История России XVIII-XIX веков - Леонид Милов

Подобная оценка социально-экономической политики в России во второй половине XVIII в. оставляет слишком много вопросов. Главное же остается неясным: как могли ужиться в политике единой правящей элиты столь принципиально различные направления — субъективно осознанный либерализм и столь же осознанное «реакционное» феодально-крепостническое начало.

Между тем, на наш взгляд, есть вполне реальная возможность дать наиболее убедительную оценку такой политике как вполне целостному явлению. Для этого необходимо еще раз осознать кардинальнейшую особенность истории Российского государства, заключающуюся в том, что природно-климатические условия создавали в стране из века в век крайне неблагоприятную обстановку для развития основы основ ее существования — сельского хозяйства.

Уже неоднократно подчеркивалось, что вследствие названных обстоятельств российское общество вплоть до XX в. развивалось как общество с относительно низким объемом совокупного прибавочного продукта, что в принципе могло бы навсегда обречь его на судьбу примитивного земледельческого социума.

Поэтому историческая необходимость уже в Средневековье привела в России к формированию особого, необычного для запада Европы типа государственности с весьма жесткими рычагами государственного механизма, ибо основной функцией Российского государства была концентрация и перераспределение относительного минимума прибавочного продукта в интересах развития и самого общества, и его господствующего класса. Поэтому далеко не случайна была на востоке Европы многовековая традиция централизованной, самодержавной, по сути своей деспотической власти. Не случаен был и необычайно суровый режим крепостного права. Долгие века этот режим был призван обеспечивать поступательное развитие и общества и государства. Это развитие осуществлялось главным образом путем использования сверхнапряженного труда крестьянства, экономическое положение которого было на грани потери собственного воспроизводства.

§ 3. Аграрный тупик нечерноземья и зарождение регионов зернового товарного производства

Обобщенные статистические показатели материалов Генерального межевания земель во второй половине XVIII в. свидетельствуют о том, что для Центральной России обеспеченность крестьянина пашенным наделом достигала в среднем 3–3,5 десятины в трех полях на душу мужского пола, что было не слишком много для нашей страны. В то же время синхронные данные губернаторских отчетов свидетельствуют, что реальный посев в озимом и яровом полях составлял в этой зоне Нечерноземья 1,24 десятины на душу мужского пола. Остальная пашня просто не использовалась в силу специфики тех же природно-климатических условий. В достоверности этих данных сомневаться не приходится. О типичности такого высева пишут и известный русский публицист И. Т. Посошков, и первый русский агроном А. Т. Болотов. Об этом же свидетельствуют бюджетные обследования современников, в частности по Тверской губернии. На семью из четырех человек, где двое — дети, великорусский пахарь мог обработать землю величиною только в 2,5 десятины в двух полях на тягло.

Тяжкий убыточный труд крестьянина Центра России. Причина столь малых возможностей крестьянина заключается в том, что рабочий период земледельца в Центральной России составлял, как уже неоднократно упоминалось, всего 130 рабочих дней, из которых 30 суток тратилось на сенокос. Если соблюдать все необходимые нормы агрикультуры, то на все операции только по обработке пашни требуется около 40 человеко-дней на десятину (около 1 га). Столько, например, тратилось на пшеничном поле в Парижском регионе Франции в середине XVIII в. (при общей затрате труда на 1 га около 70 дней). Русскому же крестьянину на обработку реального пашенного надела (а это 4,5 десятины в двух полях) с соблюдением минимума агротехнических норм (т. е. тратя 40 дней на десятину) потребовалось бы 180 дней. А у крестьянина при нашем климате их всего 100. Следовательно, он не мог затратить на обработку земли 40 дней на одну десятину. За данное природой время он едва мог обработать 2,4–2,5 десятины в двух полях, потратив на это всего-навсего 23,4 человеко-дня. Отсюда идет неизбежность низкого качества обработки пашни, низкая урожайность и крайняя ограниченность размеров посева. Чтобы улучшить урожай, за эти 23 дня он должен был стремиться вложить объем труда, равный при нормальных условиях труда тем же 40 дням. А это — неимоверное, чаще всего нереальное напряжение ритма работы, вплоть до ночной пахоты. Это и привлечение к труду и детей и стариков. При такой нагрузке общие затраты труда на все полевые работы, включая обмолот, у русского крестьянина составляли не 70 нормальных человеко-дней на десятину (га), а всего около 42 дней, из которых, как уже говорилось, 23,4 дня шло на пахоту и боронование. Если же этот крестьянин работал еще и на барщине, то время и объем работ на своем поле резко сокращались и соответственно либо падала урожайность от крайне небрежной вспашки, либо уменьшался даже этот небольшой посев.

Поэтому огромные пространства российского Нечерноземья многие века были ареной практически убыточного, хотя и общественно необходимого, сельского хозяйства. Во второй половине XVIII в. во Владимирской губернии лишь один уезд из 12 (Покровский) имел некоторый излишек зерна (по сравнению с тем количеством зерна, которое шло на собственное потребление). В четырех уездах своего зерна хватало лишь на 6–8 месяцев в году. Такое же положение было и в соседней Ярославской губернии. Здесь лишь три уезда обходились «своим хлебом» и в случае удачного урожая могли иметь некоторый товарный излишек зерна. И это не удивительно, так как наряду с удачным урожаем были частые жестокие неурожаи, которые на ряд лет выбивали из колеи массы крестьянских хозяйств.

8 частности, в 1796 г. по Ярославской губернии средняя урожайность ржи была всего сам-1,4, овса — сам-2,2, ячменя — сам-2,1. Это голод! В Черноземье средняя многолетняя урожайность была почти всегда низкой из-за того, что высокие урожаи чередовались с жестокими неурожаями. Так, средняя за 9 лет (1783–1795) урожайность по Воронежской губернии равнялась по ржи всего сам-4, ибо три урожая в сам-6 и сам-7 чередовались с низкими (сам-1,5, сам-2,5, сам-2,9 и сам-3,1). Сводные погубернские данные за разные годы двух последних десятилетий XVIII в. по плодородным черноземным Тамбовской, Орловской, Курской и Воронежской губерниям свидетельствуют об очень скромных итогах: по ржи в среднем сам-3,7, по овсу — сам-3, по ячменю — сам-2,8. Подобные же сводные показатели по нечерноземным Московской, Ярославской, Тверской, Костромской и Новгородской губерниям обнаруживают еще более низкий уровень урожайности: рожь — сам-2,3, овес — сам-2,2, ячмень — сам-2,3. Это означает, что при посеве 12 пудов ржи на десятину чистый сбор со всего посева будет всего 15,6 пуда, а по овсу — 19 пудов. В сумме это 34,6 пуда, или 80 % сбора всех зерновых на семью в 4 человека. А по норме полагалось бы 67 пудов!

По Тверской губернии до нас дошли ценнейшие сведения об уровне развития крестьянского хозяйства этого края в 80-е гг. XVIII в. «По расчислению нескольких лет» годовой бюджет средней крестьянской семьи из 4 человек (глава семьи, жена и двое детей) по расходам составлял 26 руб. 43 с половиной копейки. В то же время реальный доход такой семьи сводился к тому, что продавались «четверть или две овса, сена, а ис скота бык и овца, а также несколько коровьего масла, яиц, творога». «И за сие получает (крестьянская семья. — Л.М.) в год не более 6-ти руб.» Остальные 20 с лишним рублей надо было добывать на стороне путем различного рода промыслов, неземледельческих занятий или жить впроголодь, разоряя свое собственное хозяйство.

Примерно такая же ситуация была почти на всем пространстве Нечерноземья России. Во всяком случае, в одном из докладов Комиссии о коммерции (от 21 июня 1764 г.) общая оценка состояния земледелия в России была такова: «Крестьянин, трудясь через целое лето, насилу на платеж своих оброков может заработать». Иначе говоря, большую часть необходимой для расходов суммы русский крестьянин должен был добывать на стороне, точнее, вне сферы сельского хозяйства. Именно поэтому в Нечерноземье России различного рода крестьянские промыслы существовали уже издавна.

Таким образом, тяжелое положение крестьянского хозяйства и одновременно растущие запросы господствующего класса и вызвали к жизни противоположные тенденции развития: с одной стороны, массовое распространение неземледельческих промыслов, объективно ведущих в конечном счете к расширению внутреннего спроса на зерно и муку, а с другой стороны — постепенное развитие ущемляющего крестьян барщинного господского хозяйства, удовлетворяющего в том числе и потребности того же спроса. Учет этих тенденций и лежал в основе правительственной политики монархов середины и второй половины XVIII в.