и удостоился царственно-снисходительного кивка.

— Это была не я. Я лишь по паспорту жена этой сволочи, а спит и разъезжает по городу он с другими. Сейчас — снова с другой. Понятия не имею, кто такая.

— Простите… — удрученно пробормотал я, думая о том, что, хотя она и имеет основания быть не слишком довольной судьбой, однако и супруг ее навряд ли в восторге от такой благоверной.

Майя же Георгиевна продолжала:

— А еще, представляете, эта скотина считает меня сумасшедшей!

Я протестующе чирикнул:

— Не верю!

От возмущения она едва не захлебнулась дымом.

— Да правда же! И в психушку упекал, и таблетки какие-то, уколы…

И вдруг она умолкла и вытянула шею, словно вглядываясь куда-то вдаль. Я тоже моментально обернулся, но кроме обоев на стене ничего не узрел. Женщина же продолжала пристально всматриваться в не видимые мне горизонты, точно там разворачивались сейчас какие-то захватывающие события, и, пожалуй, впервые за время пребывания в этой невеселой квартире мне сделалось по-настоящему не по себе.

— Алё! — пискнул я, однако хозяйка все так же продолжала ёрзать блуждающим взором поверх моей головы. — Майя Георгиевна, где вы?! — уже почти отчаявшись свидеться вновь, крикнул я.

Она вздрогнула. Стряхивая наваждение, часто-часто заморгала и наконец опять уставилась на меня:

— Кто вы такой?! И как проникли сюда?

(Туды-растуды, неужто снова-здорово?)

— Чёрт, да вы же сами десять минут назад меня впустили!

— Я?!

— Конечно!

Голос ее потеплел:

— Ах, так это сегодня у меня с вами свидание?

Я охренел:

— Свидание?..

— Ну разумеется! — Шаловливо погрозила пальчиком: — Вредный мальчишка! Ты сказал, что тебя прислала эта тварь, мой муж… И не называй меня, пожалуйста, Майей Георгиевной. Для друзей я просто Майка.

Я как баран повторил:

— Май-ка…

— Правильно, — похвалила она и с удивлением посмотрела на зажатую между средним и указательным пальцами собственной руки сигарету: — Я что, курила?

— Курила, — пробормотал я. Потом добавил: — И пила. — А она уже яростно тушила сигарету в пепельнице.

— Курить и пить вредно! Ты, конечно, не куришь и не пьешь?

Лихорадочно пытаясь сообразить, что означает для меня этот ее заскок, — новые осложнения или возможный подарок судьбы, я замотал головой:

— Нет…

"Майка" рассмеялась звонко, как девчонка:

— Знать, здоровеньким умрешь!

Меня всего передёрнуло, а она вдруг вскочила и, в два прыжка преодолев разделявшее нас расстояние, шваркнулась мне на колени. Обхватила руками за шею и, прижав лицо к своей груди, жарко прошептала в самое ухо:

— А ты принес пистолет?

Я аж взвился в кресле вместе с нею, однако попытался пошутить: