Нанкинская резня - Айрис Чан

у Адольфа Гитлера, и 8 июня он отправил фюреру письмо, приложив к нему копию фильма и отпечатанный доклад о событиях в Нанкине.

Но если Рабе ожидал от Гитлера сочувственной реакции, он жестоко ошибался. Несколько дней спустя к нему явились двое гестаповцев, чтобы его арестовать. При этом присутствовала Урсула Рейнхардт, которой тогда было семь лет. Она каталась на роликовых коньках возле двери, когда увидела, как двое мужчин в черной форме с белыми петлицами уводят Рабе к ожидающему их автомобилю. «Мой дедушка выглядел крайне растерянным, а те двое – очень суровыми, так что я даже не осмелилась обнять его напоследок»[501].

Рабе несколько часов допрашивали в управлении гестапо. Его отпустили лишь после того, как его работодатель Карл Фридрих фон Симен поручился за него и пообещал, что Рабе воздержится от столь откровенных высказываний о японцах. Рабе предупредили, чтобы он никогда больше не выступал, не участвовал в обсуждениях и не писал на эту тему, а прежде всего – никогда никому не показывал фильм Джона Мэйджи. После освобождения Рабе компания «Сименс» незамедлительно отправила его за границу, вероятно, для его же безопасности. Последующие несколько месяцев Рабе работал в Афганистане, помогая немецким гражданам покинуть страну. В октябре немецкое правительство вернуло ему доклад, но не копию фильма Джона Мэйджи. (Рабе так и не узнал, читал ли Гитлер его доклад и видел ли фильм, хотя сегодня его родственники убеждены, что да.) Немецкое правительство сообщило Рабе, что его доклад был отправлен в министерство экономики, где его прочли представители высших правительственных кругов, но не следует ожидать, что из-за этого германская политика в отношении Японии хоть как-то изменится.

Последующие несколько лет стали для Рабе кошмаром. Его квартиру разбомбили, а вторжение русских в Берлин обрекло его семью на нищету. Урсула Рейнхардт убеждена, что они смогли выжить лишь потому, что жили в британском, а не советском секторе Берлина. Рабе продолжал периодически работать на компанию «Сименс», переводя экономическую корреспонденцию на английский, но маленького жалованья едва хватало, чтобы содержать семью.

Первые послевоенные годы превратились для Рабе в длинную цепочку злостных обвинений. Сперва его арестовали советские власти, допрашивавшие его трое суток под безжалостным светом мощных ламп. Затем его арестовали британцы, которые мучили его целый день, но затем выдали ему разрешение на работу. (Это разрешение не имело для Рабе особой ценности, поскольку в компании «Сименс» все еще не было для него постоянной должности.) Окончательное унижение последовало, когда немецкий знакомый донес на Рабе, ввергнув его в долгий и затянутый процесс «денацификации»; ему пришлось оплачивать собственную защиту в суде, в итоге лишившись разрешения на работу и растратив все свои сбережения и силы. Ютясь в крошечной комнатке вместе с семьей и борясь с холодом и голодом, Рабе был вынужден постепенно распродать свою любимую коллекцию китайских произведений искусства американским военным, чтобы купить фасоли, хлеба и мыла. От недоедания у него началась кожная болезнь, а свалившиеся на него горе и стресс подорвали здоровье. В Нанкине он был легендой, но в Германии превратился в умирающего нищего.

Отрывки из дневника Рабе показывают его душевное состояние в 1945–1946 годах:

У «Сименса» для меня нет работы – я безработный… По словам военного правительства, я должен сдать свой полис страхования жизни в Штадтконторбанке в Шпандау [район на северо-западе Берлина]. Полис на 1027,19 фунтов (остаток от 5000), на который я работал и сберегал столько лет, сейчас у Гретель [Маргарете, его дочь] в Бунде. Насколько я понимаю, с этими деньгами можно теперь распрощаться![502]

* * *

В прошлое воскресенье я побывал вместе с Мамочкой [Дора Рабе, жена Иоганна Рабе] на Ксантенер-штрассе [разбомбленная квартира Рабе]. Там взломали дверь в наш подвал и украли мою пишущую машинку, наше радио, и не только…[503]

* * *

Теперь Мамочка весит всего 44 кг – мы сильно исхудали. Лето подходит к концу – что принесет зима? Где мы добудем топливо, еду и работу? Я сейчас перевожу «Что означает война» Тимперли [книга документов о Нанкинской резне]. В данный момент это не приносит денег, но, возможно, я смогу получить продуктовую карточку получше… Мы страдаем так же, как и все немцы[504].

* * *

Мы снова и снова страдаем от голода – сказать мне нечего, так что я ничего не записывал. Вдобавок к нашей скудной пайковой еде сегодня мы ели суп из желудевой муки. Мамочка тайно собрала осенью желуди. Сейчас, когда провизия подошла к концу, мы день за днем едим крапиву – молодые листья на вкус напоминают шпинат[505].

* * *

Вчера отклонили мое прошение о денацификации. Хотя я спас жизни 250 тысяч китайцев, будучи главой Международного комитета Нанкинской зоны безопасности, моя просьбу отклонили, так как я короткое время был ортгруппенляйтером НСДАП в Нанкине, а человеку моего склада не следовало стремиться к членству в этой партии. Я намерен подать апелляцию… Если мне не дадут работать в СШВ [ «Сименс-Шукерт Верке», компания Рабе], не знаю, как жить дальше. Так что нужно продолжать бороться – а я так устал. В данный момент меня ежедневно допрашивает полиция[506].

* * *

Если бы я слышал о каких-либо зверствах нацистов в Китае, я не вступил бы в НСДАП, и если бы мое мнение как немца отличалось от мнений иностранцев в Нанкине, англичане, американцы, датчане и так далее не выбрали бы меня председателем Международного комитета безопасности в Нанкине! В Нанкине я был живым Буддой для сотен тысяч людей, а здесь я пария, изгой. О, если бы я только мог излечиться от ностальгии![507]

* * *

3 июня меня наконец денацифицировала комиссия по денацификации британского сектора в Шарлоттенбурге. Постановление гласит: «Хотя вы являлись заместителем главы окружного отделения НСДАП и после возвращения в Германию не отказались от членства в НСДАП [как отмечает Урсула Рейнхардт, подобное стало бы самоубийством!], комиссия решила поддержать ваше возражение в связи с вашей успешной гуманитарной деятельностью в Китае» и т. д.

* * *

На этом пытка формальностями наконец завершилась. Меня поздравили многие друзья и руководители СШВ, и фирма предоставила мне отпуск, чтобы я пришел в себя.

* * *

Сегодня Мамочка пошла с одним из наших китайских деревянных идолов к доктору Кребсу, который иногда снабжает нас едой и обожает этого идола. Китайский ковер, подарок из Гонконга, мы отдали фрау Тепфер за два мешка картошки…[508]

К 1948 году известие