Я — «Дракон». Атакую!.. - Евгений Савицкий

Весь день «ломал» я на пилотаже наши Яки. Залечили их ребята на совесть; к концу работы ноги у меня от перегрузок словно свинцом налились — еле из кабины самолета выбрался. А вечером написал приказ, чтобы из каждого полка корпуса командиры выделили по самому опытному летчику — для испытания остальных выходящих из ремонта машин.

Так дело и пошло полным ходом. Командующий армией о нашей работе знал, никаких ЦУ — ценных указаний, столь любимых порой начальством, мы не получили, и только когда я доложил, что корпус находится в полной боевой готовности и все самолеты облетаны, получил ответ: «Завтра к вам выезжает группа инженеров и инспектор по технике пилотирования»… Три дня работали члены комиссии, проверяя качество ремонта истребителей. Сделали небольшие замечания, в основном по покраске машин, а в целом дали нашей работе высокую оценку.

На следующий день меня вызвали к аппарату СТ. Командарм генерал Руденко благодарил руководство авиакорпуса, инженеров, техников, механиков, летчиков за проявленную коллективом инициативу, но заметил, что первые самолеты необязательно было испытывать командиру корпуса.

«Неужели у вас не нашлось летчиков для этого задания?..» — отстукивал аппарат вопрос, который мне уже задавали не раз. Я деликатно промолчал. Аппарат застучал настойчивей: «Вы как норовистый жеребец!

Учитесь, наконец, себя сдерживать — вы же командир корпуса РВГК. Нужно, да и пора знать меру. Летный авторитет у вас колоссальный и без фокусов — да еще вверх колесами над землей! Это ухарство. Желаю успеха. Руденко».

Аппарат затих. Я улыбнулся душевной тональности дидактической беседы Сергея Игнатьевича и про себя отметил: «Теперь казните или милуйте — все равно». В самом деле, шутка ли сказать: корпус боеготовен!..

Итак, к середине декабря наши летчики снова несли боевое дежурство на аэродромах, вылетали на разведку, патрулировали в воздухе. К концу месяца полки перебазировались ближе к магнушевскому плацдарму. Под крылом истребителя теперь проносились небольшие польские хутора, деревушки с крышами, покрытыми дранкой, островерхие костелы. Летать, правда, приходилось мало — погода не благоприятствовала боевой работе. Но так или иначе, все мы жили предстоящим наступлением. В эти дни в полках вводили в строй молодых летчиков, создавали постоянные пары и группы. Обстрелянные бойцы передавали им свой боевой опыт Состоялся даже слет лучших истребителей и штурмовиков — в масштабе армии. 110 мастеров воздушного боя, среди которых было 18 Героев Советского Союза, обсуждали тактические вопросы, организацию взаимодействия с наземными войсками.

Помню выступление Ивана Кожедуба К тому времени на его боевом счету было уже 48 сбитых самолетов противника. Так что, когда летчик держал речь, все очень внимательно слушали своего товарища по оружию — у такого бойца было чему поучиться! Не раз мы с Иваном дрались плечо к плечу против гитлеровских эскадр. Эх и неплохо же получалось!

Вспоминаю вот сейчас те ушедшие в историю дни, и порой удивляться приходится — до чего же западные политики да всякие там комментаторы-обозреватели умеют ставить все с ног на голову. Работа, что ли, такая — врать беззастенчиво?.. Ну а уж солдату такое не к лицу. Командующий 12-й группой армий американский генерал О. Брэдли, не смущаясь, в своей книге «Записки солдата» утверждает, что в январе — феврале 1945 года успех нашей армии — имеется в виду Висло-Одерская операция — возможен был благодаря лишь якобы «стратегическому влиянию» союзного «успеха» в Арденнах. Да и английский генерал Д. Страусон вкупе с историком А. Брайантом утверждают примерно то же самое: мол, неудача Гитлера в Арденнах и обеспечила успех русских.

Вот те на! Однако есть факты истории — от них не отказаться даже при самой необузданной фантазии. Известно, например, что 16 декабря 1944 года немцы так ударили по американским и английским войскам, что те обратились в бегство. Журналист Р. Ингерсолл в книге «Совершенно секретно» откровенно рассказывает о своих соотечественниках: «По всем дорогам, ведущим на запад, бежали сломя голову американцы…» Этот марш-бросок на запад, в общем направлении к Ла-Маншу, был остановлен только через девяносто километров. 77 тысяч человек потеряли тогда союзники за несколько дней. А надо сказать, они превосходили противника: по личному составу в 2 раза, по танкам — в 4 раза, по количеству боевых самолетов — в 6 раз!

4 января 1945 года американский генерал Д. Пат-тон признается в своем дневнике: «Мы еще можем проиграть эту войну…» А Эйзенхауэр, обращаясь в военное министерство США с просьбой о срочном подкреплении, заметит: «Напряженность обстановки могла бы быть во многом снята, если бы русские предприняли крупное наступление».

А дальше было письмо Черчилля к Сталину: «На западе идут очень тяжелые бои, и в любое время от Верховного Командования могут потребоваться большие решения. Вы сами знаете по Вашему собственному опыту, насколько тревожным является положение, когда приходится защищать очень широкий фронт после временной потери инициативы. Генералу Эйзенхауэру очень желательно и необходимо знать в общих чертах, что Вы предполагаете делать, так как это, конечно, отразится на всех его и наших важнейших решениях… Я буду благодарен, если Вы сможете сообщить мне, можем ли мы рассчитывать на крупное русское наступление на фронте Вислы или где-нибудь в другом месте в течение января и в любые другие моменты, о которых Вы, возможно, пожелаете упомянуть».

Ох уже эта дипломатия «в общих чертах»!

Короче, «рассчитывать» на нас сэр Уинстон Черчилль вполне мог. Намного раньше намеченного срока, и не «где-нибудь», а по всему фронту — от Балтийского моря до Карпат! — Красная Армия перешла в наступление. В Арденнах и Эльзасе гитлеровцам пришлось тогда отказаться от своих намерений разгромить наши союзные войска. Они вынуждены были развернуть на советско-германский фронт сначала 6-ю танковую армию СС, а затем и еще 16 дивизий. Вот тебе и «стратегическое влияние» союзного успеха!..

А что же тогда делали мы?

…В первый день наступления нашего фронта над магнушевским плацдармом навис густой туман. Окутав землю, с одной стороны, он помог пехоте подняться в атаку, а с другой… Даже легкокрылые По-2 не могли вылетать на задания. Только 15 января во второй половине дня авиация 16-й воздушной армии начала боевую работу.

Наступление было настолько стремительно, что на участке от реки Ниды до реки Пилицы, как свидетельствует немецкий генерал К. Типпельскирх, «уже не было сплошного, органически связанного немецкого фронта». Без всяких пауз, со среднесуточным темпом в 25—30 километров, а танковыми армиями — со средним темпом до 45 километров, — а порой до 70! — шли ваши войска днем и ночью, не давая врагу передышки. 16 января введенная в прорыв с магнушевского плацдарма 2-я гвардейская танковая армия генерала С. И. Богданова подошла к Сохачеву с задачей отрезать пути отхода варшавской группировки. К исходу дня танкисты и один батальон аэродромного обслуживания с запасами горючего, боеприпасов, всего необходимого для наших истребителей заняли аэродром Сохачев, за, который мы были очень признательны танкистам. Собственно, вокруг аэродрома шли еще бои, танкисты еще отбивали его у немцев, а мы звеном, если можно так сказать, уже принимали летную полосу, признав ее? вполне подходящей для работы.

Впрочем, за десятками, да что там десятками — сотнями! — подобных боевых эпизодов в памяти моей этот случай как-то не удержался. Спустя годы его напомнил мне командующий 16-й воздушной армией Руденко. Я позволю себе привести слова из воспоминаний Сергея Игнатьевича. Вот что он пишет:

«Нам ждать было некогда, обстановка требовала срочно перебазировать на аэродром истребители. Для того чтобы убедиться в пригодности полосы, командир 3-го истребительного корпуса генерал Савицкий решил первым сесть на нее, чтобы лично обследовать. Опасаясь, что аэродром заминирован, мы посоветовали сделать так, как во время Белорусской операции проверялся аэродром Пастовичи: посадить По-2, минеры проверят летное поле, и можно будет перебрасывать туда полки. Но нетерпеливый и лихой генерал не хотел затягивать дело, ему было приятно первым сесть на аэродром, до подхода БАО. Он мне доложил о том, что видит с воздуха: танки дерутся в непосредственной близости от летного поля, а полоса уже свободна. Я снова посоветовал:

— Посадите сначала По-2, обследуйте, нет ли мин. Через несколько часов он сообщил, что аэродром проверен и он собирается там сажать полк.

— А кто проверял? — спросил я.

— Мы проверили звеном над аэродромом, — ответил генерал Савицкий, — и прострочили полосу пулеметными очередями. Если бы там была хоть одна мина, то обязательно сработала бы. Поскольку взрывов не наблюдалось, я сел на аэродром первым. За мной приземлились остальные. Обследовали его — вполне пригоден для полетов. Правда, когда взлетали, одного из моих ведомых фашисты обстреляли с земли. Неподалеку части второй танковой армии ведут бои. Разрешите садиться? Генерал Богданов выделил танковую бригаду для обороны аэродрома.