Чародей безумный - Кристофер Сташефф

Наконец он решил, что знание лучше тревоги. Если Магнус вернется, пока Чародея нет, Модвис о нем позаботится: конечно, если звериная маскировка не запугает гнома. К тому же поблизости Фесс.

— Я схожу посмотреть, что это за странный свет, — сообщил Род роботу-коню. — Оставайся здесь и позаботься о «волке», ладно?

— Род, свет исходит только от луны.

Род покачал головой.

— Нет. Я тоже так думал вначале, но потом присмотрелся внимательней: это другой свет. Похож на луну, да, но другой. Охраняй крепость, Фесс, — и он скользнул в лес.

Робот разрывался между послушанием и тревогой за хозяина, но Род приказал ему остаться, а никакого признака настоящей опасности конь пока не видел, это только наведенная галлюцинация.

Конечно, она тоже может быть опасна. Но Род отдал приказ. Фесс испустил белый шум и приготовился ждать. Тем не менее он максимально усилил прием звука от микрофона Рода.

Голова Магнуса качнулась, он очнулся от дремоты. Мигая, посмотрел в сторону лагеря… И увидел, что спальный мешок Рода пуст. Юноша мгновенно насторожился. Он внимательно осмотрел окрестности и заметил, как Род исчезает за деревьями по другую сторону поляны. Магнус собрался и начал обходить поляну, ступая осторожно и неслышно продвигаясь по зимнему лесу, очерчивая круг.

Он прошел четверть пути, когда что-то твердое и тупое ударило его за ухом, и юноша рухнул ничком, потеряв сознание.

Глава восемнадцатая

Земля пошла в гору, свет усилился, и Род подумал, что близок рассвет. Но, конечно, это глупо: еще не было и полуночи. Магнус все еще не вернулся, а он никогда не задерживался так надолго.

Тем временем он вышел на вершину холма. Его взору предстала поляна, но не созданная природой. В центре ее возвышался замок, горящий огнями. Стены его были совершенно прозрачны. Замок походил на детский ночник или рождественскую игрушку.

Игрушку шестидесяти футов высотой и ста ярдов длиной.

Род осторожно, но в то же время решительно подошел к подъемному мосту: внутри замка вполне мог оказаться его сын. Если замок привлек его внимание, почему он не мог привлечь и Магнуса?

Подойдя к мосту, чародей обратил внимание на материал. Подошел, чтобы присмотреться внимательней, и застыл, как зачарованный.

Это был натуральный мрамор. Весь замок был выстроен из мрамора. Судя по вариациям цвета, использовались разные сорта мрамора, причем без малейшего следа каких-либо других камней. Вот почему замок словно светился, ибо был сработан из чистого материала.

Нет, не совсем чистого, что-то там внутри скрывалось, внутри камня. Род подошел ближе, пробежал по мосту — и наконец-то разглядел торс человека и лицо, обращенное к нему. Незнакомец удивительно хорошо выглядел, а камзол и плащ у него были такой же тонкой выделки, как у самого Рода.

Потребовалось несколько минут, чтобы признать, что он видит самого себя.

Но не такого себя, каким видел свое отражение в зеркалах. Там отражался человек, красивый, компетентный в политике и социологии, но со странным отсутствием самоуверенности. А этот человек, в мраморе, совсем не красив, он только хорошо выглядит, и если в нем и есть скромность, то она уравновешена определенной жесткостью, почти безжалостностью. В сущности, Род понял, что внешность дубликата отталкивает. Перед ним стоял очень опасный человек!

И опасный не из-за своих способностей, как заметил Род, а из-за своей морали. Для всех, кто живет по его моральному кодексу, он безопасен, но для тех, кто выходит за пределы этого кодекса, это очень опасный и безжалостный противник. Если кто-то нарушал Закон, которым жил этот человек, этот кто-то сразу лишался покровительства Закона, и убийца считал себя правым, причиняя нарушителю серьезнейшие увечья и даже смерть.

Род не мог отвести взгляд, одновременно чувствуя, как все сжимается у него внутри: он всегда считал себя хорошим парнем.

И не без причины: в глазах этого человека он отметил милосердие, а свирепость явно смягчалась чувством юмора. Да, это немедленная смерть для всякого, кто живет не по его нравственному кодексу, но мало кто живет за пределами этого кодекса или нарушает его, давая убийце моральное оправдание карать. Только изредка встречает он такого человека, мужчину или женщину, о которых с уверенностью можно сказать, что они злы, и тогда…

Тогда он наслаждается тем, что делает.

Род чувствовал, как съеживается его душа, но отрицать очевидное было невозможно. Человек перед ним — хладнокровный убийца, который наслаждается своим двусмысленным ремеслом. Это не призрак, который преследовал Рода с тех пор, как он покинул Максиму; вот почему он всегда хотел сковать этого зверя узами морали; вот почему чувствовал себя недостойным Гвен и детей.

Его дети.

Что случится с ними, если они нарушат правила этого человека? Не только нарушат — разобьют, истопчут.

Мощная вспышка отцовского инстинкта охватила Рода. Никогда, молча поклялся он, никогда он не допустит, чтобы хоть одному из них был причинен вред. Верховный Чародей поклялся, что своей рукой убьет этого монстра, живущего глубоко внутри него самого, прежде чем тот посмеет посягнуть на его детей.

Но как он сможет убить самого себя?

Легко и бестрепетно.

Однако за собственным изображением лорд Гэллоуглас увидел теперь и своих детей — они отстаивали свои права — и почувствовал себя уверенней. Они выросли под защитой его и Гвен. Они могут восставать против нее, могут сломать один-два прута, но никогда не станут уничтожать защиту полностью. Это их защита и одновременно их тюрьма.

Перед глазами пошли сменять друг друга пестрые картины — сцены юности Рода, а не его детей. Он снова увидел себя самого среди наемников, нападающих на город, виновный только в том, что захотел стать свободным; увидел, как через год пытался загладить свою вину, помогая группе патриотов свергнуть тиранию на планете. Он видел, как вступает в поединок и убивает телохранителя тирана, в то время как местные жители расправляются с самим тираном. Видел себя в межзвездном полете, изучающим историю соседней планеты, к которой Фесс вел их корабль-астероид, видел, как сражается, борется снова и снова, и все время пытается заслужить любовь, которой, он это сознавал в глубине души, по большому счету не заслуживает.

Он не мог оторвать взгляда от зрелища. Зачарованный, просматривал сцену за сценой, но не такими, какими он их помнил; сцены демонстрировались объективно, безлично. То, что он видел, заставляло его то гордиться, то стыдиться увиденного — он испытывал одновременно и возбуждение, и смирение духа.