Повесть о школяре Иве - Владимир Владимиров

Лагерные палатки и обозы располагались в полулье оч замка и осаждавших его войск. Когда стало известно, что дю Крюзье выведет свое войско из замка, рыцарь Жоффруа де Морни отдал приказ снять осаду и, оставив небольшое полукольцо заслона из конных отрядов, отвести остальные конные и пешие к лагерю и быть готовым в любую минуту к бою.

Войско насчитывало восемнадцать отрядов конных и столько же пеших, вооруженных луками и алебардами. Всего три тысячи пятьсот человек, не считая оруженосцев, экюйе, маршалов, обозных и слуг. Войска у дю Крюзье было всего тысячи две, что само по себе предрешало исход боя. Однако лазутчики подтверждали упорное нежелание Черного Рыцаря сдаться на милость победителей и твердое решение защитить свою честь оружием.

Слухи об этом доходили и до вилланов в орлеанском лесу. Ив узнал о предполагаемом дне боя от человека, присланного Жаком–дровосеком. «Пусть скажут школяру Иву, Просперу и Сюзанне из Мерлетты, что они могут полюбоваться на свои родные деревни с холма, что у поворота пути к орлеанской дороге». Так наказывал Жак–дровосек. Ив и Проспер (Сюзанна не могла пойти, она, по просьбе отца Гугона, ухаживала за тяжело заболевшей слепой Жакелиной) укрылись в кустах на верху холма и увидали ужасающую картину бессмысленной, нелепой, жестокой и отвратительной резни между людьми, кичащимися показной честью, лживыми защитниками христианской морали.

Солнце еще не всходило. Холодное сентябрьское утро блеклой дымкой затянуло унылые пожарища и мертвые поля. Вдоль речки дымка сгущалась в завесу тумана. Замок на высоком холме, в ясные дни видневшийся вдали, исчез. Лагерные палатки тонули в дымке. Царила тишина, мертвая, зловещая. Все живое притаилось в предчувствии недоброго. За неимением вблизи церкви рыцари, по обычаю, перед боем в своих палатках ложились на землю головой к востоку, произносили покаянную молитву.

Вот глухо, еле слышно донеслись со стороны замка звук рога и приближающийся топот скачущей лошади. Среди палаток вспыхнули факелы, и видно было движение неясных теней. С каждым мгновением слышнее и слышнее людской говор, стук, бряцание, окрики, скрип повозок, ржание лошадей. И наконец резкий голос рога, приказывающий двигаться навстречу смерти.

Прискакавший из отряда заслона гонец сообщил рыцарю де Морни, что дю Крюзье вышел с войском из замка в поле и строит боевые клинья. Начальник заслона сир Годефруа де Вадикур отдал приказ отрядам отступить и стать на полпути к лагерю. Один за другим двинулись из лагеря конные и пешие отряды на соединение с отрядами Вадикура. За далекими темными лесами кровавой полосой протянулась багряная заря. Над ней мерцала одинокая утренняя звезда.

Соединившись с отрядами заслона, де Морни начал спешно строить одну за другой три линии боевых клиньев, по три клина на линии, с расчетом, чтобы острие первого клина второй линии было направлено между первым и вторым клином первой линии, острие второго — между вторым и третьим, и то же на третьей линии. В клине — пятьдесят конных рыцарей. У каждого из них позади оставались три пеших оруженосца с двумя запасными лошадьми и запасными щитом, копьями и мечами. За конным клином строился квадрат пешего отряда в семьдесят человек, с луками и алебардами.

Дю Крюзье построил свои пешие отряды широким полукольцом, намереваясь заманить в него рыцарей–врагов и замкнуть кольцо. Это было неудачным маневром, раскрывающим до начала боя его замысел. Кольцо пеших достигало цели только в том случае, если опытный предводитель войска умел создать такое кольцо в ходе боя, неожиданно для врага. И когда вражеский конный отряд атаковал это кольцо, пешие воины пронзали лошадям брюхо алебардами, подбегали к упавшим с коней, срывали с них шлемы и наносили смертельный удар в голову.

Де Морни тотчас же воспользовался оплошностью дю Крюзье и бросил с двух сторон в обход этим пешим отрядам два конных. Третий, во главе с графом Гильомом де Корбейлем, был направлен в центр полукольца. Все три отряда одновременно налетели, внося смятение в ряды пеших отрядов, не сумевших отбиться, и большинство их людей были растоптаны и изувечены конями. После этого граф де Корбейль круто повернул свой отряд и вскачь помчался обратно, чтобы не очутиться помехой между дю Крюзье и своими для завязки боя. Тогда дю Крюзье во главе своих конных отрядов ринулся на выстроенные клинья отрядов де Морни. С обеих сторон скакали всадники навстречу друг другу. То здесь, то там завязывались поединки. Навстречу Черному Рыцарю несся на легком, как птица, арабском коне молодой красавец граф Мишель де Монтлери, все полгода войны мечтавший, как он, именно он, зарубит своим длинным мечом злодея дю Крюзье, а заодно и его вороного арагонского «кабана». Ему не страшна черная медвежья лапа на серебряном щите, облитом кровью первого солнечного луча. Самонадеянный красавец ошибся в своих расчетах — в первое же мгновение встречи с врагом его араб, пронзенный копьем дю Крюзье, рухнул вместе с ним на землю. Граф не успел просить пощады — дю Крюзье растоптал его копытами арагонского коня.

Родственник де Монтлери, Кретьен де Лоншан, и сторонник дю Крюзье, Роже д’Орбильи, сражались на мечах. Кони их кружились, словно сплетенные друг с другом, то в одну, то в другую сторону. Мечи звенели, выбивая искры. Короткая схватка кончилась победой рыцаря д’Орбильи. Его противник, окровавленный, лежал на земле мертвый. Конь его умчался, подгоняемый бьющимися о его бока стременами.

Во всю ширину свою поле боя шумело звоном щитов, лязгом мечей, выкриками, стонами, бранью, проклятьями, ударами копий о щиты, ржанием коней. Во всех концах его краснели на солнце кровавыми пятнами шлемы, кольчуги, мечи. Все больше и больше заволакивалось оно поднимающейся пылью.

Невредимый Черный Рыцарь мчался вперед.

Рыцарь Жоффруа приказал Роже д’Орбильи с небольшим отрядом отрезать дю Крюзье от его войска, зайдя к нему с тыла, а сам стал заманивать дю Крюзье. Он наскакивал на него совсем близко, выкрикивая оскорбления:

— Бешеный пес!! Я воткну тебе железо пониже спины!

Дю Крюзье в долгу не оставался и, мчась за увертывающимся обидчиком, кричал:

— Попадись мне — я отрублю тебе голову и брошу ее собакам!

Рыцарь Жоффруа снова и снова налетал, кричал на ходу, повертывал коня и, прикрывая голову щитом, уносился обратно. Так постепенно он добился того, что взбешенный дю Крюзье в этой упорной погоне за ненавистным де Морни не заметил, как был отрезан от своих, как полукольцом скакал за ним конный отряд д’Орбильи и как он очутился один на один с рыцарем Жоффруа на дальнем краю поля, вблизи холма v лагеря противника, и как за его спиной скрылись из глаз его отряды в густом облаке пыли, стоявшей над местом боя.

Ив с Проспером высунули головы из кустов Они давно уже узнали и рыцаря Жоффруа и дю Крюзье.

— Гляди, гляди, — волнуясь, говорил Ив, — чей это рыцарь скачет сзади? Сейчас догонит! Если враг нашему сеньору, тогда дю Крюзье крышка: от двоих не отобьешься.

— Не все ли равно чей, — сказал Проспер. — Кому-нибудь из них придется помереть, ну и за то спасибо.

— Догоняет!.. Не догонит!.. Уходит!.. Догонит!.

Это уж они говорили оба сразу. Причем Ив совсем вылез из куста и колотил кулаком по земле, словно это могло заставить неизвестного рыцаря прибавить ходу.

Однако дю Крюзье удалось перегнать рыцаря Жоффруа и, обходя его, он на ходу рубанул мечом и отсек ему правую руку. Рыцарь Жоффруа упал с седла, обливаясь кровью. Тут дю Крюзье удержал скок коня и обернулся. И в то же мгновение на него налетел д’Орбильи и ударом меча под колено отрубил ногу. Дю Крюзье упал неподалеку от рыцаря Жоффруа.

— Оба! — крикнул Проспер.

— Гляди! Гляди! Старый Орел встает!

Ив повидал немало, но то, что он увидел в эту минуту, потрясло его. Рыцарь Жоффруа, тучный, с лицом, вымазанным кровью и пылью, с выпученными озверелыми глазами, задыхаясь, полз из последних сил к своей отсеченной руке, лежащей в пыли между ним и дю Крюзье. Со страшным усилием, морщась от боли, он дотянулся до нее, поднял и бросил в лицо дю Крюзье. Тот лежал на спине без сознания.

Подскакавшим людям своего отряда д’Орбильи приказал отнести рыцаря Жоффруа в лагерь, а сам подъехал к дю Крюзье и прикончил его ударом копья. Труп велел перекинуть перед ним на седле. Трубя в рог отбой, в сопровождении своего отряда рыцарь Роже д’Орбильи поскакал обратно к войску.

Конь рыцаря Жоффруа умчался в лагерь. Конь дю Крюзье спокойно щипал чахлый кустик у склона холма. Проспер показал на него:

— Смотри.

Ив не обернулся и молча шел до самого орлеанского леса, куда они пришли поздно вечером. Проспер звал его ужинать. Приходила Сюзанна, тоже звала. Ив не пошел, отговорившись усталостью и желанием уснуть.

Он не уснул. Лежал с открытыми глазами. Сквозь прутья шалаша видел отблески костров, слышал говор и смех и, как ему показалось, песню, робкую, тихую и такую непривычную здесь, где в течение полугода никто и ноду–мать не мог запеть. И вот — песня. Люди узнали, что дю Крюзье убит и война кончилась. После песни вдалеке заухал филин. «Вот это привычное, — подумал Ив и спохватился: — Жуткое уханье ночной птицы привычнее песни!» Память восстановила все прожитое за эти шесть месяцев, напомнила о радужных надеждах бродячего школяра, бодро шагавшего в Париж с письмом к магистру Петру за пазухой, о двухголовой форели и непутевом жонглере, затащившем его в проклятый замок Понфор. А Эрменегильда? Что с нею? Неужели ушла в монастырь? Увидятся ли они? И сегодняшний день с его жуткой картиной диких расправ рыцарей друг с другом. И почему из‑за этого должны были сгореть Крюзье и Мерлетта? Как же можно петь, радуясь концу войны, когда неизвестно, что их ждет. Может быть, новый сеньор будет еще требовательнее и злее, чтобы быстрее восстановить свой сожженный и вытоптанный домен А вилланов — голодный рабочий скот с ярмом на шее — впрягут в непосильную работу за жалкую пустую похлебку и ломоть черствого хлеба…