Ловец ласточек - Александра Рябова

— Говоришь так, будто уже всё решила.

— Ничего я не решила.

Юлиан уронил голову — пальцы соскользнули в его волосы. Жёсткие и непослушные. Шумно выдохнув, он уткнулся лбом мне в шею.

— Понимаю и оттого не хочу вдвойне. Буду за тебя тревожиться. Если бы мог, ушёл бы с тобой. В любом из направлений.

— Я не ребёнок. Помнишь, ты сам это сказал? А отпускать не готов.

— Не готов. Потому что люблю тебя.

Свет в комнате был приглушён. Юлиан стиснул мою талию, прижался губами к шее. В окне над крышами тёмным пологом нависало небо, тяжёлое, будто грозящее раздавить город. Я прерывисто вдохнула.

Юлиан положил меня на спину, погладил по щеке.

— Жаль, что ты появилась в моей жизни так поздно.

В полумраке комнаты он целовал меня. Нежно и сдержанно поначалу. Но я ничего не почувствовала, даже когда поцелуй стал глубже, даже когда горячая ладонь забралась мне под свитер. Раньше по моей коже пробегала дрожь от одного только прикосновения. Теперь же не было ничего: ни возбуждения, ни страха, ни отвращения. И лишь ночное небо слегка давило на грудь, затрудняя дыхание.

Юлиан остановился. Посмотрел на меня грустными глазами.

— Зачем ты позволяешь мне это? Тебе ведь не хочется. Почему не оттолкнёшь, не рассердишься?

Я отвела взгляд.

— Не знаю.

И мне вдруг стало противно от самой себя.

— Марта? — испугался Юлиан. — Прости, я…

— Ничего. Ты здесь ни при чём.

Утерев невольные слёзы, я поднялась с дивана. Плечи затрясло как от холода.

— Скажи, за что ты полюбил меня? — спросила я, не оборачиваясь. — Объясни. Назови хоть одну причину, потому что я их не вижу.

За спиной зашуршала простыня, и меня обняли тёплые руки. Но тепло их совсем не грело.

— Ты меня выдумал. Я всего лишь пустая оболочка, которую ты наполнил тем, что тебе нравится.

— Неправда.

— Тогда назови причины, — голос мой сорвался. — Твои чувства как на ладони, но они больше не отзываются во мне. Почему? Раньше они делали меня настоящей. Я чувствовала себя настоящей. Почему же теперь внутри эта пустота?

В груди клокотало так, словно меня в любой момент могло вывернуть наизнанку. Юлиан взволнованно сжал мою ладонь.

— Кто вообще такая Марта Овертон? Это тело принадлежит мне или ей? Чью жизнь я проживаю? Как можно существовать с буквой вместо имени?

Грудь сдавило ещё сильнее, дышать стало больно. Ноги подкосились, и Юлиан едва удержал меня.

— Ты снова вспомнила что-то? — ошеломлённо спросил он над моим ухом.

— Тебя это так беспокоит? — огрызнулась я, окончательно потеряв контроль. — Твои вопросы уже стали навязчивыми. Ты боишься чего-то? Есть что-то, что мне нельзя вспоминать? Если вернётся память, если я стану прежней собой, ты больше не будешь меня любить?

— Нет, Марта, ты всё не так поняла…

Юлиан растерялся, и я вырвалась из его объятий, бросилась к лестнице.

— Я просто хочу помочь тебе! — выкрикнул он в отчаянье.

— Тогда оставь меня в покое! — ответила я в сердцах и хлопнула дверью.

Ни шаги, ни слова не раздались мне вслед. Внизу было тихо, в моей комнате — темно и холодно. Обессилев, я припала к стене, сползла на пол и разразилась рыданиями. Лёд треснул. Чёрные воды поглотили меня, потянули вниз. Бурные потоки подхватили и трепали измученное тело, пока оно не достигло дна.

Вдруг я обнаружила опору там, где никогда бы не подумала искать.

Слёзы унялись. Песок подо мной был на удивление мягким и тёплым. Он забивался в волосы, шуршал по коже, убаюкивая. И я уснула в одиночестве, под невесомым песочным покровом.

Только ночное небо молчаливо наблюдало за мной через потолочное окошко.

Воспоминание: Птицы

Тау показывал мне птиц. Я согласилась не столько из интереса, сколько от скуки, просто чтобы оставшиеся две недели поскорее прошли. И хотя я не собиралась всерьёз внимать его рассказам, вдруг обнаружила, что ловлю каждое слово. Даже если мы наблюдали за скворцами или высматривали в ветвях зяблика, едва заслышав хорошо знакомую песню, Тау был полон энтузиазма. Мне нравилось видеть искры в его глазах. Бинокль приятной тяжестью ложился в ладони, ремешок чуть щекотал шею. Отражаемый в окулярах мир почему-то казался ярче. Близ вышки щебетали лазоревки, в ивах на берегу речки гнездились жуланы, а в кустах черёмухи мелькали славки и камышовки.

Птицы никогда не привлекали меня. Но, пусть я и находила это странным, они пробудили во мне угасшую тягу к рисованию. В плавных линиях их крошечных тел, в штрихах их оперения, столь поразительно простых, было нечто непередаваемо прекрасное.

В ночные часы, когда я безуспешно пыталась заснуть, голос рассказывал мне о мире, в который обещал отвести. А однажды утром на моём столе появилась книга. Потрёпанная, пахнущая старостью, однако запах этот в чём-то сильно отличался от того, что я слышала раньше. Он принадлежал другому миру. Как и сухой хруст корешка, как и шероховатость страниц.

— Магия? Ты ничего не говорил о магии.

«Поэтому здесь эта книга, — ответил голос. — Она поведает тебе о