Хрустальный лабиринт - Марианна Алферова

И тут почувствовал, что кожу противно жжет, и жжение все возрастает. Причем огнем горела та половина тела, что была обнажена во время сеанса сканирования. Платон глянул на руки. Они все были в мелних красных точках, будто в укусах. О, черт! Как бы он выглядел, если бы сканирование дошло до конца? Глоток текилы прочистил замутненные мозги и немного утишил жжение. Что делать? Бежать? Но куда? От кого?

Платон взял раковину с пивом из водорослей и сел за столик. Первое кафе, в котором нашлись стулья — специально для людей.

— Хорошее кафе, — сказал сидящий напротив пожилой эгеец. — Хожу сюда уже двадцать лет.

— А я только что приехал… Эта скульптура давно здесь стоит?

Эгеец глянул в окно и нахмурился.

— Нет… Лет десять… ну да, ее поставили как раз в тот год, когда переименовали кафе. Прихожу и вместо вывески «Елена Прекрасная» сверкает надпись «Примавера». Мне, конечно, все равно… но как-то привык…

— Десять лет назад кафе переименовали? — профессор насторожился.

— Именно.

— Почему?

— Откуда мне знать? Был еще салон красоты с таким же названием. И его название тоже заменили на какое-то другое…

— Одновременно с кафе?

— Кажется…

Эгеец махнул рукой в черной перчатке и уплыл на своем стареньком, но вполне работоспособном кресле.

Десять лет назад все названия «Елена Прекрасная» убрали с Эгеиды. Потом, вернувшись с этой планеты, Корман выкинул статью, где упоминалась Елена Прекрасная… Но женился на женщине, которую звали Елена… Прислал посылку с куском гроба… Думай, Платон, если ты не разгадаешь эту загадку, то ты идиот!

— Какая радость! Я с утра в поисках вашей милости… — смотритель музеев даже запыхался. Будто не летал на своем кресле, а бегал по кругу минут десять.

И вот неожиданно нашел — в этом маленьком кафе на площади. Из окна была видна бронзовая статуя проткнутого пиками эгейца.

— По поручению Императора.

— Что хочет от меня Император? — Платон едва не спросил, не хочет ли Император сделаться ликом похожим на профессора Рассольникова, но передумал — вдруг расхотелось шутить.

— Единственный повелитель мира, отрок Океана живого, Император дарует вам век добрый и коллекцию раковин на память.

Смотритель разложил перед археологом на столе набор раковин. Точь-в-точь такой, какой был у Кормана. Красивая эффектная дешевка.

— Император и Корману подарил такие раковины? — профессор почему-то не желал об Императоре говорить в почтительном тоне.

— Откуда у вас такое знание? — изумился смотритель.

— Видел у Кормана в кабинете.

Смотритель улыбнулся.

— Я передавал Корману лично дар повелителя мира, отрока Океана живого.

— За что?

— Как самому человечному человеку.

— Странная формулировка. Кстати, а в Столице есть возвращенцы?

Смотритель пискнул.

— Нет разговора об этих выродках. Возвращенцы разбивают, рельефы и скульптуры или похищают шедевры и топят их в Океане.

— Почему?

— Они против искусства. Да и вообще — против новой цивилизации. Они за сушу. Только сушу! Безумцы… Надо их давным-давно уничтожить… Всех!

— Мечтают вернуться на твердь?

— Тсс! — прошипел смотритель и испуганно оглянулся. — Твердь — неприличное слово. Только возвращенцы его произносят. И еще — изысканцы. Мы говорим: суша… Не хотите на прощание посидеть в джакузи? Тепленькая водичка и все вокруг кипит… М-м-м… прелесть. — Смотритель прикрыл глаза от восторга. — У каждого жителя Столицы джакузи.

— Я предпочитаю Океан.

При слове «Океан» смотритель смутился и как-то съежился, хотя не так сильно, как при слове «твердь».

— Ну, зачем же Океан! Океан — это стихия. Нечто монументальное. Почти Космос. Для частной жизни лучше бассейн с теплой или холодной водой — как кому по нраву. Ни волнения, ни шторма, ни течений.

— А вы когда-нибудь купались в Океане?

— Не-ет… — У смотрителя задергался нос — созданное биокоррекцией человеческое лицо сохранило мимику эгейца.

— Послушайте, уважаемый, не скажете ли мне, что означает восьмилистник на этих ваших рельефах? Я встречал этот знак много раз. И там, на площади, над памятником…

— Это символ… — Смотритель нахмурился. — Символ жизненной силы… Священный для Эгеиды.

— То есть над убитым парит знак жизни?

— Нет… — нос смотрителя побелел и задергался. — То есть да… силы… знак силы… но другой. — Эгеец издал знакомый писклявый звук. — Отказ от старого смысла и обретение нового.

— Какой же новый смысл, можно узнать?

— Вместо священности жизни теперь священность смерти.

Вдруг воздух взорвался. Пронзительный визг несся со всех сторон. Платон невольно заткнул уши. Но помогло мало. Визг все нарастал и злобной пилой резал его мозг на куски. Смотритель подпрыгнул в своем кресле.

— Вам надо немедленно покинуть Столицу… — пролепетал он. — На Эгеиде несчастье…

— Торнадо?

— Нет, у принца тяжкая болезнь. Какое горе! Мы лишены счастья созерцать его удивительную красоту…

Атлантида вздрогнул. Он был уверен, что внезапное заболевание принца как-то связано с бегством археолога, но пока не мог понять — как. Профессор Рассольников подозревал, что просто так его из Столицы не выпустят. Но что делать? Обратиться в посольство Лиги Миров, благо пропуск при нем. Или… Половину вида из панорамного окна занимала голограмма «Гибрида».

Платон взял пакет с морскими раковинами, и выскочил из кафе, даже не попрощавшись со смотрителем. Бегом он кинулся через площадь к огромному зданию филиала. Пока эгейцы визжат, изображая отчаяние, чтобы угодить своему Императору, у археолога есть несколько минуток. Невольно профессор бросил взгляд на скульптуру в центре площади. На бронзовой струе крови, льющейся изо рта бронзовой жертвы, сидел малютка-эгеец.

Священность смерти… Рельефы… отгадка… рядом…

Археолог нырнул в стеклянные двери. Два здоровяка-охранника тут же загородили вход, сомкнув свои квадратные плечи в единую стену-монолит. Наверняка — клоны — рост их совпадал до миллиметра, черты лица казались слепком с одного оригинала.

— Мне нужно видеть господина Брегена немедленно! — заявил профессор Рассольников.

— У вас назначена встреча?

— Нет, но…

— Сожалеем.

Ах, они сожалеют. Кто спорит, растрепанный тип с пятнистым лицом, в одной рубашке и с каким-то мешком в руке — личность, наверняка, не слишком уважаемая. Но Платон прекрасно понимал, что сейчас только Бреген может ему помочь покинуть Столицу. А эти двое… Атлантида повернулся к выходу и… Полный оборот, хлесткий удар тросточкой — идеальная горизонтальная черта. И как раз по глазам! Причем обоим клонам — разом. Я тоже умею говорить «нет», господа! Платон кинулся вверх по лестнице через две ступеньки. Не минуты — секунды, доли секунд отсчитывали ступени сейчас. Взвыла сирена, но на ее визг в первый момент никто не обратил внимания. Все решили: воет в память о тяжко заболевшем принце.