Марк Твен - Морис Мендельсон

Твен далек от догадки, что можно избежать «застывания на месте» каким-либо иным путем, помимо пути буржуазного предпринимательства. Идеи социализма ему были непонятны.

При всей неровности и противоречивости романа, в котором можно найти и сатирический гротеск, и элементы психологизма, и мелодраму, романа, отражающего протест писателя против практики буржуазной демократии в США, а вместе с тем и его буржуазные предрассудки, «Позолоченный век» представляет собой важнейший этап в становлении Твена-сатирика.

«Почему вы меня не поздравляете?»

«Позолоченный век» произвел сильное впечатление на современников писателя и в США и за рубежом. Книга привлекла внимание Салтыкова-Щедрина и сразу же была опубликована в переводе на русский язык в «Отечественных записках».

Слава Твена приобретала всемирный характер. И книги и «лекции» писателя пользовались в Англии, когда он поехал туда, не меньшим успехом, пожалуй, нежели в Соединенных Штатах.

С подобным типом «лекций» англичан познакомил и свое время Уорд. Слушатели знали, что их ожидает своего рода комическое представление. Один из лучших номеров Уорда заключался в следующем. Он начинал рассказывать захватывающую романтическую историю. Аккомпанемент становился все громче и, наконец, совершенно заглушал слова Уорда. Видно было только, как шевелятся его губы. Потом музыка неожиданно обрывалась, и слышны были заключительные слова рассказчика: «…и она упала в обморок на руки Реджинальда».

Мэры, судьи, завсегдатаи аристократических клубов и званых обедов в Англии принимали Твена еще теплее, чем Уорда. Они не обижались, когда Твен заявлял, что носит дешевый зонтик, ибо такой зонтик англичанин не украдет. Хотя Твен выступал без аккомпанемента, он тоже стремился придать своим «лекциям» театрализованный характер. Например, он вначале выходил на сцену в роли администратора, объявлявшего, что… лектор не явился. Потом оказывалось, что лектор уже здесь.

Во время одной из своих поездок в Англию Твен выступал в Лондоне ежедневно. В провинцию он не поехал, ибо, как говорилось в его письме Твичелу, там нельзя «найти достаточно больших помещений».

Успех «лекций» доставлял известное удовольствие. Но вместе с тем Твен начинал тяготиться необходимостью каждый вечер превращаться в клоуна, как он иногда выражался. Выступать с «лекциями» приходилось, конечно, прежде всего из соображений материального характера.

Становились заметными теневые стороны жизни в Хартфорде. Одолевали гости. Утомляла необходимость принимать участие в светских развлечениях, Твен написал как-то одному другу: «Работать? Невозможно, по сути дела. Правду говоря, работать успешно я могу только в течение трех или четырех месяцев, когда мы уезжаем на лето. Мне хотелось бы, чтоб лето продолжалось семь лет подряд».

Главная трудность заключалась в том, что содержание огромного хартфордского дома требовало чрезвычайно больших расходов. Планы устройства жизни после женитьбы, которыми Твен когда-то делился с Орионом (вот он обеспечит себя материально и перестанет писать ради денег, вот он будет работать только над тем, что его больше всего интересует), пока оказывались несостоятельными. Роман «Позолоченный век» разошелся очень хорошо, но все же денег не хватало. Семья Твена порою вынуждена была покидать Хартфорд и переезжать на жительство в Европу, ибо даже у него, чрезвычайно удачливого писателя, недоставало средств на жизнь «по-хартфордски».

Не удивительно, что снова и снова приходилось обращаться к «лекциям».

Много раз Твен выражал надежду, что наконец-то избавится от «лекционного» ярма. Однажды в ответ на предложение читать «лекции» он написал: «Когда я снова соглашусь орать меньше, чем за пятьсот долларов, я, наверное, буду здорово голоден. И я не намерен больше орать ни за какие деньги». В другой раз Твен протелеграфировал своему антрепренеру: «Почему вы меня не поздравляете? После выступления в четверг я собираюсь навсегда расстаться с лекционной эстрадой».

Все же «орать» приходилось по-прежнему.

«Безработные требуют работы, а не милостыни»

Роман «Позолоченный век» был завершен до начала знаменитого в истории США кризиса 1873 года. Этот кризис с особой убедительностью показал, что законы капитализма и вызываемые ими страдания и утраты обязательны не только для старых стран Европы — таких, как Англия, но и для молодой, самоуверенной и необычайно быстро развивавшейся заокеанской республики.

В сентябре 1873 года, когда книга Твена и Уорнера уже находилась в руках издателей, потерпел банкротство банк «Джей Кук и компания», детище того самого Кука, который в период Гражданской войны в США занял ведущее место в мире финансов. За крахом следовал крах. Закрывались заводы и фабрики. Ширилась безработица. Теперь стало даже яснее, чем раньше, что «золотой век» в США поистине был лишь позолоченным, что под блестящей оболочкой таились моральная гниль, ужасы голода для простого американца, бесчеловечная эксплуатация. Американские рабочие проводили демонстрации под лозунгом: «Безработные требуют работы, а не милостыни», но им не давали ни работы, ни милостыни. Измученных, голодных людей разгоняла конная полиция. Газеты клеветали на них.

Кризис и последовавшая за ним депрессия затянулись на много лет. В 1877 году в Америке было три миллиона безработных. Воспользовавшись тяжелым положением рабочих, предприниматели проводили одно снижение заработной платы за другим. Не потребовалось даже и одного десятилетия после окончания войны Севера и Юга, чтобы сотни тысяч рабочих ощутили с огромной силой, сколько горя и мук несут рядовому человеку «нормальные» буржуазные порядки. «Взгляните на тысячи миль наших железных дорог, — писал один современник, — на наши бесчисленные заводы и фабрики, шахты и кузницы, на наше огромное богатство. Все это создал труд рабочих в течение одного столетия. А какова доля рабочих во всех этих созданных ими прекрасных вещах? Рабочий не имеет ничего. Ему не принадлежат ни железные дороги, ни фабрики, ни кузницы, ни шахты. Капитал коварно присвоил себе все».

Локауты и привлечение рабочих к суду по обвинению в «заговоре» против государственной власти стали повседневным делом. Во второй половине 70-х годов правящий класс Америки, страшась растущего гнева рабочих, пустил в ход против них оружие террора. Некоторые из руководителей профсоюза шахтеров были повешены по ложному обвинению. Примерно в это же время в Питсбурге и других центрах американской промышленности против рабочих, осмелившихся бастовать, были брошены войска. Генералы, получившие известность во время Гражданской войны благодаря победам над рабовладельцами, теперь поливали свинцом американских пролетариев. Солдат, участвовавший в расстреле стачечников в Питсбурге, сказал корреспонденту одной нью-йоркской газеты: «Я служил в армии во время войны с южными мятежниками и видел жестокие схватки… Но такую ужасную ночь, как эта, я никогда не переживал, и не дай бог, чтобы мне когда-либо снова пришлось пережить ее».