Адмирал Колчак и суд истории - Сергей Дроков

Мне кажется, что все это, созданное вокруг имени Красильникова, можно объяснить тем, что он доминировал в Канском уезде во времени, то есть его долгим там пребыванием, это во-первых. Во-вторых, тем, что первоначально царивший там не отряд Красильникова, [а] Гебер[а] и Сумароков[а] слишком резко выявил себя в своих действиях и это в дальнейшем и легло пятном на всю бригаду. Или же, в-третьих, тем, что я, находясь все время в разъездах, был вполне незнаком со всеми действиями. Но не могу не сказать одного, что сам Красильников, как и большинство офицеров и солдат, были удручены и тяготились своим пребыванием в Канском уезде. У всех была мысль, хотя бы к черту на рога, но выбраться с внутреннего фронта.

И, наконец, я должен указать, что если бы Красильников хотя бы в 1/100 часть исполнял присланные из штаба Афанасьева и Розанова приказы, то действительно от Канского уезда не должно остаться не только какой-либо живой души, но и даже строений. Я бы этот весь фронт назвал бы с полным правом афанасьевско-ромерово-розановским нашествием и наваждением со стороны так наз[ываемых] дружественных держав: итальянцев, чехов, поляков и румын. Первые в особенности неистовствовали, но не отставали от них и чехи с поляками в своих стремлениях прекратить беспорядки.

Александр Шемякин.

Тов[арищ] председателя К. Попов.

Верно, тов[арищ] председателя] К. Попов (подпись).

ЦА ФСБ России. Арх. № Н-501. Том 7. Л. 106–108. (Машинопись, копия.)

Глава 8

СУД НА АТАМАНОВСКОМ ХУТОРЕ

Демократизация российского общества вызвала значительный всплеск интереса к истории Гражданской войны, в том числе к событиям на ее Восточном фронте и в Сибири. «Белые пятна» в изучении этого периода заполнялись публицистикой, посвященной главным образом политической биографии Верховного правителя «белой» Сибири. Но вот парадокс – основной вывод авторов о личности адмирала А.В. Колчака практически полностью совпадал с оценками его современников: «трагическая личность», «роковой человек», умевший управлять кораблем, но не способный руководить страной[411].

Следовательно, сколько-нибудь полноценное историческое исследование вряд ли возможно без воссоздания надлежащего исторического фона, своеобразного портрета эпохи. Изучение общественных процессов на стадиях микроструктур настоятельно потребовало их относительной завершенности на макроуровне.

Именно поэтому ограничение исследовательской работы изучением Гражданской войны в Сибири, а также анализом и обобщением воспоминаний современников Верховного правителя, во многом предвзятых и отдаленных по времени написания от конкретных событий, на сегодняшний день явно недостаточно и ведет к идеализации антибольшевистского движения, с заменой одних «героев» национальной трагедии на других.

Мало что нового может дать и жесткая схема социально-классового подхода, признающая наличие только двух факторов в разгроме «колчаковщины»: побед Красной армии и «красного» партизанского движения. Вывод представителей этой школы не отличается от работ первых историков советской власти в Сибири: «Одна из воюющих сторон одолела другую: несмотря на помощь держав Антанты и США, Советы к этому времени одержали полную победу над белой армией адмирала Колчака…»[412]

При этом почему-то забывается, что самым крупным злом, мешавшим строительству регулярной Красной армии, В.И. Ленин считал проявление партизанщины. В телеграмме Реввоенсовету Восточного фронта от 17 июля 1919 г., поздравляя со взятием Златоуста и Екатеринбурга, он предупреждал об опасности: «Надо подробно обсудить с политработниками и осуществить конкретные меры против партизанщины». В «Письме к рабочим и крестьянам по поводу победы над Колчаком», написанном 24 августа 1919 г., предсовобороны указывал на необходимость иметь могучую Красную армию. В качестве одного из решающих условий для этого призывал к беспощадной борьбе: «Как огня надо бояться партизанщины, своеволия отдельных отрядов, непослушания центральной власти, ибо это ведет к гибели: и Урал, и Сибирь, и Украина доказали это»[413].

Современный этап развития исторической науки требует расширения источниковедческой базы за счет привлечения новых архивных документов, в частности, изучения текущей периодической печати первых лет местной и центральной советской власти, а также анализа источников по «колчаковщине», опубликованных в советской России и в русском зарубежье, получивших развитие во всей последующей отечественной (и зависимой от нее зарубежной)[414] историографии.

Однако решение задачи оказалось еще более сложным, когда стало очевидно, что некоторые современные исследователи, помимо частных обстоятельств последних дней из жизни Верховного правителя, отдают заметное предпочтение ленинской периодизации Гражданской войны, связывающей начало войны с выступлением Чехословацкого корпуса. При этом используют односторонний «армейский» подход: «…Изучение начального этапа Гражданской войны в Сибири во многом содержит ключ к раскрытию всего дальнейшего ее хода. В первую очередь, сердцевиной этой обширной и сложной темы остается история армии, ее места и роли в борьбе за власть»[415].

Именно поэтому воссоздание надлежащего исторического фона, своеобразного портрета эпохи требует вычленения социально значимого события, непосредственно связанного с крахом, по оценке Ленина, первого из двух «главных и единственно серьезных врагов Советской Республики»[416], колчаковского правительства.

Таким социально значимым событием в истории Гражданской войны в Сибири, начиная с чехословацкого выступления в мае – июне 1918 г. до последних дней жизни Верховного правителя, является публичный судебный процесс «по делу самозваного и мятежного правительства Колчака и их вдохновителей». Исходя из значимости предъявленных обвинений к подсудимым его организаторами было заявлено о «мировом значении» процесса, так как преступления чиновников правительства «по своей тяжести, жестокости и разрушительному характеру» выходили за рамки общегосударственных интересов[417].

В периодической печати первых лет советской власти информация о каждом заседании процесса занимала целые полосы на страницах омских и томских газет. А в июне 1920 г. в «Известиях ВЦИК» государственный обвинитель А.Г. Гойхбарг выступил с циклом статей, где попытался суммировать итоги процесса. К сожалению, оценка обвинителя далека от объективности, в своих доводах он не посчитал необходимым изложить объяснения подсудимых.

Возможность узнать о суде более подробно также ограничена. В работах, посвященных разгрому Колчака и «колчаковщины», об этом чаще всего упоминалось лишь в качестве «акта народного возмездия». Определенный вклад в разработку темы вносит работа В.С. Познанского, написанная в начале 90-х гг. прошлого столетия. Автор, используя имевшиеся в его распоряжении документы – переписка представителей Сибирского революционного комитета (Сибревкома) с центральной советской властью, протокольные записи заседаний Сиббюро ЦК РКП(б), – попытался осветить историю «суда над министрами Колчака»[418].

В качестве фактического свидетельства о предполагавшемся судебном процессе над Верховным правителем, председателем Совета министров и чиновниками аппарата управления Познанский ссылается на «Проект организации при Сибревкоме «Комиссии для расследования преступной власти адмирала Колчака и зверств белогвардейщины», датированный 14 декабря 1919 г. Основанием для заключения об организации предварительного следствия автору послужило только «само название упомянутого выше проекта о следственной комиссии»[419].

Между тем детальное изучение данного источника выясняет бездоказательность этого вывода. В «Проекте» подчеркивалась лишь характерная для местных большевиков публично-агитационная цель намечаемой деятельности – продемонстрировать «пред лицом всего мира […] куда направляется материальная помощь со стороны их («пролетариата других стран». – С. Д.) правительств и насколько зверски-беспощадна бывает буржуазия в борьбе за свои алчные аппетиты»[420].

Поставив в вину Колчаку его же заявления («не пойдет по гибельному пути узкой партийности», «будет стоять на страже законности и правопорядка», «принял на себя тяжкое бремя власти с целью созвать Всероссийское Учредительное собрание»), местные большевики интересовались вовсе не содержательной стороной, а «широковещательной декларацией его (Колчака. – С. Д.) к иностранным правительствам […] поддержки его в борьбе с большевизмом, с этой «заразой», которая угрожает распространиться по всему миру». Ущемленные же реакцией интересы сибирского пролетариата, согласно документу, заключались в «морозном воздухе Сибири», «необъятном пространстве», где «слышен был свист офицерской нагайки […], да ветер разносил заглушенные стоны замученных в тюрьмах»[421].