В добрый час - Эльза Вернер

Барон обычно заходил к дочери каждый день на полчасика перед тем, как отправиться на прогулку верхом, и в этот день он зашел в свой обычный час, держа в руке какую-то бумагу.

— Сегодня я должен потревожить тебя одним делом, дитя мое! — ласково сказал он. — Я только что говорил с нашим поверенным, и результат этого разговора превзошел все мои ожидания. Поверенный противной стороны, в самом деле, уполномочен предупреждать все наши желания. Они уже обо всем переговорили между собой, и дело, вероятно, будет закончено гораздо скорее, чем можно было надеяться. Подпиши, пожалуйста, эту бумагу!

Он подал ей лист, который держал в руках. Молодая женщина быстро протянула было руку, чтобы взять его, но вдруг опустила ее.

— Я должна…

— Только подписать свое имя, больше ничего, — спокойно сказал барон и, положив бумагу на письменный стол, придвинул ей кресло.

Евгения медлила.

— Это деловая бумага… Может быть, мне нужно ее сначала прочитать?

Барон улыбнулся.

— Если бы это был важный документ, то мы, конечно же, предложили бы тебе сначала прочитать его, но это всего лишь прошение о разводе, которое советник юстиции подаст от твоего имени, для чего и нужна твоя подпись. Это простая формальность, без которой нельзя начать процесса о разводе. Что касается подробностей, то об этом после. Впрочем, если ты желаешь знать самый текст…

— Нет, нет! — прервала его молодая женщина. — Я не желаю этого. Я подпишу так, но разве это непременно надо сделать сейчас? Сейчас я совсем не расположена подписывать.

Барон с удивлением посмотрел на нее.

— Разве для этого нужно расположение? Ведь секунда нужна, чтобы подписать свое имя. Я обещал советнику прислать ему бумагу сегодня вечером, так как завтра он намерен ее подать.

— Хорошо, я сегодня же подпишу ее и принесу тебе вечером. Но сейчас я положительно не могу.

Молодая женщина произнесла эти слова каким-то сдавленным голосом и выглядела как будто испуганной. Отец с неудовольствием покачал головой.

— Странный каприз, Евгения, совсем непонятный для меня. Почему ты не хочешь сейчас же при мне взять перо и подписать бумагу? Но если ты так упорствуешь, пусть будет по-твоему; надеюсь, что за вечерним чаем ты возвратишь мне бумагу — еще не поздно отослать ее.

Подойдя к окну, он стал смотреть на улицу и потому не заметил, что при этих словах вздох облегчения вырвался из груди дочери.

— А Курт придет ко мне? — спросила Евгения после минутной паузы. — Я видела его сегодня только за столом.

— Он устал с дороги и, вероятно, еще отдыхает. А! Да вот и он сам! А мы только что о тебе говорили, Курт!

Молодой барон, вошедший в эту минуту, вероятно, рассчитывал застать сестру одну и потому, кажется, несколько смутился, встретив отца.

— Ты здесь, папа? А мне сказали, что ты в библиотеке беседуешь с поверенным.

— Мы уже закончили наш разговор, как видишь. Курт, очевидно, надеялся, что эта беседа несколько затянется, но промолчал и весело подошел к сестре, сев рядом с ней. Он действительно только сегодня утром приехал в резиденцию. По странному и для барона в высшей степени неприятному случаю, полк, в котором служил его старший сын, был переведен недавно в ближайший к владениям Беркова городок. Надо же, чтобы это случилось именно теперь, когда все отношения с Берковым порваны. О продолжительном отпуске молодого офицера не могло быть и речи, так как начавшееся движение среди рабочих взволновало всю провинцию. Ожидали беспорядков, которые могут потребовать вмешательства военной силы, и потому Курт должен был находиться на месте.

Когда он уезжал, отец строго запретил ему пока говорить о предстоящем разводе сестры с мужем, так как в городке, где стоял его полк, все отлично знали Беркова. Барон строго придерживался правила ставить в известность свет об уже свершившемся факте и втайне питал надежду, что сын по возможности будет избегать всяческого личного общения с бывшим родственником.

Надежда эта, вероятно, оправдалась, так как в письмах никогда не упоминалось имя Артура и только мельком говорилось о положении дел на рудниках. Неожиданно Курт сам явился в резиденцию, командированный по делам службы. Поскольку он приехал всего несколько часов назад, барон еще не успел побеседовать с ним. За обедом разговор тоже не получился, потому что были гости. Теперь же, когда Евгении требовалось подписать прошение о разводе и неизбежно всплыл вопрос, которого постоянно старались избегать, барон осведомился о положении дел на рудниках Беркова таким равнодушным тоном, каким обычно спрашивают о совершенно постороннем человеке.

— Плохо, папа, очень плохо идут там дела! — сказал Курт, обернувшись к отцу, но не покидая своего места возле сестры. — Артур, как настоящий мужчина, борется с бедой, которая надвигается на него со всех сторон, но я боюсь, что ему не выдержать. Ему в десять раз хуже, чем другим владельцам рудников, — он вынужден расплачиваться за все грехи, допущенные его отцом в продолжение двадцатилетней тирании и эксплуатации рабочих, и за его безумные спекуляции в последнее время. Я даже не понимаю, как он вообще выдерживает. Всякий другой на его месте давно бы уже сложил оружие.

— Если ему так трудно, почему же он не призовет на помощь солдат? — довольно холодно заметил барон.

— Тут его никак нельзя вразумить! Я, — при этом вполне обнаружилась вся аристократическая нетерпимость молодого барона Виндега, — я давно бы приказал стрелять в этих молодцов и силой восстановил бы порядок. Они давно уже заслужили это своим поведением, а если предводитель будет их так же подстрекать, как делает это теперь каждый день, то они, пожалуй, и дом-то подожгут… Но Артур упорно стоит на своем: «не хочу и не хочу» или «пока я могу бороться один, я не допущу постороннего вмешательства в дела на моих рудниках!» Ни просьбы, ни убеждения — ничто не помогает! Откровенно говоря, папа, в полку очень довольны, что он не требует помощи, которую нам часто приходилось оказывать в последние недели на других рудниках; там и вполовину не было так плохо, как у Беркова, но владельцы, не задумываясь, призывали военную силу, причем происходили ужасные сцены, и нам приходилось плохо. Крайних мер приказано избегать, если есть хоть малейшая возможность, но ведь нельзя же ронять и свой авторитет, а ответственность за все, что случится, лежит на нас. Поэтому полковник и все наши ставят Артуру в большую заслугу, что он до сих пор один справляется со своими бунтовщиками, несмотря на то, что у него дела хуже всех.

Евгения, затаив дыхание, слушала брата, который, предполагая, что ей до всего этого нет дела, обращался исключительно к отцу. Барон, между тем, с большим неудовольствием отметил, что в рассказе сына слишком часто повторялось «Артур», и, когда тот умолк, сказал холодно и многозначительно: