Дело о полку Игореве - Хольм Ван Зайчик
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Баг расправил обгорелые края.
«… велеваю есаулу Крю… » – прочитал он.
Это был кусочек отрывной части[54] того самого распоряжения, которое коварно подсунул ему под печать Максим Крюк.
Богдан и Баг
Дубравинский тракт,
23-й день восьмого месяца, средница,
раннее утро
Нельзя сказать, чтобы это утро было для Богдана столь же безоблачным, каким оно казалось его напарнику – хотя Жанна довольно легко восприняла его осторожную просьбу говорить по телефону до его возвращения трагическим голосом и всем интересующимся кратенько и с подобающими всхлипами отвечать, что Багатур Лобо погиб. Ему почти не пришлось ничего ей объяснять: Жанна опять вспомнила про микрофон, который она некогда столь удачно приколола к одежде Ландсбергиса; «Ну да, что-то в этом роде, любимая», – промямлил правдивый Богдан, но, увидев озорные огоньки в ее глазах, немного успокоился; он не любил врать. Правда, Жанна тут же с тревогой спросила: «А Стася знает?» – «Знает», – отвечал минфа, торопясь к выходу: пора было играть роль человека, удрученного смертью друга.
Уже в повозке его застиг звонок шилана Алимагомедова. Встревоженный начальник Бага хотел знать, как это случилось.
– Все в порядке, Редедя Пересветович, – успокоил его Баг. – С ланчжуном Лобо все в порядке.
– Тогда к чему все это? – В голосе Алимагомедова слышалось откровенное раздражение. – Что происходит?
– Позвольте ему доложить вам лично, – мягко попросил Богдан. – Это не займет много времени. Я беру всю ответственность на себя и обещаю вам, что во второй половине дня вы получите от нас обоих самые полные разъяснения.
Но телевизор смотрели многие – были еще звонки: от Антона Чу, который, деликатно покашливая, поинтересовался, где находится тело погибшего, потому как в соответствующем помещении Управления он его не обнаружил; от старшего вэйбина Якова Чжана, совершенно удрученного гибелью любимого начальника: Яков чуть не плакал; совершенно неожиданно позвонил из Асланiва Олежень Фочикян – деятельный и дотошный журналист приложил массу усилий, чтобы связаться с Богданом; он звонил уже в Управление, там ему ничего толком не сказали… Богдан отделывался от звонивших как умел. Ему было стыдно, и он нешуточно рассердился на Бага: столько хороших людей были искренне огорчены известием, которое им преподнес утренний выпуск новостей! Эти люди переживали, недоумевали, беспокоились… Богдан стал злиться на себя – что согласился с планом друга, позволил все это, допустил… «Господи, прости… » – подумал он горестно, а потом вдруг ясно вспомнил боярина Ртищева, его сломленную горем, безутешную вдову, пустые глаза спятившего боярина ад-Дина… Сколько еще может случиться горя из-за какого-то, как выражается Баг, скорпиона, если немедленно, сегодня же, сейчас же не пресечь его человековредную деятельность?!
А завтрашнее голосование?
«Ничего, – думал Богдан, до боли в пальцах стискивая руль „хиуса", – ничего… Все правильно. Или сегодня – или… » О том, что будет, если сегодня им с напарником не удастся положить конец этому делу, он ужасался думать.
В Управление Богдан заезжать не стал: это было выше его сил. Еще и там ему станут выражать соболезнования и неосмысленно допытываться, как же такое могло произойти…
Вместо этого он, то посвистывая сквозь зубы, то рассеянно напевая вполголоса, бесцельно колесил по оживленным улицам безмятежной Александрии, время от времени взглядывая осторожно в зеркальце заднего вида, и, насколько умел, проверял, не следует ли за ним неотрывно какая-нибудь повозка «Лес дремучий снегами покрыт… На посту пограничник стоит. Ночь темна, и кругом тишина – спит любимая наша страна… »
Он остановился пару раз у каких-то лавок, в одной купил совершенно не нужные ему бумажные салфетки с изображением бога долголетия Шоу-сина, а в другой, повинуясь неосознанному порыву, приобрел бутылку особого московского эрготоу – шестидесятипятиградусного; попросил лавочника завернуть покупку в плотную бумагу и, помахивая свертком, вернулся к «хиусу».
Хвоста не было.
Кажется.
Рука сама тянулась к карману ветровки за трубкой – позвонить Багу.
Другой карман оттягивал табельный пистолет. Ощущение было не из привычных – Богдан редко носил оружие при себе. Но… что-то в этом было, что-то такое… большая уверенность, что ли, защищенность? Тьфу ты, до чего дошел!
«Ничего, – подумал Богдан сызнова, положив руку на холодную рукоятку, – ничего… Уже скоро».
Он отключил телефон, чтобы больше не мешали ничьи звонки, и решительно тронул повозку в направлении Москитово.
Москитово,
23-й день восьмого месяца, средница,
утро
– … Но вы же не будете отрицать, преждерожденный Сусанин, что в бытность свою в Североамериканских Соединенных Штатах познакомились там с неким человеком по фамилии Софти? – терпеливо спросил Богдан.
Сидевший перед ним Борманджин Сусанин вздрогнул, уронил на стол короткие четки, которые перебирал как заведенный, и отвел взгляд в угол кабинета, туда, где у окна стоял белый металлический шкап, за обширными стеклами которого стройными рядами стояли лекарские снадобья в банках и бутылях разного размера. К Сусанину Богдан попал без труда. В лечебнице «Тысяча лет здоровья», сообразной снаружи и блиставшей внутри радующей глаз чистотой, с самого порога ему попадались исключительно приветливые и вежливые люди. Богдан минул ряды дверей лекарских приемных, украшенных однотипными табличками с надписями: «Животворное воздействие», «Коррекция кармы», «Прерывание спонтанных выходов в астрал», «Общее прижигание», «Общее иглоукалывание», «Досуг и сон», «Снятие порчи и изгнание нутряных аспидов», «Разрешение мозговой усталости», «Раскрытие третьего ока», «Тонкие сущности», «Бредуны»… Перед приемными на мягких скамеечках там и сям сидели пациенты в красивых серых халатах. Много приемных, подумал Богдан уважительно. Много хороших, редких специалистов.
Отдельно помещались три двери с одинаковыми надписями: «Лечебное пиявкование» и рядом – «Главный кусальных дел мастер А. Архатов»… Богдан подергал ручку: закрыто. Кусальных дел мастер отсутствовал. А надо, чтобы присутствовал. Баг, наверное, уже к его дому подъезжает. Что ж, надо пригласить.
Пригласил, воспользовавшись помощью первого попавшегося лекаря. Это оказалось совсем не сложно. Стоило приветливому служащему произнести в трубку: «Архип, вас тут некий минфа Оуянцев дожидается… », Архатов так охнул на том конце провода, что Богдану оказалось слышно. «Сейчас буду! Передайте, сейчас буду!»
Вот и ладушки.
На втором этаже, куда Богдана любезно проводила молоденькая милосердная сестра, Богдан остановился перед кабинетом главного лекаря лечебницы Б. Сусанина и решительно постучал в дверь.
Сусанин оказался на месте…
И вот теперь этот невысокий, некрепкого сложения, в общем-то, симпатичный человек с намечающейся лысиной прятал от Богдана глаза, что-то пристально разглядывая среди банок и склянок в угловом шкапу.
– Что же вы молчите, преждерожденный Сусанин? Вопрос простой: знали ли вы некоего Софти?
– Ну… знал… – протянул Сусанин, изучая шкап. – Как сотрудника института в Нью-Мексико. Я со многими там познакомился… Мы же коллеги.
– А не беседовали ли вы с этим коллегой про секретные разработки американского института?
Сусанин подхватил со стола четки и стал перебирать их с удвоенной энергией.
– Что вы имеете в виду? – буркнул он, косо глянув на Богдана.
– Вы знаете, что я имею в виду, – отчеканил Богдан, не сводя с Сусанина глаз. – Вы прекрасно знаете. Но если вы немного запамятовали, то я задам вам другой вопрос, который, быть может, объяснит вам все окончательно. – Богдан поднялся и, упершись руками в стол, навис над съежившимся Борманджином. – Где вы разводите розовых пиявок?
– Что? – Глаза Сусанина, казалось, выскочат из орбит; он в ужасе уставился на Богдана, а Богдан, поймав наконец его взгляд, смотрел неотрывно, неотступно. – Каких… розовых?..
– Таких… с полосочками, – тихо, но очень внятно проговорил Богдан. – Специальных пиявок. Которых для вас Софти похитил.
Сусанин широко открыл рот, руки его тряслись.
– Я… я вас не понимаю…
– Очень жаль, – Богдан успокоился и сел. – Очень жаль, подданный Сусанин. – Он совершенно недвусмысленно выделил слово «подданный» интонацией. У Борманджина на лбу мгновенно выступили крупные капли пота. – Очень жаль, что вы так плохо меня понимаете. И как вам только не стыдно… Может быть, на все эти вопросы мне ответит ваш старый друг Козюлькин? Ох, простите – Архатов? Полчаса часа назад по моей просьбе его вызвал сюда один из ваших сотрудников, поглаживальных дел мастер кошечного отделения Степянян. Архип Онуфриевич сейчас в приемной вашей дожидается… и, я полагаю, очень интересуется знать, о чем мы тут беседуем. Позвать?