Мусорщик - Андрей Константинов

Но Рыжий все равно расстроился и с расстройства продал металлургический комбинат одному греческому еврею по цене не пять процентов, а пятьдесят. Грек все равно остался доволен, но сам-то Рыжий пролетел на восемьдесят лимонов зелени. Обидно! Пришлось для компенсации пару нефтепромыслов скинуть по цене один процент от реальной стоимости. Бабки вернул, но навлек на себя гнев Президента. «Не по чину берешь, понимаешь», — сказал всенародно избранный и строго (очень строго!) погрозил пальцем из больничной палаты. Пришлось пообещать ему новую ракетку… Расходы!

И только народ (быдло!), не получивший от приватизации ничего, не скорбел. Черствый народ. Грубый… А ведь многие смогли обменять свой ваучер на литровую бутылку польского «рояля»! Нет в народишке благодарности. Э-эх, портяночники сиволапые.

Николай Иванович Наумов узнал о смерти Михаила Львовича Малевича в Мадриде, на набережной Мансанарес. Наумову позвонил секретарь, рассказал о трагедии.

— Да, — сказал Николай Иванович, — совсем беспредел… в центре города… вице-губер… Когда похороны?

— Пока не знаю, — ответил секретарь.

— Ты узнай и мне сообщи. Я обязательно прилечу проститься с Мишей. Ах, что творят! Что же они творят?

Переговорив с секретарем, Николай Иваныч спустился в прохладный погребок и выпил бокал красного, почти черного вина:

— Прощай, Мишаня. Земля тебе камнем, сучонок.

Наумов действительно прервал отдых и прилетел на похороны. Кадры хроники запечатлели его у гроба вице-губернатора. Не на первом плане — Наумов никогда не рвался на первый план, — но и не на задворках.

Перед траурной процедурой он подошел к вдове, сказал растерянно:

— Маша, примите мои самые искренние… Ах, Господи, беда-то какая! Как же так, Маша?.. А я ведь через неделю вас с Мишей в гости ждал… мы договаривались…

Наумов пожал вдове руку выше локтя и скромно отошел. Настроение было поганым: пропали денежки!

Почти сразу после известия о покушении на вице-губернатора Обнорский объявил экстренный сбор всего личного состава. Да, собственно говоря, возбужденные сотрудники агентства уже сами подтягивались… не каждый день вице-губернаторов убивают. Один Зверев куда-то пропал… Уже две недели Сашка фактически работал в агентстве, хотя официально зачислен в штат был всего два дня назад. Сначала в ответ на предложение Обнорского написать заявление о приеме на работу он ответил:

— Тебе что, головных болей не хватает?

— Мне не хватает времени и денег, — сказал Андрей. — А головных болей в избытке… Так заявление-то будешь писать?

— Нет, не буду…

— Почему?

— Потому что среди героев ваших расследований обязательно найдутся люди, которые, радостно потирая руки, скажут: «А у Обнорского в агентстве бывшие уголовники!» Да еще из ментов. Да еще со статьей за вымогалово… Тебе это нужно?

Убедил Обнорский его одним-единственным аргументом.

— Саша, — сказал он, — в бытность твою опером ты обладал широкими полномочиями, так?

— Относительно. А что?

— Все в мире относительно… Тем не менее обладал. А вот как ты эти полномочия подтверждал?

— Я тебя, Андрюха, не понимаю. Что ты хочешь сказать? — удивился Зверев.

— Элементарно, Ватсон. Например, ты подходишь к человеку на улице и говоришь классическую фразу: пройдемте, гражданин! А он тебя в ответ культурно посылает… а?

— Ксиву в мурлыкало! Аусвайс, ежели по-научному.

— О! А теперь, Саша, у тебя ксивы нет. Я тебе предлагаю оформиться на работу для того, чтобы на законных основаниях получить удостоверение агентства… Ксива, конечно, не оперская. Но пока еще люди реагируют на слово «журналист» положительно.

Зверев подумал немножко, потом сказал:

— Убедил… а какого цвета корки-то?

— Красного, Александр Андреич, красного…

— Убедил, — сказа! Зверев и сел писать заявление.

Пока писал, бурчал себе под нос, что это, мол, сейчас еще реагируют положительно, а скоро за слово «журналист» в морду будут давать.

Итак, Обнорский собрал личный состав агентства. Не удалось найти только Сашку. Оксана сбросила сообщение ему на пейджер: срочно позвони. Зверев отзвонился только через час и сообщил, что «он занят»… Эва как!

Обнорский сказал: кхе! — и начал внеплановую оперативку:

— Господа-товарищи инвестигейторы, прошу прощения за цинизм…

— Зачем же вы, Андрюша, извиняетесь за высокие профессиональные качества? — перебила Агеева… язва известная.

— Я попрошу не перебивать, Марина Борисовна. Итак, я прошу простить меня за цинизм, но событие сегодня произошло замечательное: убийство вице-губернатора. Не каждый день такое случается.

— Ага, — согласился Повзло, — ежели их каждый день грохать — не напасешься.

—. Коля! Коля, ну хоть ты! Убийство незаурядное, даже в масштабах страны. Думаю, что сейчас мы должны сосредоточить все силы именно на нем… Прошу высказать свои соображения.

Соображений было высказано немало: от версии политической до бытовой… Но основной все же представлялась версия, связанная с деятельностью покойного на ниве приватизации. Большие деньги — большие проблемы. Кстати, всем сразу вспомнилось, что за два месяца до убийства Малевича был убит председатель КУГИ Прибрежного района Алексей Май. А нет ли тут связи?

Подводя итоги, Обнорский сказал:

— Вот так, девчонки и мальчишки. Версий у нас довольно много, а фактов негусто. В адресе сейчас работают репортеры, но я не думаю, что им удастся зацепить что-то стоящее. Заказуха, она и есть заказуха. Я прошу всех напрячься. Марина Борисовна, за вами как всегда мониторинг прессы. Отследите все, что было о Малевиче в открытых источниках: от серьезных изданий до статеек в черносотенной макулатуре. Напрягите Аню Соболину… Где она, кстати?

— Яволь, херр женерал, — сказала Агеева и покинула кабинет строевым шагом. Вопрос о Соболиной проигнорировала.

— Коля, — обратился Обнорский к Повзло, — ты у нас главный спец по политике. Крутись день и ночь среди депутатов и чиновников. Пей с ними водку, ходи к бабам, что хочешь делай, но добудь все о теневых связях Малевича: что? кто? где? с кем? почему и сколько?

— Понял, — отозвался Коля. — Но, сам понимаешь, сплетен всегда больше, чем правды. Завистников у покойника было выше крыши.

— Копай, Коля. Рой землю, как крот.

— О’кей, — согласился Коля. Он был уже в работе. Политическую тусовку Питера Повзло знал глубоко, связей в этой среде имел множество, а в кулуарах Смольного и Мариинского ощущал себя как рыба в воде… Свое дело он делан с удовольствием.

Получая задания, сотрудники один за другим покидали кабинет. Отдельно Андрей хотел потолковать со Зверевым, но… где его черти носят? Занят он, видите ли…

Скоро в кабинете осталась только юрист агентства Аня Лукошкина.

— Что ты грустная такая, Анька? — спросил Обнорский.

— Да так… Машку жалко.

— Какую Машку? — механически, думая о другом, сказал Андрей.

— Малевич… Хотя для меня она на всю жизнь так и осталась Лосевой, — ответила Аня. И, видя удивление Обнорского, добавила: — Мы же учились в одном классе.

— Да ты что! Что же ты молчишь-то?

— А о чем тут говорить? Андрей встал, прошел по кабинету, снова сел. Спросил:

— Ты поддерживаешь с ней контакты?

— Относительные, Андрюша. Так, перезваниваемся иногда потрепаться по-бабски.

— Аня! Золотце! Делай что хочешь, но устрой мне встречу с Машей Малевич.

Зверев появился в агентстве только после обеда. Обнорский столкнулся с ним возле умывальника. Сашка сосредоточенно оттирал черное пятно на джинсах, по виду — сажу. Пятно от Сашкиных усилий только расплывалось. Некоторое время Обнорский с интересом наблюдал, присев на подоконник.

— Не оттирается, — сказал Зверев огорченно.

— Бывает, — согласился Обнорский. — На пожар выезжали, Александр Андреич?

— На пожар, — кивнул Сашки.

— Это правильно… Мы тут все ерундой занимаемся: по Малевичу работаем, а вы на пожар съездили. Портки вот замарали.

Зверев посмотрел удивленно на Обнорского, потом спросил:

— Ну и как, раскрыли?

— Куды ж без тебя!.. Ты где был, Саша?

— Осматривал тачку, на которой скрылся убийца Малевича, — ответил Зверев.

С сигареты Обнорского рухнул столбик пепла.

…О покушении на вице-губернатора Зверев услышал в машине, по пути в агентство. Он уже подъезжал к Гостиному двору, когда, обгоняя его, завывая сиренами, посередине Невского пронеслись два милицейских автомобиля. Одновременно из магнитолы голос диктора скороговоркой сообщил о расстреле вице-губернатора. Зверев проскочил поворот на площадь Островского и рванул вслед за милицейскими машинами на улицу Рубинштейна.

На перекрестке Рубинштейна и Невского нервно пульсировали мигалки нескольких автомобилей. Ткнувшись радиатором в «газель», застыла пробитая пулями «вольво-940 GL». Ошалевший гаишник размахивал полосатой палкой. Звереву повезло — он сумел воткнуть свою «девятку» возле магазина «Рыба» и ввинтился в толпу зевак. Зверев ненавидел эту толпу, жадную до зрелищ, до чужой беды, до крови… Пробиваясь сквозь гущу, Сашка подумал, что толпа вечна. Она была во все века. Сотни лет назад она собиралась, чтобы посмотреть, как сжигают ведьм и рубят руки ворам. И так же задние напирали на передних и вытягивали шеи, и вставали на цыпочки. И светился в глазах похабный интерес. И в возгласах «Ах!» звучал восторг… В двадцатом веке основной пищей алчной до жестоких зрелищ толпы стати ДТП. Но суть не переменилась: так же горели глаза при виде окровавленного тела на асфальте, а в словах «Ужас! Кошмар!» так же звучал восторг.