Жертва - Анна Антоновская

– Обогати, Петре, мои мысли и укрепи чувства рассказом о себе. Ты многому учился и многому можешь научить.

– Да, мой синьор, в отечестве моем, живя в роскоши, мире и благоденствии, я приобрел высшие знания, мог заняться книгописанием, по снисходительству божьему прославился стихосложением, а преданность науке поставила меня в ряды членов римской академии. Это дом собрания ученых и философов, – пояснил делла Валле. – Мирное созерцание величия господня не было свойственно моей натуре. И когда Венеция угрожала престолу святого отца, я стал в ряды воинов папы римского. Но воображение пиита влекло меня к более сильным страстям и опасным приключениям.

Пьетро встал, открыл крышку походного сундука, достал серебряный кувшинчик и поставил перед Георгием. Видя его сосредоточенное внимание, делла Валле продолжал:

– В лето 1611 я становлюсь моряком на испанском корабле. Ни бедствия, ни испытания не пугают меня, и я ради славы и подвига сражаюсь за Испанию на красочных берегах Африки. Когда же надоело обжигающее дыхание горячих ветров, я вернулся в Рим… Выпьем, друг Георгий, это вино мне прислал Эреб-хан, фанатический поклонник Бахуса. Если бы я вздумал торговать вином, непременно нанял бы Эреб-хана скупщиком драгоценной влаги, – и, чокнувшись с Георгием, делла Валле нетвердо поставил чашу на стол. – Да, мой друг, открываю тебе всю глубину пережитых мною чувств. Мне изменила любимая женщина, и Рим, изобилующий величием цезарей, показался мне пустыней. Увы, я скоро забыл ее, но понял это, путешествуя по святым местам. В неаполитанском монастыре я благочестиво отслужил молебен и торжественно принял от священнослужителей одежду пилигрима. Венецианский корабль увез меня в Сирию. Тут открылось поле, обильное для сеяния и жатвы. Не утруждаю ли я вас, синьор, повестью о неспокойной жизни пилигрима?

– Мой благородный друг, я душою слушаю тебя… и если бы обладал второй жизнью, хотел бы прожить подобно тебе.

– Не торопитесь, снисходительный друг, есть в моей жизни и темные пятна.

– Даже на луне не существуют пятна только в четырнадцатый день ее рождения. Мой Петре, удостой меня доверием.

– Так вот почти одиннадцать лет путешествовал я по Азии, не страшась бедствий и испытаний. Я объехал весь южный берег, все страны и все моря. Я пережил бурю восторгов, страстей и огорчений. Но беспокойное сердце все больше жаждало сильных ощущений. Дивная милость небесная ниспослано была в Багдаде. Я полюбил прекрасную ассирийку Сетти Маани. Она была христианка, и я женился на ней. Я был очень счастлив, мой друг, но много слез она извлекла из моих очей. Посмотри на мою Сетти Маани.

Делла Валле откинул лиловую парчу, затканную золотыми розами, и Георгий увидел в стеклянном гробу прекрасное смуглое лицо ассирийки с опущенными ресницами, обрамленное черными косами. Набальзамированная, она казалась спящей в драгоценном одеянии, закиданная белыми восковыми лилиями.

Приложив руку ко лбу и сердцу, Георгий рыцарски поклонился мертвой красавице и, подняв глаза, увидел бледнолицую мадонну, обрамленную золотистыми волосами, печально склонившуюся над гробом.

Перед католической иконой мерцала синяя лампада.

Делла Валле осторожно закрыл парчой стеклянный гроб и, поправив кружево на манжетах, вернулся к складному столику.

Георгий последовал за ним, стараясь бесшумно ступать своими походными цаги, опустился рядом с делла Валле и мягко положил свою огромную руку на его колено. Итальянца поразила необычайная теплота в глазах Георгия, всегда пылающих неукротимыми страстями.

– Друг Петре, ты благородный из благороднейших. Два чувства никогда не умирают в человеке – ненависть и любовь. Пока эти чувства живут, не умирают и другие желания. Но, может, твоей святыне будет спокойнее в тени кипарисов и мрамора?

– Синьор, за годы живых и мертвых странствий Сетти Маани привыкла к покачиванию кораблей и кибиток верблюдов. Она дала мне много радости, и я отвезу ее в Рим, ибо в Риме думаю закончить свое земное странствие. Я уже написал пышную речь, которую произнесу над гробницей моей любви. Вот, мой терпеливый собеседник, я сказал вам почти все.

Пьетро делла Валле наполнил доверху чаши, и оба молча выпили.

– Друг Петре, у меня тоже умерла любимая, а может, я ее сам убил. Она находится в каменном гробу, называемом людьми монастырем. Я тоже в своих странствиях вожу воспоминание о ней и ее золотой локон, охраняемый беркутом. Петре, ты тоже любил двоих, но ты никогда не был причиной печали любимых.

– Я любил многих, Георгий, и это не вызывает у меня раскаяния. Ненависть менее угодна господу богу.

– У тебя удобные мысли, мой высокий друг, – и, точно желая рассеять тяжелое впечатление, Георгий резко изменил разговор: – А что толкнуло тебя на путешествие в Исфахан?

– Многое, мой синьор… Я узнал о войне шаха с турками и пожелал проверить – не затупилась ли моя шпага. И потом пламенное желание способствовать христианскому делу: выпросить для грузинских царств великий дар – апостольское благословение святого отца, папы римского Урбана VIII.

– И ты здесь останешься, уважаемый Петре, или пойдешь с нами в Кахети? – спросил Саакадзе.

– Пойду с вами. Хочу все видеть и записать свои впечатления.

– Зачем ты все записываешь?

– Хочу ознакомить Запад, христианский мир с положением Ирана и Грузии… И еще писать надо для потомства.

– Для потомства? Да, у нас тоже немало книг, написанных предками. Есть одна, называется «Картлис цховреба» – «Жизнь Грузии». С VIII века пишут ее предки и продолжают потомки… Вот мы многое осуждаем, многое хвалим, но иногда не видим или не хотим понять, что волнует искателей правды.

– Меня давно занимает, почему вы, грузинский князь и полководец, идете вместе с неверными?

– Мой повелитель шах Аббас…

– Синьор, здесь нас никто не подслушивает. Мои слуги не понимают персидского языка, и я стараюсь, чтобы они никогда его не поняли. Охраняя мой шатер, при приближении кого-либо из персиян слуги сразу обнажают шпаги и начинают неистово ругаться по-итальянски. Этот своеобразный сигнал вполне нас предохраняет.

– Уважаемый Петре, мне скрывать нечего, моя жизнь принадлежит «солнцу Ирана», ибо лучи его согревают мою страну.

– Неужели вы, такой мудрый муж, верите, что шах Аббас идет бескорыстно в вашу страну?

– Мною все обдумано… Прошу тебя, Петре, как брата по вере, опиши мою прекрасную страну его святейшеству, наместнику Христа, папе римскому, пусть он заступится за мою родину.

– Это моя святая задача… Но неужели вы обнажите меч против грузин?

– Я обнажу меч против князей.