Дары ненависти - Людмила Астахова

Грэйн передернуло.

Неужели Конри так все и рассчитал? Заподозрил, что Нимрэйд может быть причастен к неудачам предыдущих агентов, — и подсунул ему женщину в расчете на то, что похотливая сволочь не удержится от искушения?

Кровь Локки, да что же это… Как же такое может быть?

Она до крови вонзила клыки в и без того саднящую губу и от души пожалела, что не может просто разреветься от обиды и беспомощности. Волки не плачут — и ролфи тоже. Как несправедливо рассудили боги!

Нет. Этого не может быть. Никто не стал бы ставить на такую сомнительную карту, как девичья невинность и прелесть, — а уж Рэналд Конри и подавно. Просто потому, что это полная чушь. Никто не помешал бы шуриа, вдоволь наигравшись, выполнить свою угрозу и отдать ее команде, а потом — выкинуть то, что останется, за борт. Значит, он с самого начала просто блефовал. Сыграл на знаменитой ролфийской безрассудной преданности вожаку — и не прогадал. Грэйн ему и в самом деле продемонстрировала отличительные черты характера настоящей ролфи. кроме одного, пожалуй. Дети Морайг, помимо прочего, известны долгой-долгой памятью — и неизбежно настигшей врага местью. Уж что им действительно всегда удается, так это месть. Эрна Лэнсилэйн сумела отомстить за поражение и унижение спустя пять столетий, руками своего внука Вилдайра. Грэйн не собирается ждать так долго — ведь поганый шуриа может и не дожить. А ей хочется, чтоб он дожил, сильно-сильно хочется. Чтоб и в самом деле вспороть ему брюхо и посмотреть, как раздавленный змей будет корчиться на камнях острова Ролэнт…

«Вы закончили?»

Грэйн снова услышала собственный холодно-отстраненный голос там, в каюте, и зажала руками уши, чтоб он перестал звучать. Не помогло.

«А?»

«Если вы закончили, может быть, все-таки слезете с меня? Вы стоите на моей ноге».

«Проклятие! — хрипло рассмеялся шуриа. — Вот они, хладнокровные ролфийские суки! Да как вы вообще умудряетесь размножаться, при таком-то темпераменте? Лучше уж дохлую тюлениху трахнуть, чем ролфи, — и то будет погорячее!»

«Значит, впредь будете разборчивее, — Грэйн пожала плечами и застегнула корсаж. — И не так падки на каждую юбку, что занесет на вашу посудину».

«А вы, моя благородная эрна, возможно, впредь не будете столь доверчивы? — шуриа аж закашлялся от смеха. — А вдруг я блефовал и вы напрасно пожертвовали самым дорогим, а? Я впечатлен, кстати. Мое восхищение ролфийским принципам, вы их блистательно продемонстрировали. Неудивительно, что диллайн умудрялись столько веков вас беспрепятственно иметь. Или же — не блефовал, — и оборвал смех издевательским шипением, — и ваша беспримерная жертва все равно оказалась напрасной, а?»

Она застегнула последнюю пуговку и спокойно налила себе вина в чудом уцелевший бокал. Тщательно прополоскав рот сплюнула на ковер и сухо ответила:

«Да пошел ты со своими угрозами, шурианский ублюдок Чем ты теперь-то меня напугаешь? Когда твое корыто доползет до Синтафа, завтра? Ты высадишь меня, где уловлено, а потом заберешь там, где задумано. Ролэнси тебе за это заплатил — и даже сверх того! А если ты недоволен премией, все претензии к Конри. Он тебе потом еще накинет».

«Как заговорила! — огрызнулся Нимрэйд. — А недавно и пискнуть боялась. Ролфийская сука. Ты сдохнешь в камере Мэйтагаррского замка, а я все равно останусь в выигрыше Ты не вернешься».

«Вернусь».

Да. Вот теперь Грэйн действительно должна была победить и вернуться. Хотя бы затем, чтоб швырнуть к ногам Священного Князя эту ползучую тварь-графиню, за которую уже сейчас пришлось заплатить такую цену. А еще — доказать им всем, что у отправленной в расход приманки тоже могут оставаться зубы. Обязательно, непременно вернуться. Только так — иначе она больше не ролфи.

Она заснула, хотя была уверена, что не сумеет сомкнуть глаз. Заснула, потому что ей нужны были другие силы, кроме этих, дарованных подавляемым бешенством. А во сне к Грэйн пришел волк. Склонился и согрел теплым дыханием ее волосы. И Грэйн, обняв священного посланца за шею, уткнулась лицом в серебристый мех и наконец-то разрыдалась. Боги с ней. Она все-таки ролфи. А значит — все у нее получится.

Херевард Оро, Благословенный Святой Тив

Сила — это вера, а Вера — это сила.

По крайней мере, для диллайн, для эсмондов. И если называть Верой признание чего-нибудь истинным без фактов, логики и доказательств, лишь на основании внутренней уверенности, то для того, чтобы верить, диллайн не требовалось даже ее — этой уверенности. Диллайн нет нужды надеяться и ожидать того, чего до конца не знают и не видели, ибо знают и видели. Почти тысячу лет подряд душа тива Хереварда регулярно касалась Божественного, глазам являлись подлинные чудеса, и сам он творил почти невозможное только потому, что верил.

Для обыкновенного прихожанина-полукровки тив Херевард всего лишь стоял коленопреклоненный перед алтарем. Диллайн видели погруженного в молитвенный транс эсмонда. И не более десятка посвященных ощущали Присутствие.

Тив Херевард разговаривал с богом. Один-одинешенек посреди ослепительной белизны всепроникающего Света и абсолютной непроглядной Тьмы. Наедине с Предвечным.

Вера — есть Сила. Тот, кто родился с волшебством, текущим в жилах вместе с кровью, а таких осталось непростительно мало, проверяет на себе эту неопровержимую истину каждый день и каждый час своей жизни. Все восхитительно просто — чем крепче твоя вера, тем сильнее магия.

Это как научиться ходить — сначала ребенок делает первый робкий шажок, потом второй, и каждый последующий шаг внушает убежденность в своем умении. И совершенствоваться можно даже в таком простом искусстве, как ходьба, ведь гуляют же канатоходцы на головокружительной и смертельной высоте, храня равновесие, и часто словами не выразить идеальную гармонию движений, свойственную знаменитым оперным танцорам[18].

Вера тива Хереварда с каждым прожитым годом становилась все неистовей, а следовательно, росло и его могущество, которое он являл народу, как то самое вожделенное доказательство истинности веры.

Закончив молитву, эсмонд вздохнул, одновременно смертельно тоскуя о прерванном Единении и радуясь избавлению от невыносимой тяжести Присутствия Предвечного. Не открывая глаз, тихо молвил стоявшей неподалеку Женщине:

— Дай мне руку твою.

На ощупь кожа на ее ладонях был грубой. У праздной аристократки не бывает таких мозолей. Возможно, портниха.

— О чем ты просишь, дитя мое?

По сравнению с Херевардом они все дети или далее внуки-праправнуки. Не только по возрасту, но и по количеству жизненного опыта.