Пёрл-Харбор: Ошибка или провокация? - Михаил Маслов

Проблема заключалась еще и в том, что для того чтобы построить корабль, необходимо четко знать, для каких целей он предназначен.

Известно, что основой любой кораблестроительной программы является оперативно-стратегическое обоснование, в котором на основе действующей военно-морской доктрины вырабатывается комплекс требований к тактико-техническим характеристикам кораблей, их классы и количество. Доктрина же вырабатывается на основе той или иной теории ведения войны на море. Собственно, она представляет собой переложение основных теоретических положений на материальную основу, на специфические условия, в которых будет вести войну то или иное государство.

Таким образом, выработка тактико-технических заданий (ТТЗ) для конструкторских бюро, планирование корабельного состава флота и его оперативно-стратегических задач не представляется возможным при отсутствии военно-морской доктрины. Она является главным фактором, определяющим развитие военно-морского судостроения.

До начала Первой мировой войны в большинстве стран мира доминировала доктрина «владения морем» или «морской силы» А. Мэхэна[500] и Ф. Коломба. Американские теоретики предполагали, что победа в войне достигается через господство на море, которое обеспечивает экономическую блокаду противника и уничтожение его войсковых коммуникаций. В принципе идея была правильной, недаром Наполеон бежал из Египта после того, как Нельсон пустил на дно Средиземного моря французскую эскадру в битве при Альбукерке. Коммуникации армии были уничтожены, подкрепления и боеприпасы не поступали — войска были обречены на гибель с Наполеоном или без. Не зря англичане просили помощи у России во время войны с североамериканскими колониями, за которые заступились французы и испанцы. Британцы потеряли господство над морем и не могли обеспечивать свои войска. После этого в борьбе за независимость молодым США требовалось отстреливать англичан, невзирая на собственные потери, рано или поздно — победа была у них в кармане.

Однако в соответствии с этой теорией само обеспечение морского владычества было невозможно без мощного надводного флота. Прежде всего, необходимы были закованные в броню левиафаны — линкоры, способные в одном, решающем «трафальгаре» пустить флот противника на корм рыбам. После чего флот-победитель должен был обеспечивать свои коммуникации от посягательств оставшихся легких сил противника и уничтожать вражеские перевозки, как гражданские, так и военные. Естественно, в такой ситуации противник «задыхался».

Общая парадигма «владения морем» как основной стратегической коммуникацией под сомнение не ставилась и не ставится до сих пор — она верна. Но вот способы ее достижения оказались под вопросом. Линейные флоты практически всю Первую мировую войну бездействовали. Другое дело — подводные лодки. Несмотря на то что германские субмарины нанесли за четыре года относительно небольшой ущерб военным флотам стран Антанты, им удалось практически задушить Англию. Линии морских сообщений страны, полностью зависящей от импорта, висели на волоске, казалось, еще немного, и Альбион умрет голодной смертью. Огромные дредноуты не могли ничего сделать с маленькими, ныряющими подводными лодками. Возникал вопрос: какова бы была судьба Великобритании, имей немцы больше субмарин и перейди они к неограниченной подводной войне сразу в 1914 г.? Вопрос скорее риторический...

Еще больше проблем ставила авиация — что с ней делать, не знал никто. Пионеры авиации, энтузиасты аэронавтики увидели в ней нового бога войны. Итальянец, генерал Джулио Дуэ, узрел в самолете нечто большее, нежели новый род войск или вспомогательную силу на поле боя. В самом начале 1920-х гг. он писал о революции, произошедшей в военном деле. Дуэ считал, что с появлением авиации отпадает нужда в полевых армиях и военно-морском флоте. «Воздушная армия», правильно организованная и достаточно мощная в количественном отношении, сможет поставить на колени экономику противника, перерезать коммуникации его армий и, наконец, при помощи бомбардировок уничтожить и сами войска. Вышесказанное он считал справедливым и для флота. Итальянский генерал смотрел в будущее, на его глазах авиация за четыре года войны превратилась из только что вылупившегося гадкого утенка в птицу, которая умеет летать. Он справедливо полагал, что за последующие 10—20 лет она превратится в лебедя, а точнее в ястреба, нещадно уничтожающего ряды противника.

Несмотря на радикальность концепции Дуэ, у нее были и остались свои последователи[501]. Параллельно с генералом к похожим выводам пришли некоторые офицеры американской армии. В частности подполковник, впоследствии генерал, Билл Митчелл. Пионер авиации, он так же, как и Дуэ, верил в огромный потенциал нового оружия. Их экстремистские взгляды мало чем отличались. Оба верили, что авиация станет решающим фактором в будущих конфликтах великих держав, а по достижении определенного уровня развития сможет выполнять полностью работу армии и флота. Митчелл в США довольно громко пропагандировал свои взгляды, кроме того, аэронавтика в то время была чем-то загадочным и новым, и к нему, естественно, стали прислушиваться.

Подполковник начал свой крестовый поход. Правда, цели в отличие от Дуэ он ставил более реалистичные. Летчик просто хотел добиться создания в США отдельных, не зависимых от армии и флота военно-воздушных сил. Если в Великобритании после Первой мировой войны Королевские ВВС были выделены в отдельный род войск, то в Америке сохранили три авиационные службы — армии, ВМС и морской пехоты. Митчелл понимал, что бомбардировка наземных целей ничего не даст, в конце Первой мировой подобные операции проводились всеми воюющими сторонами, да и зрелищность разрушенного дота невелика. Другое дело линкор, гигантский корабль—вершина инженерной мысли, плавучий город, поражавший обывателей своими размерами и мощью. Потопить такую цель — великолепный «пиар».

Цель оправдывает средства. Отец Митчелла был сенатором, естественно, в коридорах власти остались друзья и знакомые, связи. Благодаря ряду интриг и довольно сомнительных мероприятий Митчеллу удалось добиться разрешения на первые опыты в 1920 г. Жертвой был назначен древний броненосец береговой обороны «Индиана», спущенный на воду еще в 1895 г. В «обстановке полной секретности» бомбардировщики пустили его на дно в ноябре 1920 г. Но «Иллюстрейтед Лондон ньюз» через несколько дней после испытаний опубликовала два снимка взрывов бомб и повреждений, полученных кораблем, надо думать, не без помощи Митчелла. Пресса и энтузиасты авиации с новой силой стали отстаивать права самолета. Тщетно морской министр США Д. Дэниэлс пытался апеллировать к тому, что «Индиана» была всего лишь «древним блокшивом»[502]. Для прессы корабль был линкором, значит, он стал линкором и для публики.

Воодушевленный Митчелл подливал масла в огонь. «Мы совершенно точно можем сказать вам, — заявлял он, — что можем уничтожить или потопить любой существующий сегодня корабль»[503]. Давление общественности возрастало, и морское министерство санкционировало еще одну серию опытов. Началось все с малых кораблей, доставшихся Соединенным Штатам при разделе немецкого флота: подводная лодка, эсминец, легкий крейсер.

Наконец, моряки предложили подвергнуть бомбардировке «Остфрисланд». Это был корабль первого поколения немецких дредноутов, водоизмещением 22 800 тонн, построенный в 1911 г. Несмотря на то что к концу войны он безусловно устарел, это был настоящий линкор, а не допотопный броненосец. Однако морское ведомство выставило ряд условий. Налеты должны были проходить сериями, с тем, чтобы эксперты в перерывах могли осмотреть и оценить повреждения. При каждом налете бомбы должны были быть разных калибров — адмиралы хотели выяснить потенциальную опасность самолетов для основной силы флота.

Митчелл, в то время уже бригадный генерал, дал согласие, но, как оказалось, в его планы не входило соблюдать условия, у него была одна цель: во что бы то ни стало пустить огромный корабль на дно. Цель оправдывает средства. 20 июня 1921 г. начались испытания. Два дня самолеты «тренировались на кошках». На дно отправились три подводные лодки, через неделю — эсминец. 18 июля, после 6 часов бомбардировки, компанию им составил легкий крейсер «Франкфурт».

20 июля началась кульминация. Огромный пустой линкор покачивался на рейде Хэмптон, в полной готовности к последнему испытанию. Митчелл барражировал над местом событий на двухмоторном самолете-разведчике ДХ-4Б, корабль напоминал «злобного старого бульдога. Видимость была скверная, и мы понимали, что нам предстоит разгрызть крепкий орешек»[504]. В 13.39 появилась первая волна самолетов ВМС и морской пехоты, вооруженных стокилограммовыми (230 фунтов) бомбами. Из 26 сброшенных бомб в неподвижную мишень угодило всего 9. Качество боеприпасов оказалось не на высоте, только две взорвались. Легкие бомбы не причинили никакого ущерба кораблю, даже палубу не пробили. В 15.30 возобновились испытания. На цель зашло шесть армейских бомбардировщиков «Мартин» с 270 (600 фн.) килограммовыми бомбами и гидросамолеты флота с боеприпасами по 250 кг (550 фн.). Армейские летчики добились двух попаданий, флотские — трех. На этот раз корабль получил повреждения, некоторые бомбы пробили главную и броневую палубы линкора. Однако для дредноута это были не более, чем «комариные укусы».