Сумрачная дама - Морелли Лаура

– Притормозите! – предупредил его Вивер. – Не говорите сразу, если это да Винчи, а то Бонелли намочит штаны.

– Эй ты! – возмутился Доминик; Хэнкок и Вивер расхохотались. Но тут же он и сам невольно ухмыльнулся. – Я все еще надеюсь, что однажды именно это и случится.

– Ну надейся, надейся! – Вивер похлопал Доминика по плечу. – Так что вы там нашли, сэр?

Хэнкок сиял.

– Мы выяснили, что Зиген – не единственная шахта, где нацисты спрятали свою добычу. Есть еще одна, в пригородах Бернтероде, и там я нашел не только произведения искусства. Мы нашли там гробы. Останки целого ряда великих героев. Фридрих Великий и его отец. Генерал-фельдмаршал Пауль фон Гинденбург и его жена.

– Фон Гинденбург? – переспросил в недоумении Доминик. – Без него мы бы спокойно обошлись, сэр.

Он знал, что на фон Гинденбурге частично лежала ответственность за приход Гитлера к власти.

Хэнкок пожал плечами:

– Когда-нибудь это станет историей, сынок. Так или иначе, но кому-то должно быть не наплевать на это. – Он ухмыльнулся. – Это потрясающая находка. Ну ладно, пошли! Я хочу, чтобы вы показали мне, что новенького нам привезли. Ваша смена ведь уже пришла.

Доминик и Вивер передали охрану погрузочной платформы двум только что подошедшим солдатам и отправились за Хэнкоком внутрь здания. Там, прямо в огромном вестибюле, стояли столы и за каждым сидел профессиональный искусствовед: это были специалисты, приглашенные из крупнейших музеев и университетов Германии. Здесь были десятки мужчин и женщин, вооруженных камерами, ручками и картотеками. Доминик знал, что отслеживать все растущее содержимое хранилища – это логистический кошмар. Каждый предмет систематически снабжался отдельным номером, эта работа отнимала уйму времени, но была необходима. После того, как все предметы были выгружены, каждый из них фотографировали и заносили в картотеку, а потом убирали внутрь здания для безопасного хранения вдали от сырых шахт.

Доминик и Вивер провели Хэнкока по зданию и показали сокровища, которые прибыли за это время. Большей частью они принадлежали сокровищнице Мецcкого собора. Живопись, скульптура, ювелирные изделия и другие ценности из музеев, храмов, лавок и частных коллекций были каталогизированы и составлены здесь аккуратными комплектами, ожидая, когда наконец смогут вернуться к законным владельцам. Их количество ошеломляло. Невероятной красоты произведения окружали Доминика ровными рядами, и каждое из них свидетельствовало о ценности души человека, создавшего его, было доказательством того, что человечество преисполнено намеренья привнести свет и красоту в этот погрязший в непостижимой тьме мир. Эта мировая война – не первая и не последняя обрушившаяся на человечество трагедия, но никакая катастрофа не способна уничтожить стремление человека к прекрасному. Это единственное, что давало Доминику надежду.

Нацисты решили забрать все, что есть на свете ценного, себе. Но нацистам не победить. И Чечилия, когда станет взрослой, тоже сможет увидеть эти драгоценности и будет знать, что ее отец принимал участие в работе группы людей, сделавших все, чтобы спасти их. Думая об этом, Доминик испытывал огромное облегчение. Еще Доминик думал о том, как хорошо, что викарий Стефани наконец вернется со своими обожаемыми сокровищами в свой храм в Ахене под охраной союзников.

– Отлично! – с энтузиазмом воскликнул Хэнкок, когда экскурсия была завершена. – Пойду проверю, как проходит доставка новых работ. – Он еще раз сияюще улыбнулся и ушел.

А Вивер и Доминик, вместо того чтобы направиться в холл, превращенный в импровизированную комнату отдыха, прошлись обратно к сложенным в коридоре картинам, болтая ни о чем. Эта новая дружба стала понемногу затягивать края дыры, образовавшейся в жизни Доминика после гибели Пола.

А лучше всего было то, что он снова начал рисовать. Сейчас они направились к бюсту молодой женщины, который Доминик уже несколько дней хотел изобразить, и он уселся перед скульптурой на пол. Стоило Доминику вновь взять в руки угольный карандаш – полученный в Зигене подарок от Стефани, – он начал рисовать и уже не мог остановиться. Нарисовав всех, кого мог, он стал черпать вдохновение из произведений искусства. Сидя, скрестив ноги на полу, Доминик вытащил одну из чистых картотечных карточек, которые взял из стопки рядом с погрузочной платформой. Бюст вскоре обрел форму: сначала просто овал лица, потом изгибы скул, пряди волос, глаза. Нос. Он оживил свою модель, нарисовав глаза – темные и выразительные. Когда Доминик закончил, перед ним был портрет какой-то давно забытой милой и сконфуженной молодой женщины, и он сам не заметил, как пририсовал несколько веснушек у нее на носу.

– Прекрасно, Бонелли, – сказал Вивер, когда он повернул карточку, чтобы показать ее другу.

– Почта! – В комнату вошел тощий рядовой с брезентовым почтовым мешком, и мужчины кинулись в строй.

Парень начал скрипучим голосом называть фамилии, написанные на конвертах в его руках:

– Акерман. Барнес. Бонелли.

Сердце Доминика подпрыгнуло. Паренек рядовой вложил ему в руку конверт.

Обратный адрес гласил: «Бонелли. Гринсбург. Пенсильвания». Доминик узнал аккуратный почерк Салли, ее ровные буквы с завитками. Он прижал конверт к лицу и вдохнул, как будто мог уловить запечатленный на нем запах Салли. Он неловким движением разорвал конверт.

– Бонелли.

Опять его фамилия, но на этот раз произнесенная Хэнкоком; он подошел к Доминику и Виверу. Оба они отдали офицеру честь. Доминику показалось, что он видит в глазах Хэнкока грусть.

– Есть новости, – произнес тот. Доминик сжал письмо Салли, с трудом сдерживаясь, чтобы не развернуть его тут же и заставить себя внимательно выслушать Хэнкока. – Вы оба получаете новое назначение.

Доминик сник. Только-только он начал наслаждаться тишиной и покоем Марбурга. Сжимая конверт, он спросил, стараясь скрыть страх:

– Почему?

– Кажется, это местечко слишком мирное для таких, как ты, вояка. Вы доказали свою ценность на передовой. Пора двигать вперед, к местам боевых действий.

Хэнкок протянул Доминику тонкий листок бумаги, на котором крупными буквами был напечатан приказ: несколько безликих строк, меняющих его жизнь.

Сердце Доминика упало.

Вот и все. Как раз тогда, когда он нашел свое призвание в миссии «Людей памятников», его заставляют оставить все это позади. Они с Вивером возвращаются на передовую.

59

Мальчик за столом трудился над своими уроками, качая ногами над полом. Через окно рядом с ним в комнату проникал свет – яркое отражение от засыпавшего двор Вавельского замка снега. В гигантском, занимавшем целую стену огромной комнаты, камине громко трещал огонь. Комната была обставлена несколькими кушетками и стульями с глубокими подушками. По столам были разбросаны пледы, газеты и книги.

Эдит ожидала, что ее отведут в кабинет Ганса Франка, но солдат вместо этого проводил ее в комнату, где Хильда, секретарша Франка, заваривала в керамическом чайнике чайные листья, а мальчик был глубоко погружен в изображение алфавита.

– Фройляйн Бекер, – обратилась Хильда. – Располагайтесь поудобнее. Герр фон Палезье скоро прибудет.

Она растерялась:

– Герр… Кто?

– Они не поставили вас в известность? Прошу прощения. Вильгельм Эрнст фон Палезье. Он – известный архитектор, прибывший к нам из Швейцарии; недавно его назначили новым личным куратором искусства при губернаторе Франке. Вы будете работать с ним.

Фон Палезье? Личный куратор? Он что, очередной протеже Кая Мюльмана?

Но Эдит не смогла задать уточняющие вопросы: Хильда, с подносом с чаем в руках, уже исчезла в соседней комнате, захлопнув за собой дверь.

Эдит села за стол напротив мальчика.

– Привет, – сказала она. – Я Эдит.

Мальчик, выводя свои прописи, проигнорировал ее. Она посмотрела на его светло-желтые волосы и идеальное личико в снежном свете из окна.