Невинные - Джеймс Роллинс

С графиней сангвинисты судьбу предпочитают не испытывать. Сам Стоун скорее предпочел бы, чтобы его сковали с коброй.

Надия знаком отозвала Джордана за ствол толстой сосны, чтобы оказаться с ним с глазу на глаз. Встревоженный тем, что никто не говорит ни слова, тот пожал локоть Эрин, оставляя ее с Христианом, и последовал за Надией.

Как только они оказались вне поля зрения остальных, Надия извлекла толстый лист бумаги, сложенный и скрепленный красным сургучом с изображением короны и двух скрещенных ключей.

Папская печать.

Одним из длинных ногтей она взломала печать и развернула бумагу, на которой оказалась нарисованная от руки карта Италии. Синяя линия тянулась от Кастель-Гандольфо на север, оканчиваясь близ Рима. Были отмечены номера автотрасс и график движения.

Надия подняла зажигалку и высекла огонек, готовая сжечь бумагу, не сводя с него глаз.

Судя по всему, Стоун должен был запомнить эту карту наизусть.

Беззвучно вздохнув, Джордан заучил номера трасс и время. Покончив с этим, встретился с Надией взглядом.

Она изобразила руками вращение баранки и указала на него.

Смахивает на то, что за рулем я.

Надия поднесла зажигалку к листу. Желтые язычки пламени лизнули толстую бумагу, превращая ее в золу. Цель всей этой пантомимы очевидна: Джордан, Надия и тот, кто писал послание — скорее всего, кардинал, — единственные, кто должен знать место назначения и маршрут.

Они не дадут бомбистам второго шанса убрать их всех разом.

Покончив с этим делом, Надия повела его обратно к остальным.

Как только все собрались, они тронулись через лес к автомобильной стоянке. Там стояли только черный внедорожник «Мерседес» с тонированными до черноты стеклами и мотоцикл «Дукати», тоже черный, обтекаемыми обводами громогласно заявляющий о стремительности.

Джордан с вожделением поглядел на мотоцикл, заранее зная, что все равно придется сесть во внедорожник.

Будто в подтверждение, Надия закинула ногу на седло мотоцикла и приподняла бровь, обратив лицо к Джордану. Он осклабился, припомнив их сумасшедшую поездку по Баварии пару месяцев назад. Сержант еще ни разу прежде не испытывал такого испуга и упоения. Ее сверхъестественные рефлексы позволяют управляться с мотоциклом на скоростях, которые он даже вообразить не мог.

Но сегодня не тот случай.

Прежде чем завести мотоцикл и с ревом тронуться, Надия бросила Джордану ключи от внедорожника.

Группа Джордана направилась к автомобилю. Рун помог графине забраться на заднее сиденье, а с другой стороны от нее сел Христиан. Джордан придержал переднюю пассажирскую дверцу открытой для Эрин, не допуская и мысли, что она сядет сзади в компании Руна и графини.

Даже на переднем сиденье она чересчур близко от этой парочки.

Пока экипаж уносился по тракту, мощенному гладким черным материалом, Элисабета сжала свободную руку в кулачок. Самобеглые коляски повергали ее в ужас. В Риме она чуралась их зловония, их рычащего нутра, не хотела и близко к ним подходить. А теперь оказалась внутри одной из них.

Внутри та очень походила на кареты ее времени, вот только кареты не ездили настолько быстро. Ни одной лошади не дано покрывать расстояния таким аллюром. И как это воин ухитряется держать повозку в узде? Элисабета знала, что автомобиль — механическое устройство, вроде часов, но не могла удержаться, представляя, как он исторгает их из своего теплого кожаного кокона, размазывая их мозги по твердой дороге.

Она следила за биением сердец людей, сидящих впереди, используя их как сигнализатор возможной угрозы. Как раз сейчас оба сердца бились медленно и спокойно. Они не боятся этой смрадной рычащей твари.

Элисабета изо всех сил старалась подладиться под их эмоции. Если они не выказывают страха, то и она не может позволить себе подобного.

Минута тянулась за минутой, и мало-помалу ее первоначальный ужас сменился банальной скукой. Черная лента тракта разворачивалась перед ней с жутким однообразием. Деревья, веси и прочие самобеглые коляски проносились по обе стороны — ничем не приметные и не заслуживающие внимания.

Как только страх улегся, мысли ее вернулись к Руну. Элисабета помнила, как он держал ее в объятьях, губами касаясь ее горла. Он далеко не так бесстрастен и предан Церкви, как представляется с виду, — ни ныне, ни прежде. В каземате он снова был на волосок от того, чтобы изменить собственным обетам.

Она знала, что это не просто жажда крови.

Он хотел ее.

Он любит меня до сей поры.

Из всех странностей современного мира эта казалась ей самой диковинной. И сейчас она предалась раздумьям о ней, зная, что будет поджидать надлежащей возможности воспользоваться ею к собственной корысти.

Чтобы вырваться на волю.

Быть может, вырваться на волю вдвоем.

Экипаж миновал ряд итальянских деревенских домишек. В паре окон Элисабета заметила людей и позавидовала простоте их существования, впрочем, одновременно сознавая, как они стеснены, как ограничены одним-единственным веком, как непрочны их бренные жизни, как подтачивают их уходящие годы.

Как же хрупки и эфемерны эти человеческие существа!

Проехав какое-то время, коляска выкатила на поле из того же твердого материала, что и дорога, и приблизилась к циклопическому металлическому сооружению с распахнутыми массивными воротами. Солдат повернул ключ, и рычание экипажа закончилось.

— Что сие за место? — поинтересовалась Элисабета.

— Ангар, — пояснил Рун. — Место, где стоят самолеты.

Батори кивнула. Она знала, что такое самолеты, — видела их огни в ночных небесах над Римом. В своих маленьких апартаментах графиня раздумывала над их изображениями, изумляясь чудесам этого века.

В тени ангара она заметила маленький белый самолет с синей полосой на боку. Из двери в его боку появилась Надия на верху короткой лесенки. Клыки Элисабеты стали чуточку длиннее: тело помнило бесчисленные унижения, коим подвергала ее эта долговязая женщина.

Рун направил Элисабету из автомобиля, причем движения обоих были очень неуклюжи из-за обжигающих браслетов кандалов, связывающих их вместе. Вслед за другими они направились в густой сумрак здания.

Надия присоединилась к ним.

— Я тщательно проверила самолет. Он чист.

— Здесь достаточно темно, — обернулся Рун к графине. — Если хочешь, можешь сейчас снять свою паранджу.

Обрадовавшись такой возможности, она свободной рукой отвела ткань с лица. Прохладный воздух овеял ей лицо и губы, принося запах дегтя, смолы, гари и какие-то еще едкие и горькие запахи. Похоже, эта эпоха питается огнем и горящей нефтью.