История моей юности - Дмитрий Петров-Бирюк

— Не видал.

— Весь день палят, — заметил мой сосед. — Уж и учения ли это, а?

Отец, пробыв у меня с полчаса, заторопился уезжать.

— Поеду, — сказал он, — а то же ведь оно дело-то какое: сейчас на нашем хуторе красные, а через час могут быть и опять белые. Война эта, как картежная игра. Ныне я выиграл, а завтра ты… Прощай, Саша! — расцеловал он меня. — Ежели всё так будет, то ден через пять я к тебе снова приеду, — пообещал он.

Угостив напоследок находившихся в палате красноармейцев крепким табаком-самосадом, «горлодером», который он сам выращивал, отец попрощался с нами и ушел. Но вскоре он вернулся, бледный, чем-то напуганный.

— Что, отец, забыл? — спросил его рыжеусый солдат.

— Ребята, — сказал отец тихо, — одевайтесь и уходите… Белые к городу подходят…

В то время в прифронтовых госпиталях у каждого больного и раненого гимнастерка со штанами лежала на табурете около него, а сапоги — под койкой. Мне не стоило большого труда одеться. Покачиваясь от слабости, поддерживаемый под руку отцом, я вышел во двор. Там было так хорошо — солнечно и тепло. Где-то слышались заглушенные крики, стрельба. Но пушки уже не стреляли.

— Беда, — сказал отец. — Только я было хотел ехать домой, а меня и не пустили… Говорят, белые подступают к городу… Откуда они, проклятые, только и взялись?.. Ведь не было же их… и духом-то ихним не воняло.

— А где же лошадь?.. Куда ты ее дел?..

— Да на своих напал… Наши хуторские… Алексей Марушкин, Земцов… Они взяли в обоз к себе. Обещали, как отгонят белых, привезти лошадь домой… Спасибо, я вот взял с собой куртку… Надевай, — сунул он мне ее. — Да пойдем.

— Куда, папа?.. Разве я могу из госпиталя уйти?..

— Эх, сынок, — горько усмехнулся отец, — госпиталь… Да какой же теперь может быть госпиталь, когда в городе черт знает что делается, ад кромешный… Все бегут сломя голову.

— Бегут? А у нас в госпитале ничего неизвестно..

— Это потому неизвестно, что госпиталь-то ваш, видишь, в каком закоулке… Тихо у вас, ничего не видно и не слышно… Пойдем скорее, а то, не дай бог, белые ворвутся… Пропадешь даром…

Мы вышли на улицу. Улочка была маленькая, пустынная. Но когда, завернув за угол, мы очутились на большой улице, то увидели что-то невообразимое: с грохотом проносились тачанки, двуколки, бежали перепуганные мужчины, женщины, солдаты, что-то крича, метались всадники.

Отец повел меня к Хопру.

На берегу у моста стояли красноармейцы с ружьями и без пропусков никого не пускали.

Около них собралась негодующая толпа.

— С ума, что ли, вы сошли! — в ярости кричал белобородый старик. — Чего не пропущаете-то?.. Ведь белые-то вот-вот ворвутся в город… Что, вы хочете, чтоб нас живьем порубали казаки?..

— Не велено пущать, — твердили солдаты. — Не велено!.. Отойдите!..

— Как так — не велено? — возмутился отец. — Не погибать же людям… Где ваш начальник?..

— А вон стоит, — кивнул красноармеец на высокого белобрысого парня с револьвером на боку, стоявшего у перил моста и смотревшего на разгневанную толпу с олимпийским спокойствием, точно его это и не касалось.

Отец подошел к нему.

— Товарищ, как же это так… — начал было он.

— Здравствуйте, Илья Петрович! — поздоровался белобрысый парень.

Отец ошеломленно посмотрел на него.

— Ваня! — вскрикнул он. — Ты?

Парень этот был знаком отцу еще по Урюпинской. Они когда-то вместе малярничали.

— Я, — ответил парень, ухмыляясь.

— Ваня, — сказал отец, — ты что же народ-то задерживаешь? Белые вот-вот ворвутся в город, перебьют ведь всех…

— Да запрещено тут без пропусков проходить, — сказал парень. — Приказ есть приказ. Да, наверное, тот, кто запретил пропускать народ, давно уже смылся из города, — добавил он и крикнул солдатам: — Эй, ребята, пускай народ! Пусть проходят через мост.

— Стало быть, пропущать? — недоумевающе оглянулся на начальника один из красноармейцев. — Без пропусков?

— Пропускай! — решительно махнул рукой парень.

— Проходи! — крикнул красноармеец толпе.

Толпа хлынула через мост. Распрощавшись с начальником поста, мы тоже пошли.

Я едва волочил ноги. Если б меня не поддерживал отец, я, наверное, уже давно б свалился. Видя, что отцу очень трудно вести меня, какой-то парень стал помогать ему.

— Куда эта дорога идет? — спросил у него отец.

— В Борисоглебск.

— Это хорошо, — сказал отец. — Там у меня живет племянник. Устроимся у него… А далеко ли до Борисоглебска?

— Да верст, должно, сорок, а то и пятьдесят будет…

Идя по пыльной дороге, люди оглядывались на оставленный город и покачивали головами. В городе к небу поднимались дымные столбы. Что-то там горело.

Протащились мы так километров пять, а потом я, обессилев, упал в придорожную траву и не мог уже больше встать. Мимо проходили толпы людей. Слышались крики, плач.

— Сынок, а идти-то все-таки надо, — проговорил отец, наклоняясь надо мной. — Надо!.. А то ведь так и к белым можно в руки попасть.

Я лежал на обочине дороги, бездумно глядя в глубину синего неба, где парил какой-то черный комок. По всему моему измученному телу разливалась сладкая истома, и мне было приятно. Я, казалось, мог бы так, ни о чем не думая, пролежать вечность.

Поднимая кудрявую вязь пыли, по дороге от города показался всадник.

— Не беляк ли? — спросил отец.

— Не может быть, — ответил парень, который самоотверженно не бросал нас. — Один бы он не поехал…

Подскакав к нам, всадник остановился.

— Братцы, закурить есть? — прохрипел он.

— Есть, — отозвался отец.

— Дай, пожалуйста, закурить… Помираю без курева…

Отец подал ему кисет с табаком.

— Из города, что ли? — спросил он у всадника.

— Из города.

— Что это там горит?

— Белые жгут город.

— Значит, вошли?

— Вошли, проклятые.

— А нас еще не хотели из города через мост пропускать, — возмущенно воскликнул наш попутчик. — Сволочи!.. Могли б беляки порубать.

— Факт! — согласился всадник, возвращая отцу кисет и закуривая. — Порубали б, как пить дать… Белые зараз распоясались в городе вовсю… Расстреливают винного и невинного… На улицах трупы лежат, кровь ручьями течет… Я лежал в госпитале… Они сразу нагрянули…

Я приподнялся, взглянул на всадника и узнал его. Он лежал в нашем госпитале, только в другой палате.

— Климов! — простонал я. — Ты?

— Ой! — удивился тот, вглядываясь в меня. — Это ты? Стало быть, тоже убег? Вот молодчага!.. Я тоже убежал… Вышел из госпиталя, гляжу, коняка стоит… Махнул в седло и ускакал… Слава богу, уцелел… Не знаю, надолго ли… Ну что ж, пойдемте, — позвал Климов. — Компанию составим.