Адмирал Колчак и суд истории - Сергей Дроков

В дальнейшем Иванов-Ринов в январе месяце проезжал через Иркутск на Д[альний] в[осток], затем возвратился опять в Омск, откуда в качестве командира казач[ьего] корпуса был на фронте, и в ноябре 1918 г. занял должность помощника командующего войсками Сибирской армии. Первоначально, при начале деятельности Иванова-Ринова поддерживали конституционные] д[емократы], вопромцы – и торговые промышленники. Но затем, когда они его раскусили, то приблизительно в ноябре [1]918 г. за ним стояла только группа в лице потомка «Рюриковичей» Кропоткина, который поддерживал и Анненкова. Какие дальнейшие силы поддерживали в политическом отношении Иванова-Ринова, я не знаю и не слышал, так как в декабре [1]918 г. я был в Иркутске, а когда я был в Омске в конце мая и июня [1]919 г., и с конца июля до конца сентября – то я блок уже не посещал.

Волков первоначально появился в г. Петропавловске в должности начальника дивизии. Затем он выявился в сентябре [1]918 г. (убийство Алекс. Ефремов. Новоселова) и, наконец, в ноябре, при аресте Директории. В промежуток этих событий о нем почти не было ничего известно. По политическим убеждениям он – конституционный монархист, безусловно, честен в политическом отношении и в отношении материальном. Очень упрям, настойчив, энергичен и решителен во всех действиях. Довольно-таки развит, вообще умен, но недальновиден в политике и грубый в своей тактике. Ввиду последних его свойств – в Омске он находился в политическом отношении под опекой конституционных] д[емократов] и компании, а в Иркутске под опекой капитана Бурова, пр[и]ставленного к нему в качестве секретаря миссии Ставкой или, вернее, Ив. Андр. Михайловым. Какие причины и мотивы, побудившие Волкова к убийству Новоселова – неизвестны. По этому делу Директорией производилось дознание специально учрежденной комиссией, под председательством Ар[г]унова, и удалось ли этой комиссии что-либо выяснить, точно не могу сказать, но кажется, что эта комиссия прекратила свою работу по причине ареста самой Директории.

Арест Директории стал перед блоком, по крайней мере, в его левом крыле кооператоров, н[ародных] с[оциалистов], с[оциал]-р[еволюционеров] и Единства postfactum. И этот факт поступил расколом самого блока – вышла часть кооператоров – н[ародные] с[оциалисты]. Предположения об аресте Директории сводились к следующему: что Директория, образовавшаяся на Уфимском государственном совещании, не есть выявление подлинной физиономии территории, [которая] освобождена от большевиков, что на государственном] Уфимск[ом] совещании не было достаточно выявлена настойчивость представителей Сибирск[ого] правительства], которые являлись одним из самых сильных факторов, могущих повлиять на состав Директории. Что, наконец, члены Директории почти все эсеры и их заместители таковые же и что работа вся пойдет по указке Комуча и эсер[овского] ЦИКа, а эти учреждения являются переходным мостиком к соглашению и миру с большевиками.

После ареста Директории Волков был послан к Семенову в качестве главы миссии для улаживания недоразумений, возникших из-за непризнания последним Колчака и неисполнения его приказаний. Когда я приехал в декабре 10—12-го числа в Иркутск, то миссия уже из Читы возвратилась в Иркутск, и результат ее был таков, что Семенов был совершенно согласен подписать телеграмму о признании Колчака и о назначении комиссии для разбора его деятельности. Но наступило обеденное время, они разошлись на обед и после обеда должны составить телеграмму и послать в Омск. После обеда Семенов, без объявления причин, категорически отказался подписывать телеграмму. Миссия объяснила это тем, что Семенов сам по себе человек безвольный и в этот обеденный промежуток сказалось влияние Скипетрова и др[угих], главным образом, японцев. Так миссия выехала из Читы ни с чем.

В конце января – начале февраля [1]919 г. политическая карьера Волкова кончилась, и после этого он уже не появлялся и командовал на фронте сводным Канск[им] корпусом. Причина – резкая перемена курса внешней политики Омского п[равительст]ва в сторону ориентации на Японию, с чем Волков не мог согласиться, так как считал возможным только одну русскую ориентацию. Волков считал Иванова-Ринова выскочкой, в котором полное отсутствие всякого присутствия и который ради карьеры способен на всякие подлости, вплоть до продажности и измены. Кроме того, Волков, как человек дисциплинированный, стремившийся к объединению России, явно враждебно относился к Семенову и японцам, его поддерживающим.

Вопрос о борьбе с нарождающейся атаманщиной впервые начал подниматься в связи с действиями Анненкова в Славгородском уезде и Семипалатинске, особенно остро выпал в связи с последствиями монгольской экспедиции. В общественных] политических] кругах и министерских был поднят вопрос о их ликвидации или обезвреживании путем смены командного состава и приведении их в регулярные части или же взрыва изнутри.

Первый способ нельзя было применить, потому что не было силы реальной, которая могла бы разоружить эти отряды. Второй – атаманы не признавали ничьих распоряжений и делали все по своему усмотрению, а третий – не было людей, которые бы рискнули и пошли на взрыв. Еще в июле [1]918 г. мне Пав. Як. Михайлов предлагал отправиться в Семипалатинск в качестве представителя Сиб[ирского] п[равительст]ва для организации земств Семипалатинской области и Семиреченской области. И, попутно пользуясь своим официальным положением, связаться и создать ядро в отряде Анненкова, на которое можно было бы положиться и которое могло бы продолжить работу. Сама мысль эта была для меня приемлема, но поехать в Семипалатинск я отказался, так как в отряде Анненкова у меня нет ни одной души знакомых. Так этот вопрос [оставался] открытым. Снова еще с большей силой этот вопрос встал с приездом отряда Красильникова, когда пошли слухи о его контрразведке. И с приездом Директории в Омск на журфиксах, устраиваемых чинами Директории – Авксентьевым, Зензиновым и Аргуновым, членами Учред[ительного] собран[ия] Моисеенко и Архангел[ьским], с одной стороны, и левым крылом блока – с другой.

Авксентьев заявлял, что Директория бессильна бороться с этими атаманами не только маленькими, но и большими. Он говорил, что вы будете делать, когда будете получать телеграммы, как, например, от Дутова, в которой говорится, что войсковой круг нашел достойным наградить его – Дутова чином генерал-майора и он, доведя об этом до сведения Директории, указывает, что это не он себя производит, а круг, то есть «глас народа» и просит санкции производства. Волей-неволей приходится санкционировать, так как это – «глас народа».

Во время этих острых вопросов борьбы, указанных выше, был выдвинут четвертый способ борьбы. Это противопоставить регулярные дисциплинированные части, которые могли бы своим видом влиять на отряды по отношению к Анненкову. Был применен такой способ, но в результате получилось, что Степной корпус, посланный в Семипалатинск, сам рассосался и укрепил Анненкова за свой счет.

После ареста Директории и убийства Моисеенко мысль о борьбе меня лично не покидала. Я все более убеждался о необходимости применения третьего способа – именно взрыва изнутри, но не решался, потому что вступить в отряд в качестве рядового офицера и создать ядро для борьбы слишком трудно в особенности, когда нет знакомых. [К] отряду же Красильникова у меня было несколько другое отношение, чем к отряду Анненкова, так как я через знакомых офицеров знал, что у Красильникова в отряде образовался раскол. Во главе протестующих и недовольных контрразведкой и застенков стояли лица командного состава: подполковник [Сайфулин], командир б[атальо]на, так и ротные командиры с офицерами и частями добровольцами. Затем уже, посовещавшись с политическими] деятелями Филашевым, Нариупольским и др[угими], я решил пойти на взрыв. И совместно с капитаном Дорофеевым С.Д. мы вступили в отряд и после тяжелой, опасной, трудной [работы], и неравном занимаемом положении, и в количественном отношении, в конце удалось отряд Красильникова как таковой взорвать изнутри и превратить в регулярную часть.

В заключение про отряд Красильникова не могу сказать, что он своими действиями, в особенности в конце января и в начале февраля в Канском уезде, обагрил руки кровью, и что ореол, созданный вокруг него, совсем правилен и могли быть отнесены всецело на него и до некоторой степени [он] являлся козлом отпущения. Можно спросить кого угодно, и разве вам скажут, что факты зверств и мародерства, произведенных, например, сотником Трофимовым, шт[абс]-кап[итаном] Пономаревым, иркутской унтер-офицерской школой подпол[ковником] Рамеровым и др[угими] – отрядами, действовавшими в Канском уезде, но не подчиненными ни в каком отношении Красильникову, что все это произведено не ими, а Красильниковым? Вооружение и создание крестьянских дружин начальником военного района Малыхиным и реквизиция овса для минис[тра] продов[ольствия] [и] снабжения произведена подполковником Орловым и многое другое. И все это связалось с именем Красильникова.