Веди свой плуг по костям мертвецов - Ольга Токарчук

до конца, другого выхода нет… Птицы с интересом рассматривали блестящую обертку от жевательной резинки, потом одна из них схватила ее и улетела. Я проводила их взглядом. Неужели у них гнездо на крыше плебании? Сороки. Поджигательницы.

* * *

На следующий день, хоть у меня и не было уроков, позвонила молодая директриса и попросила прийти после обеда, когда в школе никого не будет. По собственной инициативе принесла мне чашку чая, отрезала кусок яблочного пирога. Я догадывалась, о чем пойдет речь.

– Вы понимаете, пани Янина, что после вчерашних событий в костеле… – озабоченно начала она.

– Никакая я не пани Янина, я тебя просила не обращаться ко мне так, – поправила я, но, кажется, зря; я знала, чтó собирается сказать директриса, и, наверное, выражаясь так официально, она хотела придать себе уверенности.

– …окей, пани Душейко.

– Да, понимаю. Я бы предпочла, чтобы вы слушали меня, а не их. То, что они говорят, деморализует детей.

Директриса кашлянула.

– Вы устроили скандал, да еще в костеле. Самое плохое, что это произошло на глазах у детей, для которых личность ксендза, а также место, где это случилось, должны являться особыми.

– Особыми? Тем более нельзя, чтобы они слушали такие вещи. Ты сама слышала.

Девушка перевела дыхание и заговорила, не глядя на меня.

– Пани Душейко, вы не правы. Существуют определенные нормы, традиции, и мы должны с ними считаться. Нельзя вот так сразу все отвергать… – Теперь было видно, как директриса подыскивает слова, и я уже заранее знала, чтó она скажет.

– Я вовсе не хочу, чтобы мы, как ты говоришь, все отвергали. Я только против того, чтобы призывать детей к злу и учить их ханжеству. Превознесение убийства является злом. Все просто. Не более того.

Директриса закрыла лицо руками и тихо сказала:

– Я вынуждена расторгнуть наш договор. Вы, наверное, уже догадались. Будет лучше всего, если вы постараетесь получить больничный на это полугодие – это самое большее, что мы можем для вас сделать. Вы болели и снова возьмете больничный. Поймите, я не могу поступить иначе.

– А английский? Кто будет учить детей английскому?

Девушка покраснела:

– Наша учительница религии закончила лингвистический колледж. – Директриса посмотрела на меня как-то странно. – И потом, знаете… – Она заколебалась. – До меня и раньше доходили слухи о ваших необычных методах обучения. Говорят, вы зажигаете с детьми какие-то свечи, бенгальские огни, потом другие учителя жалуются, что в классе воняет дымом. Родители опасаются, что это какая-то чертовщина, сатанизм. Ну конечно, они люди простые… И еще вы угощаете детей какими-то диковинными сладостями. Конфетами из дуриана. Что это такое? А вдруг какой-нибудь ребенок отравится, кто будет за это отвечать? Вы не подумали?

Эти ее аргументы меня совершенно добили. Я всегда старалась чем-нибудь удивить детей, максимально задействовать их потенциал. Теперь я почувствовала, как силы окончательно покидают меня. Говорить расхотелось. Я тяжело поднялась и молча вышла. Краем глаза видела, как директриса нервно перекладывает бумаги на столе и как у нее дрожат руки. Бедная женщина.

В Самурае у меня лежало все, что нужно. На моей стороне были Сумерки, которые опускались на глазах. Они всегда помогают таким, как я.

* * *

Горчичный суп. Варится он быстро и усилий особых не требует, так что я успела. Сначала на сковородке нужно растопить немного масла и добавить муку, как будто вы собираетесь приготовить соус бешамель. Мука прекрасно впитывает растопленное масло, поглощает его, пухнет от удовольствия, теперь нужно залить ее молоком, разбавленным водой, пятьдесят на пятьдесят. К сожалению, на этом наши игры с мукой и маслом заканчиваются, постепенно образуется суп. Светлую, еще невинную жидкость нужно посолить, поперчить, добавить тмин, довести до кипения и снять с огня. И лишь тогда добавить три разновидности горчицы: зернистую дижонскую, нежную и воздушную сарептскую, или кремскую, и горчичный порошок. Важно, чтобы Горчица не вскипела, иначе суп потеряет вкус и сделается горьким. Подавать следует с гренками, и я знаю, что Дэн очень любит это блюдо.

Они приехали втроем, и я гадала, какой меня ждет Сюрприз, даже задумалась, не день рождения ли у меня, случайно, – такой серьезный был у них вид. Дэн и Благая Весть – в красивых зимних куртках, одинаковых, и я подумала, что они, в сущности, могли бы быть парой. Оба такие ранимые и красивые, хрупкие подснежники, выросшие у самой тропы. Матоха, отчего-то мрачный, долго топтался на месте и все потирал ладони. Он принес бутылку наливки из черноплодной рябины собственного изготовления. Мне никогда не нравился алкоголь, который делал Матоха, на мой вкус, он жалел сахара, и его ликеры всегда отдавали горечью.

Они уже сели за стол, я дожаривала гренки и взглянула на них – всех вместе, возможно в последний раз. Именно это пришло мне в голову – что пора прощаться. И я вдруг взглянула на нашу четверку совсем с иной перспективы, словно нас что-то связывает, словно мы – члены одной семьи. Я поняла, что мы из тех, кого мир полагает бесполезными. Мы не делаем ничего существенного, не генерируем значимые идеи, не создаем нужные вещи и продукты, не обрабатываем землю, не способствуем росту экономики. Мы даже не расплодились, как положено, разве что Матоха, у которого есть сын, пусть даже Черное Пальто. Не принесли миру никакой пользы. Ничего не изобрели. Мы не обладаем властью, у нас ничего нет, кроме наших маленьких хозяйств. Мы выполняем свою работу, но в глазах окружающих она абсолютно ничего не стоит. Исчезни мы, ничего, в сущности, не изменилось бы. Никто бы не заметил.

Сквозь тишину этого вечера и гудение огня в плите я услышала завывание сирен – где-то внизу, в деревне, его принес резкий порыв ветра. Я гадала, обратили ли они внимание на этот зловещий звук. Но они разговаривали вполголоса, склонившись друг к другу, спокойно.

Когда я разливала горчичный суп по мискам, меня охватило волнение, настолько сильное, что из глаз снова потекли слезы. К счастью, никто этого не заметил, все были заняты разговором. Я отошла с кастрюлей к столику у окна и оттуда краем глаза наблюдала за ними. Видела землисто-бледное лицо Матохи, его аккуратно зачесанные набок волосы и свежевыбритые щеки. Видела профиль Благой Вести, красивую линию носа и шеи, цветной платок на голове, спину Дэна, узкую, чуть сутулую, в вязаном свитере. Что с ними станет, как они будут жить, эти дети…

И как буду жить я сама. Я ведь точно такая же. Мой жизненный опыт не годится для построения чего бы то ни