Капитан Виноградов - Никита Филатов

— В нас стреляли — мы стреляли… Тут уж кто успел!

— Саныч! К телефону…

— Виноградов, с тебя надо по пять баксов за звонок брать — уже достали! Из десяти звонков в отделение — девять тебе… Я б разбогател! — хохотнул инспектор Шахтин, отодвигаясь.

Владимир Александрович с трудом преодолел путь от своего места до телефона:

— Алле? Капитан Виноградов…

— Володя? Это Денис.

— Привес-свую!

— О-о-о… Слышу, слышу — празднуете?

— Ну как!

— Ладно, я тогда коротко… Шефа почти откачали, доктор говорить: еще дней пять — и порядок. Пошлем его отдохнуть…

Голос Зайченко куда-то уплывал, растворялся, проходя мимо сознания, и Владимир Александрович с трудом зафиксировал себя в окружающем пространстве.

— …насчет премии. И вообще. Тебе тут кое-что причитается, мы с Орловым посовещались…

— Понял. Понял все… Машину когда отдать?

— Ну-у-у… Через час — устроит? Меня отвезут к тебе, я ключи заберу… Кстати, и домой подброшу, а?

— Годис-ся! Пока. Жду! — Он положил трубку.

— Господи! Надоело-то все как… Все как надоело-то!

Его рюмку опять кто-то наполнил:

— За нее!

— За удачу!

— Как ты можешь с ними работать, Виноградов? Это же болото… отстойник! Переходи к нам в отделение, в пресс-группу! А то же ведь засосет навсегда — до пенсии, до выслуги лет… Ведь страшно-то что? Что тебе скоро начнет нравиться! — Барков обнял капитана за шею и громко говорил, почти кричал: — Будешь уставать даже, сплетничать, интриговать из-за премий… И превратишься в обыкновенную милицейскую крысу!

— Дурак ты, Витя. Пойди проспись!

— И пойду! И буду спать!

— Нет, решительно я ему заеду сейчас в ухо…

— Валя! Валентина! Ты где? Пойдем, кавалера уложим!

— Все, мужики, заканчиваем…

Виноградов вышел в коридор. Постучался в приоткрытую дверь соседнего кабинета… Майора Сычева не было, очевидно, проверял наряд в дежурке.

Владимир Александрович сел за стол начальника отделения, достал лист бумаги, ручку. Стараясь не слишком нажимать на стержень, начал писать рапорт на увольнение…

Тебе это надо?

1

Живым из этой жизни не уйти.

Отпуск Виноградов предпочитал проводить в Хельсинки. И не то чтобы он его там часто проводил, но… Предпочитал.

Не весь, разумеется, отпуск — так, три-четыре дня с женой и детьми: уютный студенческий отельчик на Катаянокка, парк Эспланади, непременный «Макдональдс» к обеду… В хорошую погоду — выезд в аквапарк неподалеку от города, в дождь — увлекательные экскурсии по бесчисленным этажам торговых центров.

Получалось не так уж и дорого, вполне по капитанской зарплате.

— Смотри, на футболку капаешь!

Старшая дочь скосила глаза вниз, нехотя положила ложку и взяла протянутый носовой платок:

— Почти и нет ничего…

— Пора бы и поаккуратнее стать! В твоем возрасте… — подражая маминым интонациям, поддела сестру семилетняя Юля. Свою порцию мороженого она уже съела и от нечего делать в очередной раз пересчитывала личное состояние — несколько марок мелочью.

— Ты-то уж молчи! — фыркнула Настя и пихнула младшую под столиком ногой. Это было не больно, но обидно, поэтому Юля приготовилась разреветься.

— Тихо, девочки! Тихо… Успокойтесь.

Владимира Александровича всегда поражало, как его жена умудряется без крика и ругани утихомирить самолюбивых и хулиганистых «капитанских дочек», самому Виноградову проще было найти общий язык со взводом новобранцев или захватившим заложников террористом.

— Ой, смотрите!

В гавань медленно и беззвучно входил огромный белый паром, похожий одновременно на летнее облако и на только что вынутый из коробки электроутюг. Он уже миновал Валкосаари и теперь уверенно разворачивался к морскому вокзалу. По сравнению с этим гигантом российский «Михаил Шолохов», притулившийся на Олимпийском причале, казался простым прогулочным катерком.

— Красота…

— Это «Мариелла»?

— Сама ты «Мариелла»! Это вообще «Силья лайн», дурочка… Пора бы различать!

— Ну-ка прекратите! — проявил отцовскую власть Владимир Александрович. — Иначе…

— Папа, можно мы к фонтану сбегаем?

— Монетку бросить?

— Да!

— Сейчас вместе пойдем…

По семейной традиции в последний день они всегда бросали какую-нибудь мелочь в воду старинного, построенного еще в начале века фонтана, чтоб в будущем году вернуться… Иногда примета оправдывалась.

— Ну, па-апа!

— Я же сказал — сейчас! Подождите… — Виноградов отставил пустую вазочку, вытер губы и вернулся к прерванному разговору:

— Так что ты там говорила? Про «новых русских»?

Жена продолжила:

— Так вот… Сейчас сплошь и рядом — блатной народ, урки и бандиты, с легким налетом интеллигентности. А твой Самойлов…

— Писатель Самойлов! — уточнил Виноградов: у них был еще один знакомый с такой фамилией, тот торговал лесом и лекарственными травами.

— Да. Писатель Самойлов… Так вот у него наоборот — врожденная интеллигентность под тоненьким, наносным слоем приблатненности. Он так старательно изображает, как вы говорите, «крутого»…

— Это форма адаптации! Иначе Андрею не выжить в нашем-то мире… К тому же он пытается писать детективы, а это среда весьма специфическая.

— Пап, а мы еще в «Антгиллу» успеем? — Юля уже распланировала свои финансы и, видимо, выкроила что-то на подарок бабушке.

— Успеем… Времени до поезда уйма.

От рыбных рядов Торговой площади теплый ветерок доносил запахи моря и романтических путешествий. Припекало. Крохотные волны шелестели у каменной набережной, и мест за столиками импровизированного кафе почти не оставалось.

— Скоро двенадцать. — Старшая дочь кокетливо вывернула запястье и полюбовалась новенькими часиками. Класс!

— А свои электронные куда денешь?

— Куда-куда… Юльке придется отдать! Она, конечно, вредина, но — ладно уж. Пусть пользуется.

Виноградов переглянулся с женой — сестры хоть и цапались по мелочам, но друг друга любили и страшно скучали, расставаясь даже на неделю.

— Ох, ну надо же!

— Что такое? Володя, что? — Татьяну удивила брезгливая гримаса на лице мужа, и она посмотрела через плечо. — Кто это?

— Чтоб ему… Видишь, вон тот, за крайний столик сел? В рубахе клетчатой?

— Ну?

Посетитель, о котором говорил Виноградов, ничем особенным не выделялся: мелкий мужичонка лет под пятьдесят, носатый, с карикатурной лысиной и курчавым намеком на бороду.

— Это Гутман, из «Невских берегов»… Корреспондент.

Татьяна пожала плечами — ну и что? Русских, а в особенности питерских туристов летом в Финляндии чуть ли не больше, чем местных жителей. Да что там туристы! Львиная доля государственных пособий, так называемого «социала», оседает в карманах бывших земляков, перебравшихся сюда на постоянное место жительства… Впрочем, есть и такие, кто и «шестисотый» «Мерседес» считает пройденным этапом: крутые парни, русская мафия…

— Как же ты не помнишь! Тот самый… Негодяй…

Что-то такое смутно вырисовывалось: какие-то скандальные истории, статейки про коррупцию… Кажется, этот Гутман был милицейским стукачом? Или не милицейским? Татьяна Виноградова считалась женщиной умной, рассудительной, всякой мерзостью себе голову не забивала, поэтому из средств массовой информации предпочитала журналы мод и периодику по специальности. Телевизор смотрела редко, справедливо полагая, что положительные эмоции легче извлечь из книг: Бунин, Ахматова, Северянин… Доброе старое время, без рэкета и динамики курсов валют.

— Странно… Я думала, он там, под охраной.

— Да? — Особого интереса Владимир Александрович в голосе жены не уловил.

Тем не менее продолжил, скорее, для себя:

— Этот Гутман… Он что-то такое раскопал, какую-то тухлятину — то ли про нелегальную эмиграцию, то ли…

Капитан замер на полуслове: с журналистом поравнялся невесть откуда взявшийся детина в джинсовой куртке, остановился, достал пистолет и спокойно выстрелил прямо во влажный от пота лоб… Потом еще раз, еще… В шуме полуденной Торговой площади хлопки выстрелов были почти не слышны, но посетители кафе все-таки начали оборачиваться… Из мертвой руки медленно выпал пластиковый стаканчик, заливая поверхность стола черным кофейным пятном… Закричала женщина.

Убийца бросил куда-то под ноги «ствол», быстро, почти бегом преодолел несколько метров, отделявших его от бордовой БМВ, и нырнул в приоткрывшуюся навстречу дверь: машина рванулась в сторону крытого рынка.

— Ну вообще! Чикаго…

— Пап, а что было? Что там такое было? — Девчонки сидели спиной к гутмановскому столику и теперь недоуменно вертели головами. — Ну, папа!