Колымская повесть - Станислав Олефир

СОБАКИ БАБУШКИ МЭЛГЫНКОВАВ И ДЕДА ХЭЧЧО

Кроме меня, бабушки Мэлгынковав и пастухов в нашей палатке обитает полдесятка великовозрастных щенков и их мама Пурга. Все собаки — и мама, и дети, — настоящие оленегонки. У оленегонок между пальцев на всех четырех лапах растут густые пучки шерсти. Благодаря этим пучкам собаки не проваливаются, когда преследуют оленей по глубокому снегу. У Пурги эти пучки до того пышные, что ее лапа напоминает куропачью. Лапы у щенков не такие мохнатые, но все равно породу видно.

Целый день Пурга пасет оленей вместе с Прокопием или Кокой, а щенки предоставлены сами себе и творят, что им вздумается. Они могут забраться с ногами в миску или кастрюлю с едой, стащить с перекладины и погрызть свежую оленью шкуру, оставить на моей постели большую лужу. Бабушка Мэлгынковав все время ругает их и, чтобы успокоить меня, делает вид, что хлещет хворостиной. Но руки у бабушки слабые, шуба на щенках густая и «наказанный» щенок, взвизгнув для приличия, делает круг у печки, чтобы через минуту оказаться у кастрюли с мясом уже с другой стороны.

Когда мне слишком надоедают проделки этих бандитов, я отбираю у бабушки Мэлгынковав хворостину и, дождавшись, когда они снова сунут носы в кастрюлю, от всей души вытягиваю пару раз по спинам. Щенки скопом вываливаются наружу, долго с поскуливанием бродят вокруг палатки и, прежде чем возвратиться, заглядывают через щель в пологе, что я там делаю? Если лег спать или увлекся книгой, потихоньку проникают в палатку. Если просто сижу и беседую с бабушкой Мэлгынковав, да еще и держу в руке хворостину — предпочитают погулять на свежем воздухе.

Но больше всего неприятностей от наших щенков получают пастухи. Утром, когда Николай Второй вместе с Кокой и Павликом отправляются на поиски пряговых оленей, бабушка Мэлгынковав загоняет своих питомцев в палатку и сторожит все с той же хворостиной наготове. При виде собак даже давно прирученные олени впадают в такую панику, что их невозможно удержать.

Кораль для пряговых оленей обычно сооружают рядом со стойбищем. Поэтому каждое утро бабушка Хутык, Рита, жена Дорошенка Галя, Надя с Моникой привязывают своих собак на веревки и цепи. Лишь бабушка Мэлгынковав уверена, что в этот раз ей обязательно удастся удержать щенков в палатке, и сажать на привязь не собирается.

После недолгих поисков пастухи находят пряговых оленей и гонят к стойбищу. Животных пугает запах дыма, лай собак, крики детей, да и сами палатки. Они беспрестанно хоркают, сталкиваются рогами, пытаются прорваться через кольцо пастухов и удрать в сопки. Пастухи покрикивают на оленей, поджимая их к коралю, запуская в самых строптивых маутом, палкой, а то и малахаем. Еще немного и все олени будут внутри изгороди. Вдруг из палатки бабушки Мэлгынковав выстреливает стая щенков и с восторженным лаем бросается на оленей. Следом, размахивая хворостиной, поспешает бабушка Мэлгынковав. Она кричит, упрашивает щенков вернуться, грозит хворостиной. Но все тщетно. Щенки уже возле оленей. Те в испуге шарахаются и, прорвав пастуший заслон, уносятся прочь от стойбища.

Скоро на виду не остается ни одного оленя, следом за ними убегают и щенки. Пастухи ругаются, бабушка Мэлгынковав проклинает своих подопечных, Рита с Моникой поправляют поваленное крыло кораля, и все вместе отправляемся пить чай, чтобы, немного погодя, начать все сначала.

Самое для меня интересное, пастухи на все корки ругают щенков бабушки Мэлгынковав, но их хозяйку не упрекают и словом. Будто она не имеет к этой своре никакого отношения.

Мне надоело смотреть на их мучения, и как-то вечером я предложил достать для бабушки Мэлгынковав болонок. У меня в Магадане есть знакомый мужик, который держит красивых и умных собак болонок. Это маленькие пушистые существа с потешными курносыми мордашками и, главное, крохотными лапками. На них болонке не догнать даже жирного евражку, а уж об олене — не может быть и речи. Каждый год болонки приносят этому мужику кучу щенков, и он их продает. Если отвезти ему расшитые бисером торбаса на лосиной подошве, запросто отдаст пару, а может и больше. Ему с ними тоже не сладко. Чтобы держать собак в большом доме, нужно собирать подписи от всех соседей. Словно болонки тоже разгоняют у них пряговых оленей.

Вот он взял да и подарил каждому соседу по щенку. Теперь никаких подписей собирать не нужно, и все соседи стали как бы родня.

Пастухи посмеялись над предприимчивым любителем болонок, а Кока сказал, что, как только поедет в Магадан, обязательно купит бабушке Мэлгынковав этих собак.

— А тех, что сейчас у нее, раздадим по другим бригадам, — предложил я. От настоящих оленегонок не откажется ни один пастух.

— Зачем отдавать? — удивился Прокопий, сегодня утром больше всех ругавший щенков и даже пытавшийся стукнуть самого азартного палкой. — Не надо никому отдавать. Ты же видишь, как бабушка Мэлгынковав их любит! Пусть и эти тоже вместе с болонками живут. Ей от этого, знаешь, как весело будет!..

Я думал, пасти оленей может только специальная порода собак-оленегонок. Но, оказывается, эту работу довольно часто выполняют самые заурядные дворняги. Для этого достаточно иметь проворные лапы и звонкий голос. И еще: пастушья собака должна быть доброй. Злая, порвет оленей и вместо пользы от нее один вред.

У деда Хэччо две собаки. Огромный угольно-черный Гэлрикэ и маленький, чуть крупнее обыкновенной кошки, Чивкичан. Имена пастушьих собак на виду. Шерсть у Гэлрикэ черная, прямо блестит на солнце. По-эвенски это и будет «пес с черной блестящей шерстью». Чивкичан — и того проще — «птенчик». Мне непонятно только, почему дед коряк назвал собак по эвенскому? Или они достались ему от кого-то из эвенов?

Дед Хэччо берет их на дежурство по очереди, и они хорошо знают, когда у них смена. Вчера дед Хэччо целый день ремонтировал нарты, собаки слонялись без дела, и сегодня, собираясь на дежурство, он решил взять с собою Гэлрикэ. Этот пес сильнее Чивкичана, к тому же, успел хорошо отдохнуть. Но Гэлрикэ только вильнул хвостом и отправился за палатку спать. Сегодня, мол, не моя очередь и нечего потакать захребетникам.

Чивкичан ничуть не против. Хотя ему всего восемь месяцев, давно усвоил пастушью науку и гоняет трехтысячное стадо так, что только тундра гудит под копытами. И сколько в его лае неподдельной обиды, что, кажется, Чивкичан, и вправду, понимает всю никчемность поведения оленей. Каждому, мол, понятно, что забираться в стланиковые заросли — занятие глупее не придумаешь. Можно заблудиться, отстать от стада, к тому же в стланиках полно медведей. Так нет же — лезут и лезут, а ты за ними гоняйся!

Словно сознавая, что несет важную службу, этот узкомордый с поджарым тельцем и тонкими лапами щенок ведет себя очень достойно. Не дается погладить, а на отдых устраивается совсем в стороне от костра. Когда мы принялись за обед, он даже не посмотрел в нашу сторону, хотя со вчерашнего вечера у него во рту не было маковой росинки. Собак здесь кормят один раз в сутки, и о тех, кто поступает иначе, дед Хэччо коротко говорит:

— Дураки! Совсем портят собак.

Мне жаль Чивкичана, и я тайком от хозяина бросаю ему кусочек мяса. Чивкичан какое-то время вопросительно глядит на меня, затем съедает угощение и с достоинством удаляется к ручью.

Но все равно ребенок остается ребенком. Увидев скачущий по берегу ручья сухой ольховниковый листок, тут же вприпрыжку гонится за ним, накрывает передними лапами и принимается играть. То поймает, то пустит лететь по ветру, то чакнет зубами.

Мой напарник уложил чайник и кружки в рюкзак, мельком взглянул на Чивкичана и рассудительно произнес:

— Старательный собака, только очень жирный. Потеть будет. Зимой совсем шерсть с себя сдерет.

Впервые слышу, что собака может зимой потеть, и не понимаю, с какой стати при этом сдирать с себя шерсть, но на всякий случаи поддакиваю деду. Мол, и вправду, собака довольно старательная, но жирновата и с морозами может остаться без шерсти. Если начать проявлять сомнение в словах деда Хэччо, он обидится, и будет молчать до конца дежурства.

Чтобы поддержать разговор, произношу как можно убедительнее:

— А вообще-то хорошо, что жирная. Зимой меньше в палатке сидеть будет. Худая — чуть захолодало — впереди хозяина в палатку ломится.

— Не-е, — возражает дед Хэччо. — У меня в сорок третьем году собака никогда даже к яранге не подходила. Совсем дикая была. За три года даже не погладил ни разу. Я ее в петлю поймал.

— Заячью? — понимающе спрашиваю я. В настороженные на заячьих тропах петли часто попадаются лисицы, рыси, росомахи и, конечно же, собаки.

— Не-е, — снова тянет дед Хэччо. — Из норы петлей вытащил. Дровозаготовители возле Омолона деревья пилили, а там нора. Вокруг шерсть заячья, перья от куропаток, кости разные. Они подумали, там лисица живет, с ружьем в кусты спрятались, а из норы собака вылезает. Наверно, убегала от кого-то из охотников, а может от пастухов? Бывают собаки очень гордые, их чем-нибудь обидят, они в тайгу убегут и живут там, все равно, что дикие. Вот и эта так. Дровозаготовители ее застрелили, потом мне говорят: «Там собака лежит. Можешь шкуру снять. Пригодится».