Сумрачная дама - Морелли Лаура

Слушая, как Кай выражает словами то, о чем она думает с тех самых пор, как два года назад в Мюнхене получила повестку, Эдит согласно кивала.

– Моя единственная надежда – что вы прибыли, чтобы сообщить мне, что меня заменяют кем-то более квалифицированным и отправляют в Мюнхен. – Эдит попыталась прикрыть беспокойство шуткой.

– Такого человека будет трудно найти, – сказал Кай и снова посмотрел на нее. Эдит увидела, как улыбка его исчезла. – Что же. Похоже, вы опять оказались незаменимым человеком. И мне, пожалуй, пора перейти к делу и рассказать, зачем я здесь, Эдит.

Эдит замерла. Что знает о ней Мюльман? Что станется с ней, если он все-таки прознал о ее списках?

Она хотела поискать на его лице проблеск понимания, но Мюльман отвернулся от нее и продолжил ходить вдоль сложенных на полках вещей.

– Рейхмаршал Герман Геринг, с которым я в последние несколько лет поддерживаю тесную связь, приказал мне вернуться в Польшу. Он хочет, чтобы назад в Германию я приехал с рядом ценных картин, которые он желает заполучить для новой картинной галереи Фюрера.

– «Дама с горностаем» да Винчи, – проговорила Эдит.

Когда Мюльман повернулся к ней, в уголке его губ почти появилась маленькая улыбка.

– Да, – ответил он, – это одна из них.

Эдит покачала головой.

– Для этого придется вырвать ее из лап Ганса Франка. Он одержим этой картиной. Это будет нелегко.

– Я и не думаю, что это будет легко, – сказал Мюльман, – но сейчас есть более важные проблемы. Гитлер собрал еще войска, чтобы сдерживать русских. Как вы уже успели убедиться, русские опасны. Геринг опасается за безопасность этих бесценных работ в Кракове. Мы слишком близко к границе. Наши нацистские офицеры тут больше не в безопасности. И картины тоже.

Эдит задумалась, значит ли это, что и она – как и все в поместье – тоже в опасности?

Мюльман продолжил:

– В прошлый раз я утешил Геринга портретом руки Антуана Ватто. Геринг был в ярости, узнав, что «Дама» осталась тут, в Польше. На то, чтобы его успокоить, ушло несколько недель. На сей раз Геринг дал приказ, и у меня нет выбора. – Мюльман пожал плечами. – Я должен забрать «Даму с горностаем», а также «Портрет молодого человека» Рафаэля и «Пейзаж с добрым самаритянином».

«Великая тройка», – подумала Эдит.

– Я лично отвезу их из Кракова в Берлин, – сказал он, и тут Эдит поняла, почему Мюльман был похож на приведение.

– И вы хотите, чтобы я поехала с вами, – произнесла Эдит, пытаясь скрыть недовольство.

Кай помрачнел.

– Боюсь, моя дорогая, что на этот раз это невозможно. Вам передано другое назначение.

Эдит почувствовала, что грудь ее наполняется ужасом.

– Пожалуйста, не надо больше плохих новостей, – выдавила наконец она почти шепотом.

Мюльман покачал головой. На потолке над ними резко замигала лампочка.

– Губернатор Франк, – сказал он, – потребовал, чтобы вы остались в Польше. Он не хочет, чтобы вы возвращались с картинами в Германию. Вы… Вы были частью сделки.

Эдит быстро заморгала, силясь понять, что ей сейчас было сказано. Ее обменяли на несколько ценных произведений искусства и заставили остаться со страшным, опасным человеком. Человеком, которого она считала ответственным за смерть Генриха.

– Вы заключили сделку? – спросила она, и сердце ее одеревенело.

– Обмен, – сказал Мюльман. – Я сейчас везу в Берлин всего несколько картин. Многие другие остаются в Вавеле. И Франк… Он хочет, чтобы вы вошли в число его личного искусствоведческого подразделения.

Эдит резко вдохнула:

– Я… Я должна остаться с ними?

– Да, вместе с его женой Бригиттой, их детьми и множеством других людей из его личного штата. – Доктор Мюльман пожал плечами, но на Эдит не посмотрел. – Он не причинит вам вреда, Эдит. Напротив. Он ценит ваш профессионализм.

Эдит повернулась, чтобы посмотреть ему в лицо.

– А если я откажусь?

– Я бы не советовал, – ответил Мюльман, встретившись с ней взглядом. – Эдит, если бы я мог сделать хоть что-то, я сделал бы, но я слышал, как он хвастается перед другими вашим умением разыскивать произведения искусства. К тому же женщина! Вы так хорошо делаете свою работу, что он считает вас частью своей коллекции сокровищ.

– Но я же просто сижу тут, в подвале, в каком-то богом забытом польском захолустье и копаюсь в вещах, принадлежащих арестованным, или хуже того, людям. А тем временем рассыпается моя семья!

Мюльман вымученно улыбнулся ей.

– Вы делаете намного больше, Эдит. – На мгновение она похолодела от ужаса: неужели он все-таки знает? Но он продолжил: – Вам следует находить утешение в знании, что вы оказываете великую честь Верховному лидеру своей страны. Война требует больших жертв от всех нас. Кроме того, я думаю, Франку нравится мысль, что вы рядом.

У Эдит перехватило дыхание, будто ее ударили в живот. Она оглядела стопки составленных ею за прошедшие месяцы инвентарных журналов и горы еще не описанных ценностей. Потом, заметив, что Кай внимательно рассматривает ее лицо, она посмотрела на него.

– Я завтра отправляюсь в Краков, – сказал он. – У вас есть немного времени, но Франк не будет ждать вечно. Надо переждать пока попритихнут перестрелки. А потом вас с конвоем отвезут в Вавель.

58

Доминик стоял в одиночестве на погрузочной платформе и смотрел на приближающуюся колонну армейских автомобилей союзников, растянувшуюся вдаль извилистой вереницей. В них перевозили произведения искусства и защищающих их военных. Доминик наблюдал за их приближением со смесью волнения и гордости, с высоко поднятой головой и направленной вверх винтовкой.

Он несколько недель нес караульную службу, после того как прибыл с набитой произведениями искусства автоколонной из Зигена в место, ставшее для этих сокровищ из медных и соляных шахт новым домом – Марбург.

Американские войска, побывавшие здесь до них, заняли для хранения и каталогизации произведений искусства большое, впечатляющего вида здание, бывший государственный архив. Произведений там было много. Вскоре Доминик узнал, что Зиген – лишь верхушка айсберга. Хранилища находили по всей территории Германии, и их содержимое, тщательно упаковав, перевозили сюда. Доминик был счастлив и горд, что играет в этой миссии свою маленькую, но важную роль. Его задача была простой: всего лишь охранять вход на погрузочную платформу – но от одного только вида шедевров, которые проносили мимо него, Доминика переполнял восторг.

Другой солдат помог ему широко распахнуть ворота погрузочной площадки, чтобы пропустить первый M151. Как и большинство прибывающих к ним автоколонн, эта имела смешанный состав американских и британских войск, объединившихся, чтобы спасти европейские сокровища. Они прибывали ежедневно – джипы, бронетранспортеры, армейские грузовики, нагруженные бесценными произведениями живописи, скульптурами, миниатюрами, архивами и отдельными документами. Каждая новая колонна привозила очередную партию отобранных у ненасытных нацистов ценностей.

– Смотри! – Джордж Вивер показал ему на что-то. – Это же Хэнкок.

Вивер и Доминик вытянулись по стойке смирно и отдали честь, джип с их командиром проехал мимо и остановился. Хэнкок выскочил из машины со своей обычной улыбкой, которую не утратил за эти тяжелые месяцы. Он провел несколько недель в полевых условиях, разбираясь с непрерывным потоком докладов и стараясь отыскать местонахождение все новых и новых хранилищ: в соляных шахтах, пещерах, замках, монастырях, офисах – любых местах, куда нацисты могли бы додуматься вывести эти произведения контрабандой. Его возвращение означало, что эта колонна будет больше обычных и имеет особую важность.

– Мое почтение, джентльмены! – Хэнкок тряхнул головой, улыбнулся еще шире и шагнул вперед. – Не поверите, что я нашел.