Город мастеров. Пьесы сказки - Тамара Габбе

ФЕДОСЕИЧ…Вот, стало быть, поднялся он благословясь, вышел перекрестясь и пошел эту самую жар-траву добывать. А хлеба не ел и воды не пил — ни малого глоточка, ни сухого ломоточка…

НАСТАСЬЯ. Так вот натощак и пошел?

ФЕДОСЕИЧ. Как полагается. На такое дело надо идти налегке, безо всякой сытости. И ничего с собой из дому не брать — ни в мешке, ни в брюшке. Да мало что не брать — и слов-то таких не поминать: яства да питва… Ну, ему это все знамо да ведомо. Собрался он и пошел. Покуль дорога вела по дороге, а как не стало дороги, так и без дороги. Идет-идет, идет-идет, через леса дремучие, через болота зыбучие… Места наши, сами знаете, рязанские, рясные… Тут непроходно, там непролазно без примет да замет нипочем не пройти. А тут еще невесть откуль тучу нанесло, ажно все небо почернело. И пошло полыхать, пошло поливать… Такая непогодь не приведи бог…

ВАСЕНА. Как у нас нынче!…

НАСТАСЬЯ. Да мы-то небось под крышей сидим, коло своей печки, а ему-то каково на пути на дороге!

ВАСЕНА. Вот, тетя Душа, кабы мы с тобой утресь выехали, как нам дяденька велел, так и нас бы в пути туча нагнала. А я грома страсть боюсь. Как ударит, так будто прямо в меня и метит — ни в кого другого… Видно, уж не судьба нам нынче ехать, дома останемся.

НАСТАСЬЯ. Еще распогодится, поедете. Летние грозы короткие.

АВДОТЬЯ. А по мне, хоть бы три дня дождь лил — не переставал. Уж так-то мне нынче не хочется уезжать из дому!… Не велит душа — и всё!

НАСТАСЬЯ. Ненадолго едете. Пройдет покос — воротитесь. Нельзя же без хозяйского глазу — на всю зиму корма.

АВДОТЬЯ. О прошлом годе мы с Никитой Иванычем вместе ездили… И дни-то какие стояли — погожие, ясные… Сущая благодать! Мы так уж и сговорились: всякое лето на заречные покосы вдвоем ездить. Да вот и не привелось.

НАСТАСЬЯ. Что ж поделаешь, Авдотьюшка! Год на год не приходится. Прошлое лето было ведряное, а нынче — грозовое. Прошлое лето мы жили — беды не знали, а нынче того и жди — татары нагрянут. На торгу только и разговору, что о них, проклятых.

ФЕДОСЕИЧ. Мало ли что на торгу мелют!

НАСТАСЬЯ. Да ведь уши не заткнешь, глаза не замажешь, батюшка. Сам небось видал, что народу под стенами трудится. Уж, кажись, глубокие у нас рвы — так нет, глубже копают; кажись, высокие стены — так нет, выше громоздят.

ФЕДОСЕИЧ. Что ж, дело хорошее. Коли городить огород, так уж высоко.

НАСТАСЬЯ. Полно тебе, Федосеич! Кого обмануть хочешь — себя али нас? Тут и дитё малое смекнет. Да вот выйди за порог и погляди: над всей кузнецкой слободой дым до неба стоит, солнышка не видать. Зато ночью как днем светло. Куют наши кузнецы.

ФЕДОСЕИЧ. И слава богу.

НАСТАСЬЯ. Да ведь что куют? Нет чтобы косу кому новую, лемешки там, серп али по домашности что… Всё вашу мужицкую снасть убойную — мечи, да топоры, да для копий железки… Нет, видать, близко они, татары эти!

ВАСЕНА. Ой, боюсь я татар! Хуже грома боюсь… Уж поедем лучше в Заречье, тетенька Душа! А? Поедем! Вон, кажись, и дождик поутих малость.

Все прислушиваются. В это время ливень, словно нарочно, еще яростней обрушивается на тесовую крышу. Где-то вдалеке грохочет гром.

АВДОТЬЯ. Вот тебе и приутих! Видно, только разыгрывается гроза-то…

ВАСЕНА. Всё одно — поедем, тетенька. Я татар и во сне-то увидеть боюсь, не то что наяву.

НАСТАСЬЯ. Упаси господи!

ФЕДОСЕИЧ. Эх ты, Настасья — долгой язык! Всех напугала — и хозяйку, и девчонку, а себя пуще всех. У страха, известно, глаза велики. да ведь мы, рязане, народ ученый, паленый, стреляный, нас теперь врасплох не возьмешь. У хорошего хозяина как? Тучка еще во-он где, край неба, а он уж сенцо под крышу везет: как бы дождиком не замочило. Так и мы: зря не страшимся, а от ворога сторожимся. Он еще, может, и в седло не сел, а уж мы наготове. Так-то! Не зря под татарской грозой с дедовских времен живем… Да ведь и то сказать: не всякий раз они под самую Рязань подходят. А и подошли — так еще не взяли. А и взяли — так еще в полон не угнали. А и угнали — так отбить можно. И такое бывало.

НАСТАСЬЯ. Бывать-то бывало, да только сам погляди: Рязань наша старая, а дома все новешеньки. И потемнеть-то дерево не поспевает. От пожара до пожара живем.

ВАСЕНА. Ох!…

АВДОТЬЯ. Что ж ты это, Васенушка! Со страху всю шерсть спутала. Держи, не спускай! А ты бы, Федосеич, лучше нам про свою жар-траву досказал. Как это он, мельник твой, в лес ходил?

ФЕДОСЕИЧ. Мельник-то? В лес? Ходил. Идет он, стало быть, идет… Где болотище, там по кочкам, где пожарище, там по пенечкам. В гору да под гору, под гору да в гору… А на горах, глядит, красным-красно: поспела рябина-ягода! Ну, стало быть, самое ему времечко: третья рябинова ночь настает…

ВАСЕНА. Какая-такая рябиновая?

ФЕДОСЕИЧ. Аль не слыхала? Всякое лето по три рябиновые ночи бывает. Первая — как цвет зацветет, вторая как в завязь пойдет, третья как поспеет рябина-ягода. Ночи эти грозовые, бурные, по этим ночам жар-трава цветет.

ВАСЕНА. Может, и нынче ей цвесть? Гремит-то как, а?

ФЕДОСЕИЧ. Что ж, что гремит? Пора не та. Первая-то ночка миновала уж, до третьей далеко, да и для второй, кажись, срок не настал… Ну вот, стало быть, к самой к полуночи дошел мельник-от до места. Глазами-то не видит, руками шарит — тут ли оно, древо-то заветное…

ВАСЕНА. Это какое же древо, дедушка?

ФЕДОСЕИЧ. Известно какое. С одного корня, с одного комля три вершины растут. Ну, стал он меж корней. Стоит, ждет — что будет. А кругом тихо. Улеглась непогода. Ни в траве не шуршит, ни в листве не шелестит. Да тёмно, тёмно да душно, словно в могиле… Вдруг как зашумит в лесу, завоет, загукает! И ветер пошел… С ног валит, волоса из головы рвет. Пал он наземь, за землю руками держится. А земля дрожкой-дрожит, затряслась вся, в небе гром грянул — и будто солнце ночью взошло. Это, значит, расцвела она, жар-трава самая!

НАСТАСЬЯ. Ох, батюшки-светы! Расцвела!

ФЕДОСЕИЧ. Расцвела… Зашел он, стало быть, с правой стороны, сорвал цвет огненный рукою правою и в белый платочек увернул… Увернул — и пошел назад обратною дорогою. А травы у него под ногами змеями вьются, путаются, хватают — как руками держат, деревья к нему гнутся, ветками хлещут, и всё одним шумом шумит: "Брось!"

АВДОТЬЯ. Бросил?

ФЕДОСЕИЧ. Не таков человек был, хозяюшка. Да и не зря оно говорится: кто страху не боится, тому сама земля-матушка помощница, тому жар-травой владеть. Клад ли рыть, сад ли садить — во всем тебе удача будет. Ну, он это и помнит. Идет себе, идет, по сторонам не глядит, назад не оглядывается… Одну думу думает: дойти, донести!… Глядь, ниоткуда взявшись, стоит перед им человек — не человек: ноги — что корги, руки — что корни, борода по пояс…

Дверь в сени внезапно открывается.

ВАСЕНА. Ой! Кто там?

В избу входят двое: один — пожилой, бородатый, загорелый мужик, другой — молодой парень с кузницы, Тимош. Он весь в саже, рукава засучены до локтей. Оба они укрыты от дождя одной рогожей.

(Облегченно вздыхая.) Ох! Да это ж Тимош!

ФЕДОСЕИЧ. А ты что думала, лешой?

ПОЖИЛОЙ МУЖИК. Из лесу, да не лешой. Здоровы будьте, хозяева!

Женщины молча кланяются.

ТИМОШ. Вот я тебе, Авдотья Васильевна, гостя привел. Хозяина-то на кузне нет, отлучился на час, а гость дальний, утомился с дороги, оголодал, должно…

АВДОТЬЯ. Просим милости — нашего хлеба-соли откушать. Ильинишна, давай-ка на стол, что есть в печи. Васена, спустись в подполье — нацеди квасу.

Тимош собирается уходить.

Постой, Тимош, и ты кваску испей! Холодненького! Небось жарко там у вас, на кузне-то…

ТИМОШ. От меду да от квасу нет, говорят, отказу. Так и быть, погодим. (Садится у двери на лавку.)

АВДОТЬЯ. А ты, гость дорогой, садись к столу, не обижай хозяйку.

ГОСТЬ (усаживаясь и степенно разглаживая смоляную бороду). Благодарствую, хозяюшка, на хлебе, на соли, на ласковом слове.

ФЕДОСЕИЧ. А что я тебя, батюшка, словно видел где? Ты ране на кузнице-то у нас не бывал?

ТИМОШ (вглядываясь в гостя). При мне, кажись, не бывал. А уж я — то всех помню — кто за каким делом ни приходил.

ФЕДОСЕИЧ. Эк! При тебе! Да ты и сам-то в кузнецах без году неделю.

ГОСТЬ. Твоя правда, дед! Паренька-то я будто впервой вижу, а тебя припоминаю. Только борода у тебя в ту пору покороче была да порыжее. И ковало в руках потяжеле этого… Ты что ж нынче по домашности пошел, кузню бросил?

ФЕДОСЕИЧ. Она меня бросила. Не любит стариков — горяча больно. Постой-ка, брат, чтой-то мы для тебя работали? То ли железки для копий, то ли гвоздыри. Ведь вы, кажись, люди лесные — медвежатники?

ГОСТЬ (уклончиво). На всякого зверя ходим…

Из подполья поднимается Васена с большим жбаном квасу.

НАСТАСЬЯ (подавая на стол). А что, батюшка, в наших-то краях про татар не слыхано, не видано?

ГОСТЬ. Кабы не было слыхано да видано, так и мы бы к вам в кузню нынче не пришли.