Простой план - Скотт Смит

Фары погасли, и полицейская машина обрела видимые очертания, зловещей тенью вырисовываясь в глубине подъездной аллеи. Хлопнула дверца.

До меня донесся мой собственный стон.

— Тсс, — произнесла Сара. Она протянула ко мне руку. — Они пришли лишь за тем, чтобы сказать, что он умер.

Но она ошиблась.

Я заставил себя двинуться по аллее; возле полицейской машины меня поджидал помощник шерифа, похожий на сельского парнишку.

Он заехал, чтобы передать нам собаку Джекоба.

Сара подогрела оставшуюся лазань. Мы ели за кухонным столом, сидя напротив друг друга. Мэри-Бет тоже положили в миску немного лазани, но пес есть отказался. Он лишь обнюхал еду и, подвывая, вышел из кухни. Пока мы ужинали, слышно было, как он бродит по дому.

— Наверное, ищет Джекоба? — предположил я. Сара подняла на меня взгляд.

— Успокойся, Хэнк, — сказала она. — Не надо.

Я вновь уткнулся в тарелку. Лазань напоминала мне о последнем ужине с братом. Я ощутил всплеск эмоций — не то чтобы меня охватила грусть или сознание собственной вины, просто в груди разлилось какое-то необъяснимое тепло. Я был слишком утомлен, чтобы плакать, да и Сару волновать мне не хотелось.

Она встала из-за стола и отнесла свою тарелку в раковину.

Аманда опять расхныкалась. Но нам сейчас было не до нее.

В кухню забрел скулящий пес.

Я на какое-то время замер, обхватив голову руками и уставившись в тарелку. Когда я зажмурился, перед глазами возникла картонка с диаграммой состояния Джекоба, которую держал в руках доктор.

Сара пустила воду.

Перед глазами поплыли красные круги.

Очнулся я в спальне, чувствуя себя совершенно разбитым. Тело было словно налито свинцом и намертво привязано к матрацу. Я подумал, что в кровать меня, должно быть, перенесла Сара. Вспомнить я так ничего и не смог. Я лежал нагишом; одежда моя была сложена на стуле в другом конце комнаты.

Судя по тому, что сквозь шторы в комнату просачивался серый свет, уже наступило утро. Поворачиваться, чтобы взглянуть на часы, не хотелось. Я был в совершенной прострации. Чувствовал, как чуть ныло ребро — там явно намечался синяк, — именно в том месте, куда отдавало ружье при выстреле.

Потом я расслышал, что звонит телефон. Внизу Сара сняла трубку, что-то негромко ответила. Разобрать, о чем она говорит, я не мог.

Собака продолжала скулить, хотя теперь казалось, что ее завывания доносятся откуда-то издалека, возможно, даже со двора.

Я начал было приподниматься, но, заслышав шаги Сары на лестнице, обессиленно рухнул обратно на подушку. Полусонный, еще даже не продрав глаза, я следил за тем, как она входит в спальню.

Уже по тому, как она двигалась, я мог сказать, что Сара считает меня спящим. Сначала она, подойдя к окну, уложила Аманду в колыбельку. Потом вернулась к кровати и начала очень медленно раздеваться. Сквозь ресницы я разглядывал ее тело, которое она постепенно обнажала: сначала сняла свитер, потом носки, джинсы и, наконец, нижнее белье.

Груди ее разбухли от молока; она уже сумела почти полностью сбросить вес, набранный за время беременности. Тело ее обрело стройность, стало упругим и красивым.

Аманда опять расплакалась, словно подражая собаке, которая сидела под окном и тихонько и заунывно скулила.

Сара перевела взгляд с меня на колыбельку и обратно. Она, казалось, колебалась; потом все-таки резко сняла серьги и положила их на тумбочку возле кровати. Они еле слышно звякнули, соприкоснувшись с деревом.

Обнаженная, она скользнула под одеяло и тесно прижалась ко мне, рукой обвив мою шею. Я лежал не двигаясь. Кожа ее была мягкой и душистой, и рядом с ней я почувствовал себя немытым. Сара легким поцелуем коснулась моей щеки, потом губами ткнулась мне в ухо.

Еще до того, как раздался ее шепот, я угадал, что она сейчас скажет. Но все равно выжидал. Волнуясь, как будто готовился к сюрпризу.

— Он умер.

8

Репортерам понадобилось тридцать шесть часов, чтобы разыскать мой дом. Должно быть, они поначалу предположили, что я живу в Ашенвиле, а не в Дельфии, а может, просто решили соблюсти приличия и выждать. Как бы то ни было, в воскресенье днем масс-медиа прибыли в полном составе: передвижные станции из Толидского телецентра, по одной от каждого канала — одиннадцатого, тринадцатого и двадцать четвертого, и одна из Детройта, с пятого канала; репортеры и фотокорреспонденты из «Толидо блейд», детройтской «Фри пресс», кливлендской «Плейн дилер».

Репортеры оказались на удивление вежливыми. В дверь не ломились, не заглядывали в окна, не тормошили соседей, а терпеливо ждали нашего появления. Когда мы въехали на аллею, они плотно обступили нашу машину, фотографируя и выкрикивая вопросы. Мы прошли в дом, опустив головы. Вряд ли репортеры ожидали чего-то иного.

В последующие дни их ряды заметно поредели. Первыми, в тот же вечер, уехали телевизионщики, следом за ними, один за другим, потянулись и газетчики, пустившись в погоню за новыми сенсациями, пока, наконец, к концу недели, двор совсем не опустел. Внезапно стало очень тихо, и лишь темные овальные отпечатки подошв на снегу да помятые пластиковые стаканы и обертки от сандвичей, валявшиеся вдоль обочины, напоминали о недавнем нашествии.

Похороны прошли чередой: во вторник хоронили Ненси, в среду — Сонни, Лу — в субботу, а Джекоба — в понедельник на следующей неделе. Траурные церемонии проходили в церкви Сэйнт-Джуд, и я присутствовал на каждой.

Репортеры не обошли своим вниманием и эти скорбные мероприятия, так что я опять имел удовольствие лицезреть себя на экране телевизора. И не переставал удивляться своему перевоплощению. Выглядел я мрачным и подавленным, тяжело переживающим обрушившееся горе, серьезным и величественным в своей скорби; в жизни мне еще не доводилось испытывать подобные чувства.

У Джекоба не было костюма, так что мне пришлось купить, иначе не в чем было бы положить его в гроб. Хотя, в общем-то, все это не имело значения — Джекоб никогда не надел бы костюма, — но мне почему-то доставляло удовольствие видеть его хорошо одетым. В костюме он выглядел моложе, даже стройнее; коричневый пестрый галстук был завязан под подбородком, из нагрудного кармана пиджака торчал накрахмаленный платочек. Хоронили его в закрытом гробу — как и всех предыдущих, — но до начала панихиды мне удалось повидать брата. Гример хорошо поработал над его лицом; угадать, как прошли его последние предсмертные минуты, было невозможно. Глаза его были закрыты, на носу сидели очки. Я несколько секунд смотрел на брата, потом поцеловал его в лоб и отступил назад, позволив молодому служителю с белой гвоздикой в петлице подойти к гробу и привинтить крышку.

Сара пришла на панихиду с Амандой, и ребенок, уткнувшись матери в грудь, хныкал не переставая. Время от времени Аманда вдруг заходилась в крике, и он эхом разносился под низким куполом церкви, напоминая отчаянный вопль заточенного в темницу. Сара качала ее, забавляла, напевала песенки, что-то шептала на ушко, но ничего не помогало. Аманда отвергала все попытки утешить ее.

На панихиде было многолюдно, хотя никто из присутствовавших и не принадлежал к числу друзей Джекоба. Пришли те, кто знал нас еще детьми; люди, с которыми я как бухгалтер «Рэйклиз» был связан деловыми отношениями, и просто любопытные. Единственным другом моего брата был Лу, но его уже два дня как похоронили, и теперь он поджидал Джекоба в сырой земле на церковном кладбище.

Священник спросил меня, не желаю ли я сказать несколько слов, но я отказался, сославшись на то, что не готов к этому, да и не смогу сдержаться, даже если попытаюсь высказаться, что, впрочем, было недалеко от истины. Священник с пониманием отнесся к моим объяснениям и произнес надгробное слово сам, представив дело так, будто знал Джекоба очень близко и всегда относился к нему как к сыну. Это произвело определенный эффект. Слушатели растрогались.

После панихиды мы вышли из церкви и двинулись на кладбище, где уже была вырыта могила — черная прямоугольная яма, издалека бросавшаяся в глаза.

Священник сказал еще несколько слов.

— Бог дал — Бог взял. Да святится имя Господне, — в завершение произнес он.

Когда гроб начали опускать в землю, пошел легкий снежок. Я кинул горсть замерзшей глины на крышку гроба, и она шлепнулась на нее с глухим стуком. В вечернем номере «Блейд» появилась фотография, на которой я был запечатлен как раз в этот момент — чуть в сторонке от других скорбящих, в темном костюме, склонив голову, зажав в руке ком грязи, а вокруг меня кружатся белые пушистые снежинки. Все это очень напоминало сцену из исторического романа.

Сара подошла к могиле и уронила розу на крышку гроба. Аманда все еще плакала у нее на руках.

Покидая кладбище, я обернулся, чтобы бросить последний взгляд на могилу. Старик-экскаваторщик уже готов был засыпать ее и заводил свой агрегат. Всего в нескольких ярдах какая-то женщина играла с двумя малышами в прятки среди могильных камней. Отбежав, она скрылась за большим мраморным крестом, а мальчики, заливаясь веселым хохотом, пробирались к ней через сугробы и, когда наконец обнаружили ее, радостно воскликнули. Она выпрямилась и собралась было бежать к следующему памятнику, как вдруг увидела меня и замерла. Мальчики, взяв ее в кольцо, заходились от смеха.