Империя алмазов - Джеральд Браун

Чтобы определить, какие фургоны изначально принадлежали «Марилебон», сотрудники Службы Безопасности полдня перерывали хаотически перемешанные бумаги фирмы. Наконец список нашелся, и люди Коглина методом исключения вычленили три лишних машины.

Коглин долго смотрел на них, словно ожидая увидеть в кабинах призрачные фигуры тех, кто управлял фургонами в ночь на тридцатое июня. Щеки у него горели, в ушах стучало. Он верил, что приближается к разгадке.

Его специалисты обследовали фургоны. Они орудовали кисточками, пинцетами, щипчиками; измеряли, фотографировали и анализировали. Лаборатория работала ночь напролет.

Наутро Коглину принесли отчет.

В трех машинах нашли отпечатки пятидесяти двух разных пальцев: двадцать пять четких, остальные смазанные и неполные. Четыре отпечатка принадлежали женщинам. И ни одного не было зарегистрировано в банке данных Службы Безопасности.

Обнаружили восемнадцать волосков, четырнадцать из которых были мужские, а четыре – женские. Три волоска упали явно не с головы.

Анализ частиц грязи с шин и шасси не выявил ничего особенного: обыкновенная английская грязь.

Из-под сиденья грузовика извлекли носовой платок с пятнами крови десятидневной давности, нулевой группы, несомненно, женской.

Помимо этого, нашли несколько хлопковых и шерстяных волокон, разнообразные металлические частицы, крошки еды, табака, четыре вишневых косточки, восемь гвоздей и две бумажные этикетки от спичечных коробков из одного стриптиз-клуба в Сохо.

Заключение: из-за частого и разнородного использования машин в период после ограбления сделать какие-либо четкие выводы не представляется возможным.

Коглин перевернул отчет текстом вниз и отложил в сторону. Он ожидал большего.

И через час дождался.

М.Дж. Мэтью, Аксбридж-роуд, 1096, Шефердс-Буш, В12.

Имя и адрес человека, официально зарегистрировавшего в Национальном бюро автомобильного транспорта все три машины.

Коглин рассмотрел фотокопии трех свидетельств. Подписи были непохожие, почерк мелкий, с наклоном влево. Но Коглин опытным глазом распознал, что подписи сделаны одной и той же рукой.

Это было уже кое-что.

Но компьютерная проверка имени не дала ничего. Мэтью никогда не имел дела с алмазами. А дом на Аксбридж-роуд оказался католической книжкой лавкой.

Коглин сидел за столом и глядел в окно, на дом номер одиннадцать. Для бодрости он глотнул неразбавленного виски, но был так погружен в раздумья, что даже не почувствовал вкуса. Он поник в кресле, точно сломленный поражением, но тут же узнал старого врага и снова выпрямился.

В утешение себе он мысленно нарисовал картину преступления и стал подкреплять ее уже известными фактами. Чтобы заполнить некоторые пробелы, он спросил себя, где грабители держали фургоны, когда те не были нужны. Гараж или склад? Сложно. Наверняка они оставляли грузовики на небольшой улочке неподалеку от конторы «Марилебон», где сотрудники «Марилебон» их не увидели бы, а у прохожих их появление не вызвало бы недоумения. А после ограбления фургоны бросили на стоянке «Марилебон», где их попросту никто не заметил. Коглин был прав.

Он еще раз просмотрел отчет и решил, что предпримет дальше. Дело в том, что в лаборатории определили цвет фургонов. Черный. Значит, их где-то красили. Агенты Коглина уже разыскивали фирму, в которой машины были куплены. Анализ краски поможет провести идентификацию.

Коглин надеялся получить полное, точное описание М.Дж. Мэтью.

И вот что он получил от своих агентов.

М.Дж. Мэтью, около пятидесяти лет, волосы седые, сутулый, носит специальную обувь, так как одна нога у него короче другой.

М.Дж. Мэтью, около сорока, волосы рыжие, лицо веснушчатое, носит очки, нос крупный, типичный кашель курильщика, на левом бицепсе – татуировка в виде якоря.

М.Дж. Мэтью – брюнет с бакенбардами и усами, брови кустистые, заикается, частично утрачена подвижность правой руки.

М.Дж. Мэтью – чернокожий карибского типа, на левой щеке два косых шрама, на переднем резце верхней челюсти золотая пломба, сильно хромает.

М.Дж. Мэтью всегда платил наличными.

М.Дж. Мэтью, кто бы он ни был и как бы ни выглядел, был чертовски ловкий профессионал. Так решил Коглин.

Росилли выпустили. При проверке на детекторе лжи было выяснено, что Росилли не врет, даже когда ему вкололи двойную дозу пентатола натрия. Не зная толком, во что впутался, но чувствуя, что увяз по самые уши, Росилли отказался от алмазов и с радостью принял тысячу фунтов за то, что подписал не читая бумагу, которая снимала с Системы ответственность за все возможные с его стороны обвинения, включая обвинение в похищении.

ГЛАВА 24

Прошло уже больше недели, но ни Марен, ни Чессер не заикались об отъезде с Сент-Маргерит. Как это обычно случается, особенно с любовниками, они занялись преобразованиями.

Каждую ночь они стаскивали матрасы с кровати на пол и каждое утро тщательно заметали следы, водворяя матрасы на место.

Толстая хозяйка гостиницы оказалась женщиной примечательной. Энергия била в ней ключом, а расходовала она ее на то, чтобы доставить удовольствие Марен и Чессеру, чья любовь была для нее так очевидна. Во время войны она участвовала в Сопротивлении и теперь носила на груди замызганную ленточку ордена Почетного Легиона. Гостям она демонстрировала чудеса кулинарного искусства, даже собирала для них тимьян и розмарин. Ее сынишка по собственному желанию выжимал сок из свежей малины. Чессеру и Марен.

Другая гостья, Катрин, держалась особняком. Загорала на шезлонге и подолгу гуляла в одиночестве. Только однажды она поужинала в компании Чессера и Марен, причем разговор вела по большой части о модах. Ела она с серьезной сосредоточенностью, типичной для ее национальности. Часто занимала единственный в гостинице телефон, расположенный в маленьком закутке между кухней и баром. Чессеру казалось, что она просит у кого-то прошения.

Каждое утро Марен и Чессер просыпались на том же самом острове – и каждое утро открывали его заново. Нарядные лимонные деревца, увешанные яркими плодами; огромная старая смоковница в гостиничном дворе, с приставленной к стволу лестницей, чтобы удобнее было собирать спелый, готовый упасть инжир. Вдоль дорожек пестрели неприхотливые герани, а вся южная часть острова топорщилась густым ельником. Землю между стволами могучих деревьев покрывал толстый ковер душистой хвои, тут и там валялись крупные бурые шишки.

Однажды рано утром Марен и Чессер стояли на балконе и смотрели, как несколько островитян с лодок ощупывают баграми каменистые отмели. Оказалось, что они охотятся на осьминогов. На ловлю осьминогов всегда выходят с рассветом, когда море спокойно и хорошо видно дно. Узнав об этом, Марен с Чессером стали смотреть с удвоенным интересом, надеясь, что ловцам повезет, и приходили в восторг всякий раз, когда надежда оправдывалась.

Никогда прежде они так не наслаждались морем: ни в Бьяррице, ни в Портофино, ни на Коста-дель-Соль. Там, на курортах, оно служило как бы оправданием всего остального, лишь главным элементом обстановки. А на Сент-Маргерит море вдруг стало для Чессера и Марен обителью анемон и морских ежей, выброшенных на берег обрывков странных пузырчатых водорослей и белого от воды плавника. Даже обыкновенная галька требовала к себе повышенного внимания: каждый камешек надо было подобрать и хорошенько рассмотреть.

Как-то днем они отправились в крепость. Поднявшись по длинной крутой лестнице с истертыми ступенями к неприступным старым стенам, они вошли внутрь – и тут же из ворот на них с лаем кинулась тощая псина, вслед за которой выскочила и хозяйка: высушенная как мумия, низкорослая смотрительница. Визгливым голосом она прочла им нотацию и бесцеремонно ткнула пальцем в табличку, извещающую, что место-де историческое и осматривать его дозволено только в урочные часы. Но стоило положить в костлявую руку смотрительницы двадцатифранковую купюру, как тощая псина сменила гнев на милость, словно только этого и добивалась. Не поблагодарив ни словом ни взглядом, хозяйка и собака исчезли в неизвестном направлении. Марен и Чессер остались одни.

Укрепления и внутренние дворы были восхитительно неухоженными. То ли у правительства не хватало средств на реставрацию, то ли эти средства осели в чьих-то цепких руках, но крепостные сооружения понемногу ветшали и превращались в живописные руины. Все заросло высокой, выцветшей на солнце травой, в которой темной зеленью выделялись пышные кусты чертополоха. Толстые плети куманики лезли вверх, сплетались между собой и уже заполонили все кругом. На каждом шагу попадались ежевичники. В нагретом воздухе среди деловито жужжащих пчел и мушек кружились невесомые золотистые пушинки бодяка. В этой заброшенности таилось куда больше очарования, нежели в добропорядочной прилизанности, какую встретили бы здесь Чессер и Марен, будь крепость отреставрирована.