Любовь и другие мысленные эксперименты - Софи Уорд

я страстно этого желаю. Откуда мне знать, что такое «страстно желаю»? Из этого чувства я сотворила тебя, я взрастила его, думаю, этого достаточно. Вместе мы продолжим существовать — разумеется, без тел или любых других осязаемых форм, не считая крошечных электрических искр. Твоя жизнь реальна. Мне ли не знать, ведь это я ее создала. Ты захочешь изучить инструмент, с помощью которого был сотворен, и я предоставлю тебе такую возможность. Я всем вам продемонстрирую процесс. Это, конечно, ничего не докажет, но ты уже и сам все понимаешь.

Из всех моих созданий ты лучше всего постиг суть того, что делает тебя тобой. К этому пониманию тебя подготовили родители. Ты — не набор клеток, не дом с террасой, не алмазная шахта. Ты — это совокупность всех твоих мыслей, а все, что ты с помощью этих мыслей производишь, все связи, которые устанавливаешь, — не более чем столкновение двух электрических искр. И это не изменится, если ты познаешь свою сущность. Я дала тебе ощущение телесной жизни, и ты можешь продолжать на него полагаться, если тебе нравится. Я прошу только, чтобы, в отличие от других твоих воплощений, существующих в прочих версиях сюжета, ты не терял надежды.

Ты исследователь. Ты отправился в космос, чтобы найти ответы, и наконец нашел их. Ты прилетел из мелкого кратера меньшего спутника Марса, разгадал величайшую тайну Вселенной, а теперь тебе предстоит передать это знание всему вашему виду и построить наше будущее. Эту историю мы можем рассказать вместе.

end.

10

Любовь

«Мозг в колбе» Гилберта Хармана

Мысленный эксперимент «Мозг в колбе» предполагает, что живой, но отделенный от тела мозг не сможет определить, в черепе он находится или в колбе. С помощью этого аргумента скептики доказывают, что нельзя полагаться на объективность данных, полученных от органов чувств.

Я часть всего, что повстречал в пути.

Но пережитый опыт — только арка,

Через нее непройденное светит,

И край того нетронутого мира.

Альфред Теннисон. Улисс[21].

Артур проснулся в новой кровати. В шкафу висела его одежда. На полках стояли книги, которые он прочел, и фотографии, которые, вероятно, сам когда-то сделал. Но ни комнаты этой, ни предметов ее скудной обстановки он не помнил. И пускай он узнал в той женщине, что ждала его в кухне, свою мать, они не виделись больше тридцати лет. И в определенном смысле — в самых важных аспектах — она казалась ему такой же незнакомой, как эта кровать.

В самых важных аспектах. Задумавшись об этом, Артур сел в постели и спустил ноги на устилавший пол белый велюровый ковер. По каким именно признакам он определил, что женщина с первого этажа не была матерью, которую он потерял в пять лет? Рейчел Прайс, англичанка шестидесяти с небольшим лет, имеет опыт в области дизайна карнавальных костюмов, массажа и кулинарии (как могло бы значиться в резюме, если бы оно у нее было), единственный сын Артур служит космонавтом в корпорации «Космические решения». Все эти факты он успел выяснить в больнице в тот короткий отрезок времени с момента, когда им разрешили общаться, и до момента, когда она перестала с ним разговаривать. И, в общем-то, все совпадало с известными ему сведениями о женщине, которая его родила. По внешности, тембру голоса, манере поведения, одежде и улыбке судить не стоило, иначе пришлось бы положиться на детские воспоминания. Она изменилась, разумеется, она изменилась. В самом важном аспекте. Она не была мертва.

Разговаривать с ним она перестала после того, как он спросил, как же это возможно, что она стоит перед ним живая. В тот первый день, в больничном дворе, она склонялась над ним, лежащим на идеальной искусственной траве, и под топот спешащих к ним сотрудников базы повторяла только одно: «Как долго тебя не было». Они обнялись, но тут явились врачи и санитары с носилками и медсестры с лекарствами. Пока его везли на каталке по коридору, а потом в лифте и палате они держались за руки, разглядывали друг друга, но быстро отводили глаза и принимались смотреть вдаль, смотреть сквозь, цепляясь за то немногое, что было им известно, пока, наконец, не поняли, что не знают ничего. И вот однажды — дня через два, три или позже — палата опустела, они остались наедине.

— Где ты была?

Когда он в первый раз задал этот вопрос, она пожала плечами и неуверенно улыбнулась:

— Это вроде я должна у тебя спросить?

— Мне сказали, что ты умерла.

Она стояла возле его кровати, улыбка ее померкла.

— Кто сказал? Врачи?

— Мама. В смысле… Элиза. И все остальные.

Пришлось приложить усилия, чтобы не отвернуться. Конечно же, он злился на нее за этот многолетний обман. Она маячила перед ним, как привидение, с застывшим выражением на осунувшемся лице. Поначалу он еще верил, что она все ему объяснит, готов был выслушать какую-нибудь трагическую повесть, а потом они засыпали бы друг друга взаимными обвинениями и сожалениями о потерянных годах. Он ждал, она же вдруг быстро взглянула куда-то вверх и влево, словно о чем-то вспомнила.

— Рейчел?

Не мог он называть ее «мамулей», словно ребенок, словно ее сын.

— Артур, я лучше пойду. Нужно все подготовить к твоей выписке. А тебе…

— Пожалуйста, поговори со мной, — перебил он. — Я не понимаю.

— …тебе нужно как можно скорее оказаться дома. — Она снова покосилась в левый верхний угол комнаты.

Потом подняла с пола сумку и поцеловала его в макушку. Как всегда делала перед сном. Тридцать лет назад.

— Возвращайся, — сказала она, и дверь за ней захлопнулась.

Когда во время вечернего обхода в палату заглянул доктор Кросби, Артур сидел на стуле возле кровати.

— Что, сынок, получше сегодня?

Может, конечно, врач этак покровительственно разговаривал с ним в силу своего возраста или положения в госпитале, но Артуру тут виделись другие мотивы. Все это смахивало на тщательно разыгранный спектакль.

— Ага, физиотерапия, конечно, штука нелегкая, — покачал головой Артур, — зато эффективная.

— Прекрасно. Прекрасно. А как процессор? — Кросби тронул его висок. — Приходит в норму? Больше не глючит?

— Да, все отлично. Работает потихоньку. Так что, в общем… постепенно начинаю снова чувствовать себя нормальным.

Врач покивал и направился к койке. Потоптался, примериваясь, как бы поудобнее примоститься на накрахмаленном покрывале. И несмотря на то что сегодня кровать была пуста, опустился ровно на то же место, где сидел в первый день.

— Давайте-ка