Невинные - Джеймс Роллинс

В глазах отрока появилось сомнение.

— А что, коли я вкушу Его кровь, но не буду искренне веровать?

— Христос прозрит кривду. Его кровь испепелит тебя во прах.

Тельце отрока задрожало у него в руках.

— Отпустишь ли ты меня, ежели я откажусь?

— Я не могу дозволить тебе продолжать убиение невинных.

Отрок склонил голову в направлении пары на полу.

— Они были менее невинны, чем я хоть когда-либо. Они обкрадывали путников, торговали блудницами, а однажды перерезали горло человеку, дабы похитить его кошель.

— Бог им судия.

— Но моим судией будешь ты? — вопросило дитя.

Рун поморщился.

Такова его роль, разве нет?

Судья и палач.

Голос его дрогнул.

— У нас мало времени. Восход всего лишь…

— У меня всегда было мало времени, а теперь его нет и вовсе. — Навернувшиеся на глаза слезы побежали по щекам мальчонки. — Я не пойду с тобой. Я не стану священником. Я не сделал ничего дурного, дабы заслужить участь стать сим чудищем. Так сверши сие ныне. И не мешкай.

Рун заглянул в эти заплаканные, но полные решимости глаза.

Такова Божья воля, напомнил он себе.

И все же медлил, хотя палящее солнце должно было вот-вот появиться.

Что сделало это дитя, чем заслужило преображение в нечисть? Оно было невинно, оно сражалось со злом, когда подверглось нападению, но проиграло.

Рун ничуть от него не отличался — разве что избрал служить Ему.

От тел на полу исходил запах стылой крови. Лишь эти руины оставит по себе отрок до скончания дней своих.

— Прости меня, — прошептал Рун.

Отрок же откликнулся единственным словом, которое будет преследовать Руна все грядущие столетия.

Несмотря на это, он полоснул лезвием по горлу чада, оросив зеркало темной кровью.

Рун пришел в себя на полу темницы. В какой-то момент он заполз под ложе и свернулся калачиком, горестно рыдая. И лежал там один-одинешенек, глядя на доски лежанки всего в ладони от своего лица.

Почему мне был явлен этот момент?

Он сделал все, как велено, повинуясь слову Божию.

Как могло это быть грехом, нуждающимся в покаянии?

Неужели оттого, что я поколебался в конце?

Корца выкарабкался из-под лежанки и присел на ее краешек. Упер локти в колени, уронил голову на ладони и молился об утешении.

Но утешение не приходило. Вместо того он помнил ясные карие глаза отрока, его тонкий голосок, как тот прильнул к Руну и поднял подбородок, чтобы клинок не промахнулся.

Рун помнит, как просил его о прощении.

Отрок ответил.

Нет.

И все же, во имя Господа, он убил дитя.

С той поры немало невинных умерли от его клинка. Он больше не медлил, больше не колебался. Убивал без зазрения совести. Годы служения привели его к этому — он научился убивать детей без укоров совести и раскаяния.

Теперь же, спрятав лицо в ладонях, горько рыдал.

Оплакивая себя и отрока с карими глазами.

Глава 23

Джордан потянулся под простынями, каждой клеточкой обнаженного тела осязая тело Эрин. Та что-то пробормотала во сне, и он привлек ее к себе покрепче.

Боже, как же он по ней скучал!

Стук в дверь разбудил Эрин, явно ее напугав. Она поспешно села. Белокурые волосы рассыпались по плечам, и одеяло упало, открыв ее обнаженные груди. В призрачном свете, пробивающемся сквозь закрытые жалюзи, она была прекрасна.

Не в силах удержаться, Джордан потянулся к ней.

Христиан крикнул сквозь дверь — судя по голосу, очень довольный собственным чувством юмора:

— У вас двоих пятнадцать минут! Так что заканчивайте то, что начали… или начинайте то, что хотите закончить. Так или иначе, вас предупредили загодя.

— Спасибо! — откликнулся Джордан и улыбнулся Эрин. — Ты знаешь, не подчиниться повелению священника — смертный грех.

— Что-то я сомневаюсь, что это правда, — с блаженной улыбкой откликнулась она, а затем указала на душ, на обещание горячей мыльной воды и обнаженной кожи. — Но может быть, ради спасения наших душ лучше перестраховаться, чем после раскаиваться.

Ответив улыбкой ей под стать, Джордан подхватил ее на руки и понес к ванной.

К моменту, когда Христиан постучал снова, оба уже помылись, оделись и нацепили новое оружие. Несмотря на ссадины и ушибы, Джордан уже давно не чувствовал себя настолько хорошо.

Как только они вышли в коридор, Христиан прижал палец к губам и вручил каждому по миниатюрному фонарику.

«Это еще зачем?» — озадачился Джордан.

И все же он достаточно доверял Христиану, чтобы не подвергать его действия сомнению. Вслед за святым отцом Джордан и Эрин дошли до конца коридора, спустились по ряду лестниц и двинулись через длинный неосвещенный тоннель.

Стоун включил свой фонарик, и женщина последовала его примеру.

Христиан рванул по коридору в изматывающем темпе. Тоннель, пробитый в природной коренной породе, протянулся не меньше чем на милю. Наконец, Христиан добрался до стальной двери в конце коридора, ввел цифры на электронной клавиатуре и отступил в сторону. Дверь беззвучно распахнулась внутрь. Она оказалась в добрый фут толщиной и, пожалуй, выдержала бы выстрел из гаубицы в упор.

В темный коридор вливался яркий солнечный свет. Джордан учуял аромат сосны и глины. Должно быть, потайной выход — вероятно, чтобы вывести Папу в безопасное место, если замок вдруг окажется под угрозой.

Ступив туда, Христиан жестом пригласил их следовать за собой.

Все более тревожась из-за всех этих экивоков, Джордан взял свой автомат на изготовку и поставил Эрин между собой и Христианом, желая, чтобы ей была обеспечена защита и спереди, и сзади.

Они вышли в густой вечнозеленый лес. Под его густой сенью царила прохлада. От дыхания в недвижном воздухе повисали облачка пара. Толстый ковер опавшей хвои заглушал звук их шагов.

Эрин подняла «молнию» своей куртки из волчьей шкуры. В этом безмолвном лесу даже этот звук показался слишком громким.

Впереди из тени проступили три фигуры. И хотя Христиан явственно расслабился, Джордан продолжал крепко сжимать винтовку. Потом разглядел, что это Надия, ведущая Руна и Элисабету. Во всяком случае, он заключил, что это графиня, потому что женщина была укутана от солнца от макушки до пят. Но серебряный браслет наручников на одном из тонких запястий почти не оставлял сомнений, что это Батори. Второй браслет был надет на запястье Руна.