Вернадский - Лев Гумилевский

Мария Александровна робко заметила:

— Владимир Иванович, ведь это другой вид ряски!

— Я знаю, что вид другой. Но разница слишком значительна. Отложите эту карточку. Я попрошу проверить анализ еще раз.

И когда через некоторое время пришел новый анализ, Мария Александровна убедилась, что Владимир Иванович был прав.

С тех пор как Мария Александровна стала работать непосредственно у Вернадского, она не переставала удивляться заведенным в отделе порядкам. Владимир Иванович никогда никому не делал замечаний, и, вероятно, поэтому более всего на свете боялись и здесь и внизу навлечь на себя его выговор. Никто не следил за сотрудниками, когда кто уходил или приходил, но в какой бы неожиданный час ни показывался в отделе Вернадский, он заставал всех на своих местах.

Однажды в радиевый институт прислали какого-то молодого инженера-практиканта. Он воспользовался отсутствием докучливого контроля и стал приходить, когда ему было удобно.

Однако продолжалось это недолго. Владимир Иванович позвал его к себе и сказал спокойно:

— У меня нельзя числиться, у меня надо работать!

Практикант в институте более не появлялся.

Выход в свет в 1926 году «Биосферы», а через год и «Очерков геохимии» пристыдил привычных консерваторов духа и заставил их уважать новый отдел.

Биогеохимический отдел должен был, по мысли Вернадского, вести работы по определению среднего веса, химического состава и геохимической энергии организмов.

Определение геохимической энергии живого вещества Вернадский считал основной задачей.

До биогеохимических работ русского ученого химическая работа организмов в биосфере никак не учитывалась. В сущности, у натуралистов соответствующих понятий совсем не было.

Из тех основных проявлений живого вещества в биосфере — веса, химического состава и энергии — именно проявление геохимической энергии менее всего затрагивалось научной мыслью. Это понятно. Вес живого вещества нетрудно определить, когда известно количество составляющих его отдельных организмов и средний вес одного неделимого. Не более трудно определить средний химический состав организма в весовых или атомных процентах. Если до работ русского ученого и появлялось слишком мало данных такого рода, то дело было не в трудности задачи, а в пренебрежении ее значением.

Трудность заключалась в том, как количественно выразить геохимическую энергию однородного живого вещества.

Жизнедеятельность организмов сводится к дыханию, питанию и размножению, но производит и меняет движение химических элементов биосферы главным образом размножение организмов. Это свойство организмов всегда считалось основным для живого, той непроходимой гранью, которая отделяет его от мертвой, косной материи.

Натуралисты собрали огромный запас фактов, точных наблюдений в этой области, но до появления «Биосферы» Вернадского не существовало ни одной работы, где размножение организмов рассматривалось бы с точки зрения его значения в организованности биосферы, в бытии планеты.

Конечно, основные законы размножения, самоочевидные, как аксиомы, были известны с давних времен. Все крупнейшие натуралисты в той или иной форме приходили к мысли, высказанной Дарвином и Уоллесом: если не будет внешних препятствий, всякий организм в разное, определенное для него время может размножением покрыть весь земной шар, произвести потомство, равное по объему массе океана или земной коры.

Было также хорошо известно, что размножение организмов совершается по типу геометрической прогрессии, что при этом мелкие организмы размножаются гораздо быстрее, чем крупные.

Но лишь Вернадский изучил такого рода эмпирические обобщения в их совокупности, нашел для них математическое обоснование и показал огромное их значение для понимания мира.

С докладом «О размножении организмов и его значении в строении биосферы» Вернадский выступил в Ленинградском обществе естествоиспытателей немедленно после своего возвращения из Парижа. Внешне спокойный, как будто наглухо замкнутый от людей своей постоянной задумчивостью, внутренне он горел творческой радостью найденных обобщений и выводов.

Из них два основных положения подчеркнул он.

Первое — это значение числа, которое так ярко проявляется в области биогеохимических явлений, взятых в масштабе планеты. Число царит здесь так же, как оно царит в движении небесных светил и в мире сложных систем атомов.

Яркая, вечно изменчивая, полная красок, случайностей, не поддающаяся нашему чувству разнообразия живая природа, в сущности, построена на мере и числе. Она согласована в своих тончайших проявлениях и, по существу, является частью одного стройного целого, единой структуры, одного механизма. Вес, размеры, количество потомства, быстрота его воспроизведения численно обусловлены размерами планеты и ее газовым веществом. А в связи с этим отражение живого в химических процессах Земли, в составе и характере атмосферы является их результатом, поддающимся исчислению и предвидению. Планеты и организм неразрывно и численно связаны. Число должно охватить область живого на нашей планете так же, как оно охватывает область больших явлений космоса.

В этом отношении Вернадский не находил разницы между живым и косным.

Второй важнейший вывод из сделанного им охвата биологических явлений числом и мерой Вернадский видел в неизбежности признания в этой области определенного, не случайного порядка природы, в необходимости аналогии с организованностью, а не со слепым стечением случайностей.

«Геохимия» Вернадского, а затем и в особенности его «Биосфера» открыли не одним натуралистам тот необыкновенный мир, который все могли видеть и никто до счастливого русского гения не видел, кроме разве другого такого же счастливого и такого же русского гения — Федора Ивановича Тютчева.

Владимир Иванович даже в детстве не писал стихов и часто прозу предпочитал поэзии, но с маленьким томиком Тютчева он постоянно советовался, как с единомышленником. Они оба были мыслителями — один в пауке, другой — в искусстве, и ученый, как это ни странно, искал и находил поддержку своим эмпирическим обобщениям у поэта.

Еще прежде чем закончена была «Биосфера», Владимир Иванович, работая над книгой, держал в уме тютчевский эпиграф к ней:

Невозмутимый строй во всем,Созвучье полное в природе.

В признании неизменного порядка природы Вернадский видел тот элемент научного миропонимания, который резко отделяет научное мировоззрение ближайшего будущего от старого представления о мире слепого случая, царившего в дни его юности.